Вернуться с джихада

Российский Верховный суд на этой неделе оставил в силе приговор Варваре Карауловой — студентке философского факультета МГУ, пытавшейся уехать на войну в Сирию и задержанной на турецкой границе. "Власть" на другом примере попыталась разобраться, как и почему граждане России отправляются на ближневосточный театр военных действий и в какой ловушке оказываются даже те из них, кто разочаровался в идее вооруженного джихада.

Иван Сухов

"Я сразу понял: это связано с сыном"

Село Карата расположено в горной глуши северо-восточного Кавказа, близко к середине гигантского скомканного одеяла гор на границе Дагестана и Чечни. В Карате живут немногим более 4 тыс. человек. Этнически они считают себя каратинцами — это один из дагестанских примеров, когда в высокогорье жители села говорят на обособленном диалекте и считают себя если не самостоятельным народом, то уж как минимум отдельным обществом. В Карате родились один из наибов легендарного Шамиля, Галбацдибир; Герой Советского Союза Магомед-Загид Абдулманапов, в 1944-м в 19 лет расстрелянный отступавшими немцами во время боев за Крым; Загалав Абдулбеков — первый в ряду северокавказских олимпийских чемпионов по вольной борьбе, медалист Мюнхенской олимпиады 1972 года; журналист Ахмеднаби Ахмеднабиев, убитый в Махачкале в 2013 году. До Махачкалы от Караты около 200 км.

Тихим ранним утром 27 января по узким каратинским улицам пробирались два бронированных "КамАЗа" с автоматчиками. Вооруженные люди в масках не нашли тех, кого искали, ни в первом доме из тех, куда вошли, ни во втором. Жители второго дома догадались: тот, кто нужен вооруженным людям,— пенсионер Казим Нурмагомедов, которого ищут, вероятно, в связи с делом его младшего сына Марата. Марат уехал "на джихад" в Сирию в 2013 году, и Казим потратил два года на то, чтобы вытащить сына обратно.

За это время он стал неформальным лидером небольшого общества каратинских родителей, оказавшихся в той же ситуации, что и он: только из этого села уехали пять или шесть человек, из которых четверо уже никогда не вернутся — они убиты.

"Я как раз встал на утренний намаз, сначала внимания не обратил, когда они на улице появились,— рассказывает Казим.— Трое были без масок, в штатском, они оказались русскими из Москвы, сказали, что будут проводить обыск. Я говорю: ну есть же правила, давайте ордер. Они говорят: сейчас привезут. В общем, они показали мне ордер, выданный Басманным судом в Москве. С ними был один опер из Ботлиха, я его не узнал в маске, но потом он мне сказал: "Это не наша работа, это все из Москвы, могу только тебе сказать, что ничего тебе подкидывать не будем". Я сразу понял, что это связано с сыном, и сказал им, что ничего не скрываю и все, что они знают, они знают от меня". Во время обыска забрали телефоны, компьютеры, планшет и социальную карту москвича, но все, по словам Казима, было корректно: "Ни одного кривого взгляда".

"Сумасшедший дом начался в моем доме и в моей голове"

Последним относительно спокойным годом в жизни семьи Нурмагомедовых был 2012-й: Казим с женой и двумя сыновьями — средним, Шамилем, и младшим, Маратом, жили в Москве. Сам Казим физик по образованию, в 1977 году — "при царе Горохе" — закончил физический факультет Ленинградского университета и теперь шутит: "Если бы знал, что на год раньше юридический факультет заканчивал будущий вождь, постарался бы с ним подружиться". В Москве Казим был директором фирмы, торговавшей китайской мебелью. Средний сын, Шамиль, добился некоторых успехов в строительном бизнесе — стал коммерческим директором компании "Экспострой", достаточно известной на рынке выставочного строительства, и генеральным директором строительной фирмы "Радиана". Младший сын, Марат, учился в Махачкале на математическом факультете, но бросил его, увлекся компьютерами и тоже приехал в Москву. "Он легко устроился на работу: профессия востребованная, и никто не спрашивал, есть диплом или нет,— рассказывает Казим.— Он стал системным администратором в крупной компании, сеть на 300–400 компьютеров, а потом перешел в фирму, занимавшуюся интернет-телевидением. Получал $2000 — больше, чем я. Материальных проблем не было". В конце концов Марат устроился на работу к Шамилю — это, по словам Казима, еще улучшило его положение: "Марат коммуникабельный, с языком проблем нет, бегло говорит без акцента, ему было легко жить в Москве. Мои дети мне проблем никогда не создавали: не пьют, не курят, практикующие мусульмане однозначные. Не фанаты, но практикующие мусульмане, никогда этого не скрывали, в Москве тоже делали намаз и ходили в мечеть".

В 2012 году 29-летний Марат приехал в Махачкалу жениться. Молодые поселились в половине махачкалинского дома отца. "Я думал, он два-три месяца поживет и уедет обратно, в Москве с братом деньги зарабатывать,— вспоминает Казим.— Но он, видимо, поднакопил, и жена под боком — стало неохота париться, менеджером работать, и он остался пока в Махачкале. Материально они не нуждались. А я уехал в село: всегда мечтал это сделать, когда последний сын женится. В августе 2013 года я узнал, что Марат уехал в Сирию".

Марат просил братьев не говорить отцу, пока самолет не взлетит. Сыновья сообщили ему, что Марат в Турции, и поначалу Казим не видел оснований для тревоги: из Махачкалы в Стамбул прямой рейс, многие дагестанцы ездят в Турцию отдыхать и работать. Но через несколько дней стало ясно, что конечная точка маршрута не Стамбул, а Сирия. "С этого момента какой-то сумасшедший дом начался в моем доме и в моей голове,— вспоминает Казим.— Я не знал, что делать. Марат вышел оттуда на связь, мы стали выяснять, зачем ему это, но это было бесполезно. А потом я взял и поехал за ним".

"Стеклянный потолок"

"Причины отъезда на Ближний Восток разные для каждого региона, как и количественные данные, которые разнятся, потому что точной оценки на самом деле нет,— говорит Ахмет Ярлыкапов, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа МГИМО.—

Из одного Дагестана уехало от 2 тыс. до 5 тыс. человек, из Чечни, которая не сопоставима с Дагестаном по численности населения,— от 500 до 3 тыс. человек.

В целом по РФ официальная оценка достигает 4 тыс.— эту цифру приводил президент Владимир Путин. По неофициальным данным, речь может идти о 7 тыс. человек или более, причем в это число не входят мигранты из стран постсоветской Центральной Азии, уезжающие с территории РФ — с российского Севера или из крупных городов".

""Имарат Кавказ" (запрещенная в РФ террористическая организация, создана в 2007 году лидером чеченского подполья Доку Умаровым, позднее объявила о своем присоединении к "Аль-Каиде".— "Власть") в свои "лучшие годы" насчитывал несколько сотен штыков,— напоминает исследователь Северного Кавказа старший научный сотрудник РАНХиГС Денис Соколов.— Участников войны в Сирии из числа российских мусульман к середине 2014 года было уже не меньше 2 тыс. Сначала на войну поехали как раз боевики "Имарата", к тому времени ослабевшего и потерявшего большинство влиятельных лидеров. Когда же аль-Багдади объявил халифат и началась глобальная рекламная кампания, в Шам, как мусульмане называют территорию Сирии, хлынули преимущественно представители второго поколения мусульманских мигрантов в российских городах — из Махачкалы, Москвы, Тюмени и других. Еще около 2 тыс. чеченцев, по экспертным оценкам, отправились на войну из Европы и Турции".

Основной причиной отъезда россиян, никак не связанных до этого с профессиональными боевиками, эксперты называют протест. "Они ищут справедливость на Ближнем Востоке, присоединяясь к ИГ (террористическая организация, запрещена в РФ.— "Власть") или "Аль-Каиде" (террористическая организация, запрещена в РФ.— "Власть"),— говорит Ярлыкапов.— Если говорить о Дагестане, там отъезд — результат безысходного системного кризиса. Ты ничего не можешь сделать без взятки и принадлежности к той или иной влиятельной группе. Это накладывается на экономический кризис и невозможность нормально вести бизнес, обусловленную все теми же группами влияния.

Люди начинают искать справедливость — и когда им услужливо подсказывают, что на земле есть место, где все устроено по закону Аллаха, они с удовольствием покупаются и едут.

Причем неверно думать, что едут только бедные и обездоленные: едут и вполне успешные люди, принадлежащие к группам. Это само по себе серьезный звонок, означающий, что пора как-то поправлять ситуацию".

Пик потока, по мнению экспертов, пришелся как раз на 2013–2014 годы. "Причин несколько, в том числе амбиции и склонность к протесту городской исламской молодежи, упершейся в "стеклянный потолок", а также эффективная и психологически точная пропагандистская кампания ИГ и давление российских спецслужб, заинтересованных в том, чтобы не только джихадисты, но и мирные исламские активисты покинули страну",— объясняет Денис Соколов.

"Пограничник палкой поднял колючую проволоку и показал: иди, иди"

Марат оставил в Махачкале беременную жену, которой сказал, что едет в Турцию, а через месяц вернется и заберет ее с собой. Казим с первых дней стал уговаривать невестку не рвать контакт с мужем: "Только поддерживая контакт, мы можем надеяться их вытащить". Жена вернулась в родительский дом, но после рождения сына постоянно отправляла Марату его фотографии, стараясь сохранить привязанность и заставить почаще думать о необходимости возвращения. Но в первые дни общение с Маратом было очень затруднено: "Как только мы чуть-чуть нажимали на него, он сразу замыкался, на пару дней исчезал со связи,— рассказывает Казим.— Когда я сказал, что приеду, он сначала отказывался, спрашивал зачем. Я говорю: просто приду, посмотрю, что вы там делаете. 15 или 16 сентября я был уже у него там, в Сирии, в Восточном Алеппо".

Казим с пересадкой в Стамбуле долетел до Хатая, приграничного турецкого города, и купил турецкую сим-карту. Когда он собирался лечь спать в местной гостинице, на турецкий номер позвонил Марат, пообещал прислать такси и предупредил, что трансфер будет стоить $100. В десятом часу вечера Казима забрал из отеля водитель на Renault Logan. Они проехали 30 или 40 км, в темноте за стеклом Казим различал металлический забор турецко-сирийской границы. Среди ночи они остановились возле дома, хозяин которого, не говоря ни слова, проводил Казима в комнату и предложил постель. Ночью Казим сквозь сон слышал, как в помещение вошел еще кто-то — утром оказалось, что это молодой азербайджанец, прекрасно понимающий по-русски.

После намаза хозяин принес гостям завтрак и чай, а позже, часов в 10 или 11 утра, пригласил во двор, где уже ждал микроавтобус.

"В нем уже сидела какая-то закрытая женщина, кажется, с ребенком,— говорит Казим.— Нас тоже посадили в автобус. Я даже ориентировочно не знал, где я нахожусь. Оказалось, что мы прямо на сирийской границе. Граница в низине, по ней колючая проволока, стоит турецкий БТР с флагом. Там мы оставили машину, я отдал хозяину $100, и мы пошли пешком — всего метров двести, вещей у меня не было, только маленькая сумка дорожная. Турки что-то друг с другом "ля-ля-ля, ля-ля-ля", спрашивают жестами: "Оружие есть? Нет? Все, давай паспорт". Это не официальный переход был, просто турецкий БТР стоял. Даже не знаю, смотрел он паспорт внутри или нет — увидел, что российский, отдал, палкой поднял колючую проволоку и показывает: иди, иди. Мы перешли на ту сторону, а там сын меня встретил".

"Где ты получил знания, которые позволяют тебе бросать жену?"

Первой остановкой в долгой ближневосточной одиссее Казима Нурмагомедова стал сирийский поселок Атма, где была своего рода пересыльная база для едущих в Сирию воевать или просто "жить по исламу". Атма не раз переходила из рук в руки, от одной джихадистской группировки к другой. Казим обнаружил там множество русскоязычной молодежи — в доме, где он провел неделю, постоянно находились 15–20 человек, среди них дагестанцы, молодой чеченец, приехавший из Франции, и несколько выходцев из Средней Азии. "Не знаю, чего им не хватало дома, но там они все были воодушевлены джихадом,— рассказывает Казим.— Я, по крайней мере, уверен, что в этом месте большинство молодежи было искренне уверено, что они делают все правильно, и рванули они туда, как они думали, за правое дело. Конечно, во всех таких процессах есть доля проходимцев, которые свои проблемы решают. Но эти ребята — они оказались просто пушечным мясом, в основном там и остались. Они абсолютно искренние люди. При встрече они все обступили меня: нашли свободные уши и посчитали своим долгом меня агитировать. У них у всех смартфоны, там у каждого аяты из Корана, хадисы, Сирия-мирия, Шам… Ну, я дал им выговориться, а потом спросил: что вы себе позволяете? Хоть спросили бы, кто я перед вами. Думаете, какой-то чабан приехал к вам вашу болтовню слушать? Потом мне один таджик из их числа сказал: знаете, я от вашего разговора узнал два новых слова для себя — "демагогия" и "геополитика"".

Из Атмы Казим и Марат уехали в Кафр Хамра – пригород Алеппо. Их поселили в небольшой комнате на втором этаже двухэтажного особняка, который до войны, вероятно, принадлежал коммерсанту, занимавшемуся производством и продажей оливкового масла: по всему дому и участку лежали упаковки.

Войной, по словам Казима, и не пахло, ночные звуки дальних минометных обстрелов он поначалу принимал за петарды.

На два или три дня Казим с сыном и одним из его товарищей ездил в сам Алеппо: город был еще в основном цел, но уже разделен на Восточный и Западный сектора баррикадами из строительного мусора, перерезавшими основные магистрали. "Свет был не весь день, когда свет давали, все сразу бежали телефоны заряжать. Свет гас одновременно и у асадовцев, и на другой стороне — коммуникации-то одни. Это был сентябрь 2013 года,— вспоминает Казим.— Тогда на этих территориях не было как такового государственного образования, а были группировки. Тот, кто приехал на джихад, собирал себе джамаат. У кого джамаат был посильней, тот побольше себе чего-то нахватал — домов, какой-то техники. Самая активная группировка была "Джебхат ан-Нусра", подразделение "Аль-Каиды" — большое, централизованное, с жесткой дисциплиной, идеологически подкованное. А были и отдельные группы вроде той, в которой находился мой сын. У них было всего два или три домика, в том числе коттедж асадовского коммерсанта".

Обитатели коттеджа днем уходили на занятия — военные курсы для новобранцев и уроки "исламской пропаганды". Арабский язык знали не все, для тех, кто хотел его учить, организовали курсы, где преподаватели пользовались учебными брошюрами по языку, продающимися у любой мечети. Вечером все собирались за чаем и вели долгие споры, во время которых Марат в основном молчал, а его товарищи спрашивали Казима, намерен ли он забрать сына: "Я отвечал: как вы себе представляете забрать? Он здоровый молодой парень, не больной, не хромой, не косой — как его забирать, если он не хочет? Мне надо понять, что он делает. И объяснить ему мою точку зрения, что делает он, на мой взгляд, неправильно. А если вы хотите ислам распространять, так проблем и исламского невежества дома не меньше, но это вовсе не значит, что надо с оружием в руках идти куда-то неизвестно за что воевать. Мы же не воюем. Но это было бесполезно: у них главный аргумент — привести несколько аятов".

Тем не менее Казиму кажется, что сын начал прислушиваться к его доводам: "Я говорил ему: это твое решение, никто не возражает, ты не подневольный человек. Но у тебя есть жена. Вот ты мусульманин, идентифицируешь себя как праведник. А где ты получил знания, которые тебе позволяют бросить жену? Она беременная, ты ее взял в жены, не разошелся с ней, не вернул ее родителям, а сам взял и уехал. Она, что, бесхозный чемодан? Я пытался найти что-то, что бы зацепило его. Думаю, к концу моего пребывания он уже был согласен исправить свою ошибку и вернуться, чтобы хотя бы жену забрать".

Но оказалось, что даже временно уехать далеко не просто — в первую очередь психологически: ты взрослый мужчина, приехал на войну, а тебя, словно третьеклассника из школы, забирает отец.

Перемещение через границу тогда еще не представляло большой проблемы, вокруг этого уже вырос бизнес, которым занимались курды и арабы. С несколькими курдами, зарабатывавшими на перемещении желающих через сирийскую границу, познакомился и Казим. Он рассчитывал, что они выведут Марата, пока он ждал его в Турции, заплатил — но деньги пропали вместе с курдами: "Может, при переходе попались или убили их, или в тюрьму посадили". В итоге Казим ни с чем уехал в Россию: "Я тогда не очень еще был расстроен тем, что курды пропали, потому что думал, что проблема все равно решается. Я Марату даже предлагал: давай я жену тебе привезу в Турцию — и он не отказывался. Но когда с курдами сорвалось, я уехал домой. И рассказал своей жене, что Марат там живет, как на военных сборах, как мы в студенческие времена. Ничего не делают, чешут языками целый день, кто-то ходит на занятия, кто-то, кто может, Коран читает. И на самом деле ничего там тогда не происходило, была позиционная война". Казим еще не знал, что это была только первая из шести его поездок в Турцию.

"У нас нет вариантов его вытащить"

На помощь от российских властей Казим Нурмагомедов не особенно рассчитывал. По его словам, полиция в Дагестане фактически знала об отъезде сына уже в конце 2013 года. Он вспоминает, как примерно тогда же разговаривал с начальником межрайонного УФСБ в Ботлихе: "Я его знал еще мальчишкой. Он сказал: "Казим, чем мы можем тебе помочь? У нас нет вариантов его вытащить"".

К началу 2014 года Казим понял, что придется самостоятельно искать контакты, в том числе в среде обширной дагестанской диаспоры в Турции, Сирии и Египте: часть ее сформировалась еще в XIX веке из горцев, изгнанных или отказавшихся жить под властью Российской Империи, часть образовалась уже в новейшие времена из тех, кто уехал учиться, воевать или просто жить. "Много дагестанцев еще до войны в Сирии учились и в Египте жили,— объясняет Казим.— А в Турции живут те, кто вначале поехал на войну, потом разочаровался и уехал, не может вернуться в Россию из-за уголовных дел, но и на войну возвращаться не хочет. Там много дагестанских имарат-кавказовцев: как только аль-Багдади (лидер ИГ.— "Власть") объявил халифат, они сразу однозначно вышли из войны, потому что это не поддерживали".

"Многие уезжали в Сирию еще в 2012 году, чтобы воевать с режимом Асада,— подтверждает Ахмет Ярлыкапов.—

Но когда в 2014 году появился халифат, произошел конфликт между его сторонниками и противниками, в результате которого многие попытались выйти из состояния войны, и части даже удалось прорваться назад в Россию.

Например, 40 или 50 человек вернулись в Чечню — если исходить из официальных цифр, то это примерно десятая часть уехавших из этого региона".

"Халифат объявили в первый день месяца ураза 2014 года,— напоминает Казим.— ИГ начиналось с Ирака: на той территории, которую они почитали своей, они объявили халифат. "Джебхат ан-Нусра" была их идеологическим противником, считая, что это не по исламу — объявлять халифат, просто если у тебя есть сила: так и я могу объявить халифат у себя во дворе. "Нусра" не считала сторонников ИГ врагами, но на линии соприкосновения с ИГ всегда стояла только "Свободная сирийская армия". А халифатовские считали джебхат-ан-нусровских врагами, полностью вышедшими из ислама. Это принципиальный момент: как только человек стал вероотступником, его кровь дозволена, его имущество дозволено — в общем, все дозволено. Ситуация явно становилась все хуже".

Весной 2014 года Казим с женой решили уехать в Египет и искать контакты там. Нурмагомедовы поселились в Александрии, обнаружив там большую русскоговорящую диаспору. Знакомые помогли Казиму снять трехкомнатную квартиру за 5 тыс. рублей в месяц — ей предстояло стать их домом на четыре месяца. "Я там наладил очень много связей среди людей, которые еще собирались на войну, и среди тех, которые уже передумали или вернулись из-за ранений",— рассказывает Казим. В конечном итоге одна из его александрийских связей и помогла ему выручить сына. Нурмагомедовы планировали остаться в Александрии на год и встретить Марата там: это было бы для него комфортней, "ведь Египет исламская страна, и там полно людей, которые были в Сирии, но разочаровались и поняли, что это не та, не наша война".

Но, несмотря на множество знакомств, снова ничего не получалось. "Жена уже была в отчаянии и все подгоняла меня еще раз поехать в Сирию, забрать его, а я не ехал. И тогда она сама поехала". Ей пришлось провести несколько дней в Стамбуле — видимо, в ожидании "окна" на границе: это был конец мая 2014 года, ситуация была уже существенно сложней, чем когда турецкий пограничник поднимал для Казима колючую проволоку. Тем не менее в компании еще нескольких русскоговорящих женщин, приехавших, как и она, за своими детьми, в основном из Средней Азии, она пересекла границу и встретилась с Маратом. Вместе они поехали в Табку — город у большой плотины на Евфрате, в строительстве которой в 1990-е годы участвовал их знакомый. В Табке, удаленной тогда от всех границ и всех линий фронта, мать с сыном провели 35 дней.

А затем оказалось, что обратный путь теперь сложен не только психологически.

"Хотя в Табке жизнь была спокойная, у жены началась паника и от того, что она не может уговорить Марата уехать с ней, и от того, что и ей самой уже выйти — проблема,

— вспоминает Казим.— Им сказали, что для ее выхода нужно специальное разрешение амира города Табка, а без него тебя может любой шлепнуть, пока ты будешь добираться до границы. Получить такое разрешение для сына было невозможно, а насчет его матери ему говорили, что по исламу не положено, чтобы женщина одна путешествовала. Я тогда спросил его: почему ты это ей не объяснял, когда она к тебе заехала одна? Наконец, криками и скандалами заставили сына пойти к амиру взять бумагу — и буквально через два дня после того, как она выехала оттуда, объявили халифат. В Александрию она уже не поехала, через несколько дней я прилетел в Стамбул, одну ночь мы переночевали в гостинице в районе Фатих и на следующий день улетели домой. К этому моменту паника была уже у нас обоих".

"Папа, я живой"

За год бесплодных попыток найти канал, который обеспечил бы возвращение Марата Нурмагомедова из Сирии, его отец стал своего рода консультантом для сообщества родителей, столкнувшихся с подобной ситуацией. По его словам, к нему обращались за советами и контактами и в Махачкале, и в Москве: "Я у них был такой неформальный лидер, потому что я ездил: не каждый может взять и поехать в незнакомую страну, не зная языка".

В апреле 2015 года Марат позвонил ночью матери, и родители услышали голос, полный отчаяния. К этому времени, считает Казим Нурмагомедов, его сын уже ясно понимал, что попал не туда, и стремился выбраться из Сирии, а не просто приехать забрать жену и ребенка: "Он сказал нам, что ему необходимо выйти. И даже предложил фантастический вариант: он ставит метку Google в точке на турецкой границе, где он находится, а мы договариваемся с турецкими пограничниками. Но к тому моменту такое было уже невозможно, ничего хорошего из этого бы уже не вышло. Тем более что и внутри там уже были заминированы все дороги, расставлены посты. Когда образовался халифат, заработали все институты государства. Гуляй-поле, которое было, когда я ездил в Алеппо, кончилось. Теперь там уже просто так шаг в сторону нельзя было сделать".

В середине апреля 2015 года Казим опять был в Стамбуле и общался с диаспорой, которая стала подключать свои арабские связи — в основном в Восточном Алеппо. "Мы с Маратом все это время разговаривали, голос у него был все тревожней,— рассказывает Казим.— В конце концов он сказал, что сегодня вечером у него встреча — кто-то ему пообещал за деньги вывести его на турецкую территорию. После этого вечера — это было 17 или 18 апреля — он полностью пропал. Я уже не знал, что и думать, еще две или три недели оставался в Турции, побыл в Стамбуле, несколько дней жил у знакомых в Анкаре, не понимал, что мне делать, и уехал домой. Кажется, 9 мая — праздник был — я прилетел в Махачкалу. Связи с сыном так и не было. Примерно через месяц люди, которые были с ним в Табке, рассказали мне, что они, оказывается, уезжали в Ирак, вернулись и теперь сидят в игиловской тюрьме — якобы они под Мосулом ушли из своего джамаата и уехали в Табку, чтобы найти способ добраться до границы и выйти. Я начал искать подтверждения, и знакомые мне сообщили, что он и еще 10 человек сидят в тюрьме в Ракке.

Оказалось, что человек, с которым Марат должен был встречаться 18 апреля, узбек какой-то, был внедренный сотрудник спецслужб ИГИЛ.

Всех посадили. Мне объяснили, что они будут в тюрьме четыре месяца, и если признают свою ошибку, их могут простить — если не подтвердятся обвинения, что они там занимались грабежом по дороге и хотели убить халифа — как будто он по улицам просто так ходит".

Еще через месяц Казим получил известие, что будет суд. После этого неделю никто не выходил с ним на связь, а потом ему сообщили, что Марат казнен. "Я был в шоке, не знал, что делать, кому сказать,— вспоминает Казим.— Жене ничего не сказал. Несколько недель я был уверен, что он казнен, и боялся заикаться об этом. Рассказал только своему близкому другу, адвокату. Он предложил подождать еще два-три месяца: потом, если больше ничего не узнаем, почтим память. Я в это время как полупьяный ходил. И вдруг через некоторое время мой источник, который был с Маратом в Табке, сообщил, что в месяц рамадан Марата видели живым. Степень достоверности была непонятна. Но еще через две недели мы были в Махачкале, и ночью Марат позвонил на телефон жены. Она уже засыпала, я взял трубку, а он говорит: "Папа, я живой"".

Выяснилось, что казнили семерых, а четверых отпустили, посчитали степень вины недостаточной. Позже Марат рассказал отцу, что было обычное следствие, лицо следователя было закрыто, но он говорил по-русски. Марат предположил, что следователь учел его слова, сказанные товарищам при обсуждении ухода. Некоторые заговорщики хотели прорваться к границе с боем и там сдаться туркам, а Марат сказал, что бой недопустим, потому что придется стрелять в друзей. Следователь, по-видимому, уточнял, действительно ли Марат говорил эти слова, и в результате его и еще нескольких человек отпустили. Армия ИГ готовилась к большой операции в Дайр-эз-Зауре, и туда подтягивали силы — оттуда Марат Нурмагомедов нашел возможность позвонить домой.

"Это ситуация ловушки"

На этот раз Казиму удалось добиться, чтобы его турецко-египетские связи пришли в движение. По его словам, Марат настоял, чтобы сначала вытащили вдову одного из его казненных товарищей, с тремя детьми, из которых пара двойняшек родилась, пока отец ждал исполнения приговора. Женщину успешно переправили через границу, но она сразу оказалась в турецкой депортационной тюрьме, где затем провела полгода. Турецкие власти не могли депортировать ее в Россию, поскольку у ее детей не было никаких документов, подтверждающих то или иное гражданство.

Выход Марата удалось обеспечить с третьей попытки. Координацию всех шагов осуществляли знакомые Казима, один из которых находился в Киеве.

Для этого пришлось найти повод переместить поднадзорного Марата из Дайр-эз-Заура в Табку: в 2014 году он попал в аварию, и в Табке его поврежденную руку мог осмотреть врач, оказавший помощь сразу после травмы. Заодно, рассказывает Казим, сыну удалось забрать вещи, которые у него изъяли при аресте. Из Табки через эль-Баб Марата привезли на несколько дней в Алеппо, а затем в область Латакия, частично контролируемую Асадом, а частично туркоманами, которых поддерживала Турция. Оттуда партизанскими тропами пять часов пешком шли до границы, перешли ее, сели на автобус и привезли Марата в Стамбул. По словам Казима, это произошло в начале сентября 2015 года. 30 сентября Россия официально объявила о своем участии в военных действиях в Сирии.

В Стамбуле Марат встретил одного из парней, с которыми познакомился в Алеппо еще в 2013 году: Казим тоже помнит паренька из одной из стран Средней Азии, который приехал в Сирию в 16 лет. Он тоже побывал в тюрьме за попытку дезертирства, был оправдан и бежал, как только появилась возможность, оказавшись в Турции на несколько месяцев раньше Марата. Вместе с другими молодыми людьми они снимали квартиру на окраине азиатской части Стамбула: кто-то из них только собирался в Сирию, кто-то, как они сами, едва выбрался и рассказывал, что ехать туда не стоит.

В Алеппо Марат сделал сирийскую пластиковую карту ID,— тогда это стоило $10–15, но показывать ее турецкой полиции явно не стоило: подделка была слишком очевидна. Когда Казим приехал в сентябре к сыну в Стамбул, их один раз останавливал полицейский патруль, но ограничилось тем, что турки снова проявили безграничное доверие к его российскому паспорту, а у сына документов так и не спросили.

Покинуть Турцию без паспорта Марат не мог. Его товарищи рассказали ему, что за $600–800 можно сделать паспорт одной из среднеазиатских стран, переклеив фотографию. За $600 Марат сделал себе такой паспорт и решил лететь с ним на Украину: дома он с января 2015 года находился в розыске по ст. 208 часть 2 ("участие в незаконных вооруженных формированиях"). "Дело возбудили в январе 2015-го,— рассказывает Казим.— Марата сразу объявили в розыск, и хотели даже объявить в международный, но не стали. Мы ведь живем на земле, я попросил знакомых в Дагестане показать мне его дело. Они насобирали два тома, но ничего там не было, кроме того, что я узнал от него, и еще характеристики его с разных мест учебы и работы и почему-то фотографии моего дома. Но если бы он поехал в Россию, его сразу бы посадили.

А если бы посадили в Дагестане, то вообще могли бы "потерять": нет человека — нет проблемы, "возвращенцев" никто не ждет.

Даже если не "потеряют", лет пять точно дадут".

"Желающих вернуться и застрявших, в том числе в третьих странах, очень много,— рассказывает Ахмет Ярлыкапов.— Большинство тех, кто смог выйти из конфликта, оседают в Турции. Их количество сложно оценить, но это явно не единицы". Денис Соколов считает, что в Турции находятся около 10 тыс. молодых мусульман из России и других стран бывшего СССР, причем далеко не все они участвовали в войне в Сирии или на Кавказе, но столкнулись с преследованием на родине. "Они и для Турции очень подозрительны, у них, как правило, нет языка, нет знания местных обычаев, у многих проблемы с паспортами,— продолжает Ахмет Ярлыкапов.— Это ситуация ловушки. Выбраться из нее можно с помощью покупки паспорта одной из стран, где такое возможно, но это выход для единиц. Судьба большинства незавидна: у России нет, насколько я понимаю, задачи их возвращения и адаптации. Если посмотреть на то, как идет военная операция в Сирии с российским участием, то можно предположить, что задача в том числе в том, чтобы уничтожить там тех, кто уехал, до того как они вернутся или разбредутся по свету. Во всяком случае, сейчас об адаптации нет и речи. Хотя до того, как Россия вошла в конфликт, риторика возвращения существовала: в той же Чечне были "образцовые" люди, которых вернули и показывали как пример осознания и раскаяния. Теперь же задача как минимум затруднить возвращение".

Ахмет Ярлыкапов считает, что идеально было бы проводить более дифференцированную политику, которая позволила бы адаптировать "умеренных", используя их влияние на людей на местах, чтобы отговаривать потенциальных "новобранцев" от поездки на войну. "Скопление таких людей в Турции — отнюдь не лучший вариант для России,— считает эксперт.— Я бы не говорил о прямой опасности — большинство из них фрустрировано, и им явно не до похода на Россию. Но это люди, у которых есть идеи и поддержка: им бы работать, и с ними бы работать. Протянуть им руку помощи было бы мудро, но сейчас это из области фантастики".

Казим Нурмагомедов полетел встречать своего сына во Львов. "Приехал к рейсу, жду самолет, все пассажиры вышли — а его нет. Минут через 15 приходит сообщение: "Я в Стамбуле, в депортационной тюрьме". Его паспорт в стамбульском аэропорту спалили турецкие пограничники".

"Он взял компас и по компасу попер к турецкой границе"

Марат провел около месяца в депортационной тюрьме в стамбульском районе Лалели. Оказалось, что это учреждение с относительно мягким режимом: разрешали пользоваться телефонами, еду для заключенных привозили из того же ресторана, что и для охранников. Когда Казим в сопровождении казаха-переводчика переступил порог кабинета заместителя начальника тюрьмы, при нем был российский пятилетний загранпаспорт с фотографией Марата. Деталей его получения Казим по понятным причинам не раскрывает, но упоминает, что за время его попыток обеспечить возвращение сына ему помогли десятки людей — почти все, к кому он обращался, за исключением официальных российских властей.

"Замначальника тюрьмы унес паспорт в соседнюю комнату, минут 15 его там изучал, потом вышел, смеется,— рассказывает Казим.— Я спросил, чему он смеется. Он говорит: сына задержали с паспортом одной из среднеазиатских стран, при задержании он сказал, что он крымский татарин с Украины, а теперь у него российские документы. Кто вы на самом деле?"

Замначальника тюрьмы предложил Казиму купить билет себе и сыну — "хоть куда, хоть в Африку, только с территории Турции. Украина? Пусть будет Украина".

Марата он привез в аэропорт прямо к регистрации — без наручников, но строго следил за ними, пока они не сели в самолет.

Они рассчитывали, что во Львов к ним приедут их жены, но что-то не сложилось, поэтому сначала они поехали в Киев, а потом в Харьков. В Харькове у Марата снова состоялась встреча с бывшими товарищами по оружию: там уже был его молодой друг, оказавшийся более удачливым с поддельным среднеазиатским паспортом, и один украинский мусульманин, которому тоже пришлось бежать из Сирии после тюрьмы, в которую он попал за дезертирство. "Он этнический украинец. Когда его выпустили, он просто взял компас и по компасу попер в сторону турецкой границы,— говорит Казим.— Там минные поля везде, но ему повезло, он вышел. От своих убеждений не отказался, сейчас на Украине живет".

Через некоторое время Марата в Харькове навестили родители. Когда подошел срок окончания его легального пребывания на Украине, все трое на пароме Одесса—Батуми уехали в Грузию. "В Грузии никто не ищет никаких шпионов, и можно жить хоть год, но на въезде проверяют строго, хотя по закону с ними легко разговаривать,— вспоминает Казим.— Нас предупредили, что взяткой там ничего не решишь, только проблем больше будет. В итоге мы даже подружились с сотрудником пограничной службы в Батуми: он нам квартиру сдал на одну ночь. А потом мы уехали в Тбилиси. Там я по интернету нашел недорогую квартиру, и Марат в ней остался. Мы к нему несколько раз со старшим сыном приезжали на машине: в Тбилиси хорошо летом. Но молодые люди там уже почти не говорят по-русски: даже чтобы улицу найти, надо старика спрашивать. Может быть, поэтому Марат снова захотел на Украину. Мы снова поехали за ним на машине через Ларс, отвезли в Батуми, посадили на паром и вернулись домой. А Марат до сих пор на Украине".

Казим считает, что Марат вне опасности, но он все равно хотел бы вернуться в Дагестан и воссоединиться с семьей: его сыну четвертый год. К концу прошлого года возвращение уже переставало казаться несбыточным — но в январе 2017 года люди в масках и с автоматами оторвали Казима от утреннего намаза в селе Карата.

"За красной чертой и они, и их родственники"

Во время обыска Казим пытался дозвониться своему сыну Шамилю, который остался работать в Москве. Дозвониться не удалось. А чуть позже Казим увидел постановление суда, из которого следовало, что Шамиль 5 декабря 2013 года отправил со своего счета 200 тыс. рублей кому-то в Турцию и неустановленное лицо сняло их с карточки.

В марте 2014 года, когда Казим был в Александрии, с того же счета был куплен авиабилет из Домодедово в Стамбул гражданину Таджикистана, который в дальнейшем был объявлен в розыск таджикскими властями за участие в незаконных вооруженных формированиях.

А в ноябре 2014 года Шамиль купил билет в Стамбул из Баку одной дагестанке 1959 года рождения. "Это ровесница моей жены,— усмехается Казим.— В дальнейшем она тоже оказалась в ИГИЛе, и в отношении нее возбуждена ст. 208 часть 2. Я долго не мог понять, какой из этой бабули участник незаконных вооруженных формирований и какую она представляет собой ценность для их командиров, но так или иначе дело против нее возбуждено. Вот три факта: деньги и два билета. Это значит финансирование терроризма".

Казим говорил со следователями, они остались довольны друг другом в части соблюдения правил хорошего тона, но не более. "Я попытался объяснить, что формально признаки, конечно, есть, но нужно же доказывать умысел! — рассказывает он.— Если бы они меня спросили, я бы сам сказал, что ко мне все это время подходили десятки людей, находящихся в той же ситуации, что и я, они просили помощи, и мы могли им купить билет. У самого Шамиля я спросить не могу — он в тот же день, 27 января, был арестован у себя дома в Красногорске.

При задержании кинули его на пол, его сын это запомнил, и теперь, когда мой старший его спрашивает, где папа, он отвечает: "Бандиты забрали"".

Сам Казим надеется на здравый смысл: он подчеркивает, что когда билеты были куплены, будущие пассажиры еще не находились в розыске, а если бы и находились, Нурмагомедовы не могли об этом знать. Казим, как мог, выяснил обстоятельства дела против дагестанки 1959 года рождения: оно оказалось возбуждено Магарамкентским РОВД в Южном Дагестане. "В мае 2014 года в Сирию уехала ее дочь: не знаю, с мужем или нет. В сентябре уехал ее сын. И в ноябре она рванула за ними. Тогда скажите, чем лучше или хуже нее я и моя жена? То же самое можно ведь и нам предъявить. Заезжали мы туда? Заезжали: а как можно, не заезжая туда, их вытаскивать? Видимо, эта женщина там застряла так же, как чуть не застряла моя жена". Что касается денежного перевода, Марат рассказал отцу о своих деньгах, которые в момент его отъезда оставались у Шамиля: "Он же работал с Шамилем, и Шамиль из этих же денег отдал 100 тыс. жене Марата, а потом мне $2 тыс., когда я уезжал в Египет. Я решал проблемы Марата, у меня 16 тыс. рублей пенсия, летать шесть раз в Стамбул на нее я как мог? У меня 50 печатей в паспорте о пересечении границы, я же не кататься ездил! Я все это пытался объяснить следователям, но они говорят только: факты же налицо. Факты и правда налицо, даже признаваться ни в чем не надо, деньги списаны с карточки, все зафиксировано". Казим узнал, что следствие еще 26 января 2016 года, за год до ареста Шамиля, получило судебную санкцию "на снятие информации": "Они, видимо, видят историю разговоров в скайпе, и там, возможно, кто-то попросил Шамиля купить билеты — он купил. У него адвокат по назначению, она говорит, что он вообще не может вспомнить эти билеты".

27 марта срок ареста Шамиля Нурмагомедова истекает, и его отец полагает, что суд продлит меру пресечения. В ожидании суда Казим делится версией о том, что причиной уголовного преследования Шамиля мог стать конфликт интересов в Москве: "Я не вижу никакого объяснения, кроме заказа. В прошлом году фирма Шамиля выиграла тендер одного из департаментов московского правительства на 19 млн рублей. Они, можно сказать, случайно выиграли у трех аффилированных компаний. Шамиль тогда же мне сказал, что то, за что заказчик платит 19 млн, можно сделать за пять. По условиям тендера в течение недели после него должен быть подписан контракт, но они тянули время и в итоге сказали, что мы представили дизайн-проект, который совпадает с их прошлогодним, поэтому аннулировали результат тендера. Мы обратились в антимонопольную службу. Пока там рассматривали дело, событие ушло, выставка закрылась, но ФАС признал действия департамента незаконными и рекомендовал нам обратиться в арбитражный суд Москвы. Мы представили два дизайн-проекта и независимую экспертизу о том, что они не имеют между собой ничего общего, и требовали возместить ущерб, поскольку уже начали готовиться к строительству. Суд отказал по формальным признакам недостатка представленных доказательств, но мы готовимся к апелляции. Похожих эпизодов было несколько, в том числе с участием федеральных структур".

Денис Соколов считает "московский след" второстепенным. С его точки зрения, в зоне риска находятся все россияне, соприкасавшиеся с конфликтом на Ближнем Востоке:

"Российская правоохранительная система предпочитает не замечать разницы между теми, кто поехал в Сирию воевать, теми, кто передумал по дороге и остался в Турции, и теми, кто вовсе не собирался воевать, а выехал на учебу или обоснованно опасаясь за жизнь и свободу в России,

— рассуждает Соколов.— Любое соприкосновение с темой конфликта на Ближнем Востоке становится токсичным и выводит за красную черту в том числе тех, кто с огромным трудом вырвался из конфликта, осознав свою ошибку, или помогал выбраться другим: возвратиться они могут либо в тюрьму, либо в подполье. Большинство из них не представляют угрозы сами по себе, но за красной чертой в итоге оказываются и они, и многие их родственники — а в итоге все более значительная часть исламской общины постсоветского пространства и ее диаспоры за границей".