Коллекция Фрика

Выдающегося предпринимателя Генри Клея Фрика никто фриком не называл, так как слово freak и его фамилия на английском и пишутся, и читаются по-разному. Но моральным фриком Фрик был, что не помешало ему собрать самую изысканную коллекцию картин в мире.

АЛЕКСАНДР БЕЛЕНЬКИЙ

На фоне ММА

Музей Metropolitan (ММА) и Коллекция Фрика находятся в районе Центрального парка в Нью-Йорке, между ними — меньше километра, и на свете нет двух собраний живописи, более не похожих одно на другое, притом что списки художников в значительной степени пересекаются.

В Metropolitan несколько прекрасно оформленных залов, но в целом это что-то вроде вокзала, где какой-то безумец бессистемно развесил множество картин — произведения одного автора могут находиться в паре сотен метров друг от друга. На самом деле система есть: собрания, переданные музею разными коллекционерами, развешаны отдельно. В этом много уважения к дарителям, но никакого — к искусству.

В Коллекции Фрика картины тоже развешаны не по школам и направлениям, но в этом случае, наоборот, только безумцу придет в голову что-то менять, потому что шедеврами здесь являются не только картины. Шедевр — весь музей, созданный одним человеком с безупречным вкусом — Генри Клеем Фриком, классической акулой капитализма конца XIX века; это тот человеческий тип, который так любил и умел описывать Теодор Драйзер.

Дедушкин внук

Генри Фрик, вступивший во взрослую жизнь сразу после Гражданской войны, был типичным представителем своего времени. Сам Фрик настаивал на том, что он — обычный self-made man, человек, сделавший себя сам, и, как в большинстве подобных случаев, это было полуправдой.

Современные российские "селфмейды" обычно не любят рассказывать о том, что их бизнес начинался в райкомах комсомола или партии, а деятельность частенько выходила за рамки закона, ну а их американские подобия позапрошлого века обычно умалчивали о каком-нибудь богатом дядюшке, который помог им на этапе становления и не мог с того света напомнить о своей доброте.

Вместе с тем нельзя сказать, что все эти энергичные господа были исключительно дядюшкиными племянниками и уж тем более маменькиными сынками. Экономика страны росла как на дрожжах, и людей, которые могли сообразить, на каком поле бешено развивающегося бизнеса бросить зерно своего интеллекта, тоже хватало.

Тайна принца торговли

Генри Клей Фрик родился в 1849 году в поместье Вест-Овертон в 40 километрах от Питтсбурга (штат Пенсильвания). Оно было основано его прадедом Генри Оверхолтом и расширено дедом Абрахамом Оверхолтом. Фамилия Оверхолт — версия немецкой. Прадед Фрика появился на свет уже в США, но не Оверхолтом, а Оберхольцером. Так или иначе, именно здесь семья бывших немцев на основе рецептов исторической родины начала производство ржаного виски "Old Overholt" (бренд существует и сегодня).

Отец Генри Фрика был полным неудачником в бизнесе, и впоследствии говорили, что дедушка Абрахам многому научил внука, но это сомнительно. На момент рождения внука деду уже исполнилось 65 лет, а когда он умер в 1870 году, Генри был студентом-недоучкой, бросившим колледж. К тому же бизнес, которым занялся Генри, далек от производства виски почти так же, как от ракетных технологий. Собственно, он находился где-то посередине между ними.

Питтсбург являлся центром сталелитейной промышленности, которая нуждалась в большом количестве кокса. В 1871 году, когда ему было всего двадцать два, Фрик вместе с двумя двоюродными братьями и другом купил так называемую ульевую печь для производства кокса из угля.

Откуда у студента-недоучки взялся начальный капитал? Возможно, что-то дали родственники, продолжавшие заниматься виски. Большой друг семьи промышленный и финансовый магнат Эндрю Меллон вряд ли мог помочь, так как ему в то время было только шестнадцать. Но уже в 1880 году именно Меллон с помощью льготных кредитов помог Фрику выкупить доли у компаньонов.

Эндрю Меллон, отпрыск одной из самых богатых семей Америки, мог себе позволить такую щедрость, тем более что сомнений в деловых качествах юного Фрика к тому моменту не осталось. Свой первый миллион, примерно равный тридцати нынешним, тот уже заработал и явно не собирался останавливаться.

Примерно в это время Генри Фрик в компании друзей, среди которых был все тот же Эндрю Меллон, совершил путешествие, сильно изменившее его жизнь. Можно даже сказать, давшее ей новое измерение. Фрик отправился в Европу.

Открытие Европы

Биографы Фрика, говоря об увлечении их героя искусством, в один голос настаивают на двух моментах.

Во-первых, никакого рационального объяснения возникновению этого интереса нет. Фрик происходил из среды, где за предмет искусства сошла бы этикетка для бутылки виски.

Во-вторых, интерес этот он проявлял с молодых лет. Уже в двадцать с небольшим, когда жизнь Генри Фрика была сосредоточена вокруг кокса и ульевой печи, его периодически видели листающим книги об искусстве и даже рассматривающим гравюры.

Конец XIX — начало XX века были временем невеликого интереса к искусству. То ли дело какой-нибудь новый поршень. Поршень — это да. А картинка — это так, для барышень, не вышедших вовремя замуж.

Как-то мне попался сборник статей, посвященных искусству, из энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона — из всех его 41 и двух дополнительных томов. Это была худосочная книжечка, и уровень ее содержимого приводил в уныние. Европейские энциклопедии были не лучше. За пределами Парижа искусство оказалось оттеснено на обочину даже в Европе, что уж там говорить об Америке и тем более о Питтсбурге.

Подрывная купюра

И вот человек тридцати лет, чье знакомство с искусством ограничивалось десятком книг и двумя десятками гравюр, прямиком из мира кокса и стали попал в Старый Свет.

Когда ездишь по Европе, кажется, что американцы всюду, во всяком случае в Риме, Флоренции или Париже они встречаются на каждом шагу. На самом деле большинство граждан США по сей день живут без загранпаспорта. Среди Фриков образца 1879 года, то есть американцев, впервые попавших в Европу, и часто совсем не в юном возрасте, много как раз фриков-чудаков — людей, явно обалдевших от увиденного. Сейчас, правда, уже больше Фриков китайских, но хватает и американских, которые впиваются глазами во все, что видят, и изводят экскурсоводов вопросами, исполненными невежества.

Не только Петр I прорубал окно в Европу. По-своему его прорубали и американцы, такие как Генри Клей Фрик. Он провел в новом для него Старом Свете несколько месяцев, которые навсегда изменили его жизнь, дав новую цель — построить европейский остров в Америке, но при этом они никак не изменили его самого. Более того, вернувшись на родину, Фрик стал еще жестче и беспощаднее к людям.

Потоп в рыболовном клубе

В 1881 году во время медового месяца после свадьбы с Аделаидой Говард Чайлдс Фрик встретился с одним из богатейших людей Америки Эндрю Карнеги. Привело это сначала к тому, что его предприятие H. C. Frick & Company стало партнером и поставщиком кокса для Carnegie Steel Company, а потом — к объединению в суперфирму United States Steel.

Фрик стал председателем компании, но дальше его отношения с Карнеги складывались непросто. Тот неоднократно пытался избавиться от младшего компаньона, который слишком уж много на себя брал, но не на того напал. Челюсти у Фрика были как у крокодила: если уж он ухватил что-то зубами, не было силы, которая могла бы его оттащить.

Для дела, для семьи

В своем кругу Генри Фрик быстро стал человеком незаменимым, и, когда у 60 самых богатых людей Питтсбурга и штата Пенсильвания возникла идея создать своего рода Рублевку, руководителем проекта сделали именно Фрика, к чему он и сам стремился. Удружить сразу стольким влиятельным людям — такую возможность упускать было нельзя.

Сам объект назвали по месту нахождения и предназначению: Саутфоркский охотничий и рыболовный клуб. В 1833-1858 годах здесь в качестве элемента большой водной системы соорудили земляную дамбу Саут-Форк. Перед дамбой образовалось озеро, названное по имени местной реки Коунмаг.

В 1879 году, когда было решено открыть элитный клуб, место это было дивным и запущенным. Оно идеально подходило для того, чтобы подлечить нервы, уставшие от литья стали и всего с ним связанного, в том числе от производства кокса. Озеро было богато рыбой, кругом в изобилии водилось зверье, которое как будто само стремилось к тому, чтобы быть убитым.

Разумеется, настоящие благородные охотники и рыболовы могут существовать только в комфорте. Вокруг озера были выстроены роскошные особняки с удобным подъездом. Чтобы рыбе было где развернуться, уровень воды в озере подняли.

Дамбу пришлось отремонтировать, однако сделали это халтурно. Это ведь не дом для себя строить. Зачем на это тратиться? Напор воды повысился, при этом водослив перегородили специальным экраном, чтобы рыбка не уплывала из озера, где господам было удобно ее ловить, а по гребню дамбы проложили дорогу. В результате дамба регулярно "текла", но по мелочи. Неприятно, но не смертельно.

В конце мая 1889 года по западу Пенсильвании пронеслась буря, реки и озера оказались переполнены водой. 31 мая дамбу Саут-Форк прорвало, город Джонстаун и населенные пункты помельче были фактически смыты гигантской волной. Число жертв, по разным сообщениям, достигло 2,5 тыс. Ущерб оценили в $17 млн (около $500 млн в нынешнем эквиваленте).

Общественный гнев, конечно, обрушился на богатых рыболовов. Но в драйзеровской Америке такие люди были неприкасаемы.

Судебное разбирательство, разумеется, пришло к выводу, что под напором стихии дамба рухнула бы в любом случае — решение было готово еще до суда. В 2016 году был проведен гидрологический анализ Джонстаунского наводнения, и вердикт был далеко не однозначно в пользу рыболовов-спортсменов. Отмечалось, что без их деятельности на озере наводнение, возможно, не было бы таким ужасным.

Когда новость о катастрофе достигла Питтсбурга, рыболовы быстро основали комитет помощи жертвам стихии. А все многочисленные юридические атаки они отбили и не заплатили подателям исков ни копейки. К тому же на тему наводнения вскоре негласно было наложено табу.

Эндрю Карнеги построил Джонстауну роскошную библиотеку. Что-то заколебалось в его отлитой из самой твердой стали душе. Он здорово изменился, стал избегать конфликтных ситуаций, а потом много лет сильно тратился на благотворительность.

Что касается Генри Фрика, он, похоже, искренне считал себя ни в чем не виноватым, хотя основная ответственность как раз на нем и лежала. И эта никогда не покидавшая его уверенность в своей правоте вскоре опять принесла богатые плоды.

Форт Фрик

В начале 1890-х годов Фрик окончательно утвердился в компании Эндрю Карнеги в качестве еще не первого, но уже и не совсем второго человека, особенно когда возникала какая-то острая ситуация.

Как раз такая оказалась фактически запланирована на 1892 год на металлургическом заводе в Хоумстеде. 30 июня того года там истекал коллективный договор между Carnegie Steel и Объединенной ассоциацией рабочих железоделательной и сталелитейной промышленности — большим профсоюзом, представлявшим интересы квалифицированных рабочих.

Карнеги и Фрик хотели воспользоваться ситуацией и при заключении нового договора снизить уровень зарплат персонала. Эгоисты-рабочие, думавшие больше о собственных семьях, чем о корпоративном духе, с этим не согласились.

Монетизация изящных искусств

Эндрю Карнеги, на словах очень любивший пролетариат и особенно профсоюзы, загодя сбежал в родную Шотландию, оставив Генри Фрика одного разбираться с рабочими. Фрик не возражал. Его смущали только вторые роли, а на первых он чувствовал себя прекрасно.

Карнеги и Фрик исходили из того, что ассоциация представляет интересы далеко не всех рабочих завода — примерно 800 из 3800, и остальные просто за ней не пойдут. Они ошиблись. Рабочие, независимо от квалификации, сплотились вокруг профсоюза. Более того, предприятие в Хоумстеде поддержали другие заводы компании.

29 июня, за день до истечения договора, Генри Фрик остановил завод, доступ на территорию был перекрыт, на стенах была укреплена колючая проволока (в связи с чем рабочие тут же переименовали родное предприятие в форт Фрик). Бастующие решили не пускать на завод штрейкбрехеров, которых Генри Фрик уже набирал повсюду. Ситуация еще больше обострилась, когда к заводу на двух баржах прибыли 300 человек от агентства Пинкертона, которое было нанято Фриком для силовой поддержки. Дело дошло до стрельбы с обеих сторон.

Беспорядки достигли пика 5-6 июля, погибло в общей сложности больше десяти человек.

В какой-то момент бойцы агентства Пинкертона, начавшие кровопролитие, капитулировали, так как рабочие пригрозили сжечь их баржи посредством разлитой вокруг нефти.

Рабочие отпустили пинкертоновцев, будучи уверены, что тех арестуют, но этого сделано не было. Дрогнувшие представители ассоциации попытались организовать переговоры с Фриком, но тот отказался наотрез, полагая, что чем хуже, тем лучше — в какой-то момент государство будет вынуждено вмешаться и пресечь беспорядки. Вместе с тем Фрик, проявив твердость и последовательность, отказался урегулировать конфликт и по просьбе представителей Республиканской партии, полагавших, что кровопролитие отрицательно скажется на их электоральных перспективах.

Расчет Фрика оказался верным. Подразделения так называемой государственной милиции численностью 4 тыс. человек (плюс подкрепление в 2 тыс. человек, присланное позже) вмешались в стачку. Рабочие надеялись побрататься с милиционерами, но командовавший ими генерал Сноуден пресек все контакты своих людей с бастующими. Милиция прибывала на те железнодорожные станции, где ее не ждали, и в итоге просто окружила завод. Предприятие возобновило работу с помощью штрейкбрехеров.

Враг рабочего класса

Генри Фрик после Хоумстедской стачки фактически был объявлен врагом рабочего класса номер один и потому чуть не поплатился жизнью.

В те времена по миру в большом количестве бродили анархисты, готовые убивать из самых разных соображений. Нашелся даже придурок (итальянец Луиджи Лукени), убивший заточкой из напильника императрицу Австрии Елизавету Баварскую, известную как Сиси,— просто за то, что она, по его мнению, была тунеядкой. Ну а на такую акулу, как Генри Клей Фрик, охотник должен был отыскаться с легкостью.

Он и отыскался. 23 июля 1892 года 22-летний анархист Александр Беркман родом из Вильнюса, уже четыре года проживавший в Штатах, совершил покушение на Фрика. Убийство было замыслено в качестве возмездия за преступления капиталиста в ходе Хоумстедской стачки. При этом сам Беркман не имел никакого отношения ни к стачке, ни к заводу, ни к какой бы то ни было работе вообще.

Александр Беркман, вооруженный револьвером и заточкой из напильника вроде той, которой его коллега убил Сиси, ворвался в кабинет Фрика и дважды почти в упор в него выстрелил, но смог только ранить. Заместитель Фрика Джон Ляйшман, находившийся там же, набросился на Беркмана, заломил ему руку, не дав выстрелить снова, и, скорее всего, тем самым спас Фрику жизнь.

Раненый Генри Фрик поднялся с пола и попытался помочь своему спасителю. В ходе этой свалки Беркман несколько раз ударил его своей заточкой в ногу. Тут в кабинет вбежали работники офиса и сообща скрутили Беркмана.

Впоследствии Генри Фрик "отблагодарил" своего спасителя. Фрик, решив, что карьера Ляйшмана в Carnegie Steel слишком успешна,

с помощью довольно подлой интриги поссорил его с Карнеги и добился того, чтобы он покинул компанию. Но при этом выбил для него пост американского посла в Швейцарии.

Непонятно, сделал он это из, так сказать, благородных побуждений или же просто хотел услать Ляйшмана подальше. Много лет спустя Генри Фрик провернул точно такую же комбинацию с другим человеком, но тому он хотя бы не был обязан жизнью.

Скупка лучшего

И все-таки, каким бы стальным человеком ни был Генри Фрик, все эти истории как-то на него подействовали, что имело серьезные последствия для культурной жизни Америки.

Искусством Фрик не переставал интересоваться никогда, однако до 1895 года он ничего не покупал. И вдруг его словно прорвало.

Он стал приобретать картины, как подсчитали дотошные биографы, со средней скоростью две работы в месяц. И так продолжалось пять лет, до 1900 года.

Из тех первых приобретений в окончательное собрание вошло только несколько картин барбизонской школы и Коро. К тому времени Фрик уже был богачом, в современном исчислении — миллиардером, но свое собрание он ни в коем случае не рассматривал как капиталовложение, что в будущем было подтверждено самым что ни на есть документальным образом. Фрик просто пытался создать вокруг себя какой-то параллельный мир, в котором не было бы ни стали, ни кокса, ни бастующих рабочих.

Аппетит приходит во время еды. Коллекционеров это правило касается в первую очередь. Барбизонцы, отражавшие действительность, максимально далекую от той, в которой жил Генри Фрик, были только первой любовью. С 1900 года он расширил сферу интересов и стал все чаще приобретать полотна английских художников XVIII века и голландских — XVII века, в частности его коллекция пополнилась работами Тернера.

Самая заметная из его ранних покупок — "Прерванный урок музыки" Вермеера, приобретенный в 1901 году. Этого забытого на два века великого голландского художника незадолго до того открыли снова, но пока это в большей степени касалось знатоков искусства — "богатенькие коллекционеры" еще не проснулись. Однако Фрик к тому времени был уже не просто знатоком, а тончайшим гурманом.

Человек, до поры ничего красивее кокса в жизни не видевший, оказался способен оценить остановившуюся вечность, которая и была темой всех картин Вермеера, что бы тот ни изображал.

Ну а с 1905 года пошло-поехало: потрясающая работа Тициана — портрет Пьетро Аретино, одного из самых талантливых негодяев в истории; великолепный автопортрет Рембрандта, а немного позже — его же "Польский всадник", "Св. Иероним" Эль Греко...

Художественный кругозор Фрика постоянно расширялся. Он покупал великие работы, относящиеся к самым разным школам и направлениям: портрет Томаса Мора работы Гольбейна-младшего, великолепные полотна Тернера, "Офицера и смеющуюся девушку" Вермеера, "Изгнание из храма" Эль Греко, "Портрет молодого человека в красной шапке" молодого Тициана, когда он еще был похож на Джорджоне, лучшие работы Гейнсборо, наконец, "Экстаз св. Франциска" Джованни Беллини. Между прочим, эту картину вряд ли приобрел бы человек, которому совсем не знакомо понятие совести.

В 1919 году, за несколько месяцев до смерти, Генри Фрик сделал свою последнюю покупку — его коллекцию пополнила одна из лучших картин Вермеера, "Письмо" ("Госпожа и служанка"). Говорят, он все стоял перед ней и смотрел, смотрел — в эту остановившуюся, но все равно ускользающую, как сама жизнь, вечность.

Перечислять шедевры, купленные Фриком, можно долго, но в том нет необходимости. Даже альбом со всеми картинами из Коллекции Фрика все равно не даст представления об этом собрании, потому что произведением искусства, причем выдающимся, является все оно целиком, включая интерьер.

Коллекция как шедевр

Возможно, Генри Фрик сам пришел к мысли о коллекции картин, составляющей единое целое с интерьером, созданным под них. А может, увидел что-то подобное где-то. Такие места есть в Италии. Например, Скуола-ди-Сан-Рокко в Венеции, где Фрик наверняка бывал. Огромные полотна Тинторетто там не повешены на стены, а наоборот, стены, мебель, обильная деревянная резьба (тоже, между прочим, шедевр) как бы сгруппированы вокруг картин, что усиливает визуальный эффект.

Однако в Скуола-ди-Сан-Рокко представлены работы одного автора, Фрик же сумел создать единое целое из работ художников, представляющих самые разные страны и даже разную художественную культуру, например из работ Уистлера и Фрагонара. При этом он очень внимательно следил за тем, чтобы картины были созвучны друг другу.

Работы он размещал с невероятной чуткостью — благодаря соседству они заметно выигрывали в восприятии. Примерно то же случалось, когда Фрик оказывался слишком потрясен величием приобретенных полотен: ему подсовывали милые работы Буше, которые просто радовали глаз и немного снижали накал эмоций.

Развеской, дизайном интерьера и подборкой мебели руководил всегда лично сам Генри Фрик. Более того, он оставил очень подробные указания, что и где должно находиться.

Считая, что родственникам и так много чего достанется, Фрик завещал свою коллекцию Нью-Йорку, но с условием, что его картины не будут никуда вывозиться, даже на самую короткую временную экспозицию. Он хотел, чтобы шедевр, составлявший смысл его жизни в последние двадцать лет, вечно пребывал в целости и сохранности.

Тем не менее жена Генри Фрика не решилась расстаться с домом, уже ставшим музеем. Не берусь ее осуждать за это. Но, когда она умерла в 1931 году, дочь исполнила волю отца и отчаянно боролась за то, чтобы в музее все оставалось как было. В какой-то момент она почувствовала, что терпит поражение, и отошла в сторону.

Впрочем, Коллекция Фрика сохранилась более или менее в том виде, в каком ее оставил автор. Собрание значительно выросло, в основном за счет работ превосходного качества, и при развеске нового материала персонал старается следовать заветам Фрика.

Так или иначе, он добился того, что в 99 случаях из 100 его имя вспоминают не в связи с Джонстаунским наводнением или Хоумстедской стальной стачкой, а любуясь шедевром, который он оставил миру.

Если рай и ад все-таки существуют, Генри Фрик, конечно, находится в аду, но, возможно, его иногда отпускают погулять по собственному музею, когда там никого нет. Он ведь не был просто утонченным мерзавцем, каких хватало, к примеру, в эпоху Возрождения, вроде Чезаре Борджа. Он был человеком-машиной, но с живым нутром и развитым чувством прекрасного, а такие заслуживают хоть какого-то снисхождения.