Гуманизм под прикрытием

Премьеры сразу двух шпионских сериалов — на "Первом канале" и НТВ — обозначили новую тенденцию в известном жанре. Общими усилиями выведен новый тип героя — шпион-гуманист, Штирлиц и пастор Шлаг в одном лице — отмечает обозреватель "Огонька"

Советское кино любило шпионов, в отличие от российского; мы почти не видим ярких примеров жанра в 2000-2010-х, кроме эксплуатации старых сюжетов (как, например, сериал "Исаев" Сергея Урсуляка 2009 года про молодого Штирлица). Это можно объяснить. В советском кино шпионская тема мощно покоилась на идеологическом фундаменте — противостоянии двух систем; шпионский жанр "работал" именно в ситуации полярного мира, где есть "свои" и "чужие". С другой стороны, шпионское кино в советское время было лазейкой для более свободного высказывания художника; жанр в силу специфики мог позволить себе, что называется, человеческую сложность. Шпион вынужден контактировать с людьми, далекими от идеологии; так возникал некто "третий", который усложнял схему "свой-чужой". Классический пример — пастор Шлаг из "Семнадцати мгновений весны", который помогает Штирлицу не по идеологическим причинам, а во имя универсальных ценностей. Из российских шпионских сериалов 2000-х, пожалуй, стоит отметить только "Красную капеллу", но затем случился длительный перерыв.

В связи с выходом на экраны сразу нескольких российских сериалов про шпионов можно говорить о возвращении жанра. Помимо "Маты Хари" этой весной состоялось сразу две премьеры — "Охота на дьявола" режиссера Давида Ткебучавы (НТВ) и "Волчье солнце" Сергея Гинзбурга ("Первый канал"). Это говорит, во-первых, об усталости зрителей и авторов от многочисленных апологий сталинизма и криминала, каковыми и являются боевики на том же НТВ (вспомним хотя бы "Ленинград-46") или на "Первом". Во-вторых, и "Охота на дьявола", и "Волчье солнце" — что существенно — это впервые за долгие годы шаг "за пределы СССР", в рамках которого прежде и происходило действие художественного произведения. "Волчье солнце" — это Польша 1920-х годов; "Охота" — это Европа конца 1930-х; тут помимо Финляндии и Германии еще и Польша, Англия и даже Япония. Кроме того, в "Охоте" к привычной реальности "СССР" примешивается изрядная доля мистики; мистификация НКВД, конечно, это шанс хоть как-то разнообразить привычную тему, а также очеловечить образ спецслужб.

Стоит отменить, что в "Охоте" — что редкость для российского сериала — прочитываются известные культурные архетипы. Например, поиск кристалла, от которого работает "гипотетический луч Филиппова", отсылает нас, конечно, к поискам Грааля или философского камня. Эта культурная подкладка трансформирует привычную закостенелую патриотику, превращая ее в комикс и даже в фарс. "Охота" более всего напоминает эпос — Беовульф или Старшую Эдду; тут целый шпионский мир богов и героев. За "Волчьим солнцем" угадывается другой архетип — странник, Одиссей. Вспоминается идея "примиренчества" поздних 1970-х, когда идеологического противника "тоже можно понять".

Что теперь является главным мотивом героя шпионского кино? Во имя чего он теперь готов отдать жизнь? Единственное, в чем авторы "Волчьего солнца" и "Охоты" сходятся,— они больше не верят в идеологию как в универсальную ценность. Стало быть, они вынуждены искать какие-то другие мотивы. Одной из универсалий в "Охоте" становится месть — советская шпионка (Мария Луговая) хочет отомстить за убийство родителей-коммунистов, а дальнейшее ее мало волнует. В качестве другой такой универсальной ценности в сериале выступает гуманизм. Главный герой Максим Левитин (Сергей Безруков) решает уничтожить смертоносный камень вопреки интересам всех государств и их спецслужб, включая и бывшую родину,— "во имя мира". Это нечто новое — так "высоко" не мыслил еще ни один герой русского сериала. В "Волчьем солнце" (снят в 2013 году) подпольным агентом советской разведки Михаилом Останиным (Гела Месхи) движет прежде всего благородство: он не хочет быть холодной машиной убийства (хотя и вынужден иногда). "Не надо его убирать — погодите! Он ведь еще ничего не сделал. Я прошу вас не трогать жигана",— герой "Солнца" постоянно укоряет своих кураторов за излишнюю жестокость. Он же по своей инициативе вступает в диалог с идеологическим противником — белым генералом Рамовским. Герой не настаивает на исключительности советской идеологии, а опять же апеллирует к универсальным ценностям, пытаясь избежать жертв с обеих сторон.

Итак, теперь в привычном жанре шпион — не фанатик, а посредник и гуманист. Не заложник чужих политических игр, а субъект, который берет ответственность за "мир во всем мире".

Интересно еще и само пространство в новых шпионских сериалах. Это буквально междуречье, междумирье — не только в буквальном, но и в символическом смысле. Между государствами (как в "Солнце") или идеологиями (как в "Охоте"). В "Волчьем солнце" это буквально пространство между двумя еще только формирующимися государствами — Польшей и СССР. Оно разделено одной лишь речушкой, которую герои постоянно пересекают, отчего вспоминается миф о Хароне (перевозчик душ умерших через реку Стикс в Аид). Будущий мир ХХ века, каким мы его знаем, еще не до конца оформился; люди еще не совсем уверены в том, кто они и за кого. Красные тут неотличимы от белых, а революционеры — от бандитов; каждый выдает себя за другого. Главного героя зовут "поручик" — и трудно понять, кличка это или воинское звание. Банда аферистов, которая заняла монастырь и выдает себя за слуг божьих, такое возможно только в междуречье. В "Охоте" также особой разницы между шпионами нет. Нам интересно следить за каждый шагом героя потому, что любое его решение, в том числе и моральное, принимается "по ситуации", а не в соответствии с директивой из центра.

Что характерно, и в "Солнце", и в "Охоте" посредниками между разными мирами являются контрабандисты. Жизнь — это контрабанда, напрашивается метафора, она возможна только как "шанс" при посредстве тех, кто обычно находится по краям "закона". Только благодаря идеологической трещине, расщелине и возможен мир человеческого; многочисленные "хароны" переправляют живых с одного идеологического берега на другой.

Естественно, сюжетные натяжки в обоих сериалах вопиющие — сказывается огромная прореха на том месте, где должен был бы царствовать сценарист, но его место обманом или силой захватил продюсер. Сюжеты обоих сериалов построены по принципу "случайно в кустах стоял симфонический оркестр". Авторы играют в игру "все сходится". Особенно этим грешит "Волчье солнце": случайно на рынке (!) герою встречается жена его главного оппонента — Рамовского, которая случайно оказалась на советской территории; случайно ее ребенок болен — этот бронепоезд случайностей всегда на запасном пути. И все же при всем том мы можем говорить о заметном усложнении темы и поисках нового языка в нашем шпионском кино. Русский сериал, видимо, полностью исчерпав все прежние опробованные модели, приготовился к новому прыжку: куда это все долетит, покажет время.

Шпион теперь — не фанатик, а посредник и гуманист; он не заложник чужих политических игр, а субъект, который берет на себя ответственность за "мир во всем мире"