Сегодня в Музеях Кремля открылась для публики выставка «Людовик Святой и реликвии Сент-Шапель» — главное событие перекрестного года туризма России и Франции. Декоративно-прикладные шедевры высокой готики из главных французских собраний обрисовывают эпоху короля Людовика IX — крестоносца, покровителя искусств и собирателя христианских реликвий. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
В далеком 2008 году покойный патриарх Алексий II отслужил в соборе Парижской Богоматери молебен перед главной тамошней святыней — терновым венцом Спасителя. На тот момент казалось, что скорее небо упадет на землю, чем патриарх Московский встретится с папой римским, но сам факт торжественного православного богослужения в католической базилике выглядел сенсацией и вызвал порядочный резонанс. В общем шуме все даже как-то и забыли тогда о том, как и откуда терновый венец попал в столицу Франции.
Когда-то он хранился в Константинополе, где византийские императоры столетиями собирали священные артефакты, напоминавшие об истории и Нового, и Ветхого заветов. Если верить паломникам, в цареградских храмах можно было увидеть и корзины с остатками хлебов, которыми Христос накормил пять тысяч человек, и даже топор, с помощью которого Ной строил ковчег. Собственно, это Византия дала средневековой Европе уроки сакрализации монаршей власти, и получалось, что бесконечное аккумулирование святынь было при этом одним из самых важных и самых понятных инструментов. За что Восточная империя и поплатилась: в 1204 году, когда крестоносцы захватили Константинополь, за реликвиями они охотились так же рьяно, как и за золотом.
К несчастью, золото у новых правителей Византии, оказавшихся в сложном положении, скоро кончилось. В 1237 году латинский император Балдуин Фландрский был вынужден заложить венецианцам множество важнейших святынь, в том числе и терновый венец. Здесь на сцене и появляется Людовик IX. Благочестивый король Франции решил выкупить реликвии и построить для них дворцовую часовню, какой не видел мир,— «Святую капеллу», Сент-Шапель.
Грандиозный ковчег, в котором хранились святыни, не уцелел, его во время революции уничтожили санкюлоты, тоже нуждавшиеся в золоте. О степени его великолепия можно получить некоторое представление, если узнать, что на строительство Сент-Шапель Людовик потратил 40 тыс. ливров, а на создание ковчега-реликвария — 100 тыс. На выставке, помимо других пергаментных уников из национальных архивов Франции (завещание Людовика IX, папская булла о его канонизации и так далее), честно демонстрируют даже и то самое закладное письмо Балдуина Фландрского, но придумана и выстроена экспозиция так, что все эти материально-денежные соображения отступают на второй план.
Показаны драгоценные предметы, связанные с историей и самого Людовика, и его капеллы, и художественных вкусов эпохи (вещи из главных музеев Франции дополнены небольшим количеством хрупких готических раритетов из Эрмитажа); в витринах несметное количество и золота, и каменьев — один из них, громадный аметист с гравированным портретом Каракаллы, видимо, тоже привезен из Константинополя, причем считался в XIII веке изображением апостола Петра.
И все же главная материя этой экспозиции — стекло. Та разноцветная стеклянная масса, из которой мастера великой лиможской школы создавали эмали для украшения ковчежцев, потиров, посохов. То расписное стекло, из которого сделано самое известное украшение теперешней Сент-Шапель — ее витражи. Фрагменты подлинных витражей, современных самой постройке (их вынули из переплетов во время одной из реставраций XIX века), впервые покинули по случаю московской выставки пределы Франции. И хотя по отношению к общему масштабу витражного декора капеллы это малая толика (общая площадь витражей Сент-Шапель — почти 620 кв. м), даже по этим разрозненным сценам из священной истории очевидна общая программа комплекса: преемственность между царями Ветхого завета и французскими «королями-чудотворцами».
Идеал боговенчанного монарха для самого Людовика Святого не был ни абстракцией, ни позой. Его первые биографы, рукописи которых на выставке тоже есть, рисуют его образцовым христианским правителем: аскет, молитвенник, воин, праведный судья, мудрый законодатель, наконец, крестоносец. И все же чисто художественная повестка дня французской готики, ее праздничность, изощренность, смелость, набожное многословие, придворная манерность на выставке кажутся вещами более жизненными и более убедительными, чем житийные доблести короля. Тем более что социальная и политическая реальность тоже иногда шла с идеалами вразрез, а крестоносные триумфы по большому счету остались в прошлом. Один крестовый поход (Седьмой) принес Людовику позорный сарацинский плен, другой (Восьмой, тоже провальный) — смерть от лагерной дизентерии.
Логический центр экспозиции — хрустальный обруч-реликварий для хранения тернового венца. Не тот, что хранится теперь в Нотр-Дам (его изготовили при Наполеоне III), а предыдущий, ампирный, сделанный по велению Наполеона I. Личная забота правителя о церковных святынях — феномен, получивший куда более долгое историческое существование, чем династия Капетингов. Имея перед глазами пример президентских указов, решающих судьбу христианских реликвий из собрания тех же музеев Кремля, этому сложно удивляться.