Человек, который не снял "Потемкина"

100-летие Бориса Барнета

дата кино

       18 июня исполнилось 100 лет со дня рождения великого советского кинорежиссера Бориса Барнета (1902-1965).
       Бориса Барнета, что нечасто бывает с кинорежиссерами, миллионы советских людей знали в лицо, сами о том не догадываясь. Именно с него классик соцреализма Борис Иогансон писал образцового, бесстрашного комиссара в картине "Допрос коммунистов". Высокого и высокомерного перед лицом неминуемой смерти блондина, "истинного арийца" и твердокаменного большевика. Трудно представить себе большее расхождение между моделью и образом. Да, Барнет был и грассирующим денди, и красавцем, рубахой-парнем и душой компании, романтичным любовником, любителем эксцентрических розыгрышей. Но был он и человеком, безжалостно истязавшим и себя, и своих близких, не только снявшим в 37 лет "Старого наездника", пронзительный фильм о страхе старости, но и жившим в постоянном страхе перед возрастом, нищетой, безработицей, одиночеством. Эти страхи довели его до самоубийства слякотной рижской зимой, когда, казалось бы, все устроилось: и новый сценарий, и роскошные условия для работы. Профессиональный боксер, попавший в кинематограф только потому, что увидевший Барнета на ринге Лев Кулешов восхитился его статью, он оказался так же беспомощен перед жизнью, как другой боксер, денди и самоубийца Эрнст Хемингуэй.
       И в своем творчестве он ни в коем случае не был "комиссаром". Он жадно хватался за "комиссарские", конъюнктурные проекты, но все они, будь то "Октябрь в Москве" (1927), гран-гиньоль о кулацких зверствах "Ледолом" (1931) или гимн стахановскому движению "Ночь в сентябре" (1939), канули в небытие. Он снял два десятка фильмов. Пожалуй, только три-четыре из них можно назвать хорошими. Но зато еще три — "Окраина" (1933), "У самого синего моря" (1935), "Подвиг разведчика" (1947) — великими.
       Десятилетиями считалось, что ключевой, величайший фильм советского кинематографа — "Броненосец 'Потемкин'" Сергея Эйзенштейна. Но постепенно, причем одновременно и в среде европейских киноведов, и среди отечественных профессионалов, стало утверждаться альтернативное мнение. И на первое место все увереннее и увереннее начал выходить анти-"Броненосец" — скромная "Окраина", фильм тоже как бы о революции, всколыхнувшей провинциальный быт. Но какой странный фильм о революции, начинавшийся с крупного плана зевающей лошади, произносящей к тому же — так по меньшей мере кажется зрителям — тоскливое: "Ох-ох-ох! Господи помилуй!" Барнет находил безошибочное противоядие на любой патетический яд. Это мог быть крик старого сапожника, останавливающий патриотическое избиение пленного немца: "Что из того, что он немец, он такой же сапожник!" Это мог быть смешок только что спасенного из бушующего Каспия рыбака Юсуфа: "Ой, щекотно!" Или черная кошка, перебегающая дорогу немецкому прихвостню. В беседе с другом он однажды начал фантазировать, как снял бы "Броненосец". В его описании этот гипотетический фильм оказывался не революционным монументом, а трагикомедией с множеством живых, забавных бытовых мелочей.
       Фильмы Барнета 1930-х годов — уникальный пример безоговорочно человечного, в хорошем смысле слова почти мещанского кинематографа в бесчеловечном мире. Красноречивы сами "домашние", скромные названия: "Дом на Трубной" (1928), "Окраина", "Аленка" (1961), "Полустанок" (1963). Если бы его значение ограничивалось только таким сбережением гуманизма, это уже был бы подвиг. Но Барнет, чуравшийся любых теорий и школ, практик-импровизатор, обладал уникальной, врожденной кинематографической чувственностью, которая роднит его с величайшими из его современников, французом Жаном Ренуаром (Jean Renoir), американцем Джоном Фордом (John Ford), японцем Ясудзиро Одзу (Yasujiro Ozy). Дико читать в наши дни критиков, упрекавших его когда-то в сценарных нестыковках. Сценарий фильмов Барнета — сам воздух неистребимой, не сводимой ни к каким стереотипам жизни, будь то уморительное копошение обитателей Трубной улицы или соленый ветер, налетающий на влюбленных в лихую морячку рыбаков с проваленного солнцем моря.
       Всенародная слава самого популярного фильма Барнета "Подвиг разведчика" оказала ему дурную услугу, затемнив его чисто художественные достоинства. Существует такое общее место: все советские фильмы о разведчиках вышли из шинели майора Федотова. Это несправедливо: даже лучшие из них не смогли подняться до такой очищенной и одновременно человечной формулы жанра, какой был фильм Барнета. "Подвиг разведчика" — это советская "Касабланка", где диалоги безупречны, мизансцены виртуозны, а эпизодические актеры, например великий Амвросий Бучма, имеют достаточно материала, чтобы в минутной сцене разыграть драму целой жизни.
       Нельзя сказать, что Барнета оценили только после смерти. С той же "Окраиной", например, режиссера незамедлительно отправили покорять Европу. Уже тогда от многих своих коллег он слышал восхищенные слова, определявшие историческое значение этого фильма. Но, возможно, главная трагедия Барнета была как раз в том, что он не верил в искренность добрых слов, обладая при этом редкостным даром искреннего кинематографа.
       
       МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ, Санкт-Петербург
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...