Михаил Ростовцев. Наука и революция

К столетию событий 1917 года "Наука" републикует увидевшую свет сто лет назад в журнале "Русская мысль" статью Михаила Ростовцева о ситуации и перспективах в российской науке на переломе предыдущих веков.

РОСТОВЦЕВ Михаил Иванович (28.10.1870, Житомир — 20.10.1952, Нью-Хейвен, США) — всемирно известный историк-античник, общественный деятель. С 1898 г. приват-доцент, в 1903-1918 гг. профессор кафедры классической филологии Санкт-Петербургского университета. С мая 1917 г. академик РАН (исключен в 1928 г., восстановлен в 1990 г.).

С 1905 г. член Конституционно-демократической партии. В 1917 г. — член литературной комиссии этой партии, комиссии для заведования партийной типографией. Считал, что Россия в начале ХХ в. переживала процессы, во многом схожие с теми, что и Римская империя эпохи упадка: архаичная модель управления была неспособна адекватно реагировать на вызовы времени. По его мнению, большевики выступали для России в роли "новых варваров". Октябрьскую революцию не принял, поскольку воспринимал большевизм как силу, разрушающую культуру и нравственность.

В 1918 г. отправился в научную командировку (Швеция, Норвегия, Англия, Франция), эмигрировал. В 1919 г. при поддержке русского финансиста Н.Х. Денисова инициировал создание Комитета освобождения России, председатель его центральной группы. В состав комитета входили А.А. Борман, Г.В. Вильямс, С.В. Денисова, П.Н. Милюков, В.Д. Набоков, К.Д. Набоков, П.Б. Струве, А.В. Тыркова (секр.), И.В. Шкловский (тов. пред.). Главной задачей комитета было информирование британской общественности и властей о положении дел в России. В Нью-Йорке действовал филиал комитета — Русское информационное бюро.

С 1920 г. жил в США. В 1919-1920 гг. занимался исследовательской работой в Оксфорде, читал лекции о большевизме во Франции. В 1920-1925 гг. профессор в Мэдисоне (штат Висконсин, США). В 1935 г. президент Американской исторической ассоциации. Член многих академий и научных обществ, почетный доктор ряда университетов мира. После Второй мировой войны участвовал в работе Русско-американского союза помощи русским вне СССР. Один из создателей Толстовского фонда (США). Член совета Фонда помощи русским писателям и ученым в США.

---

Когда, три года тому назад, народы Европы столкнулись в кровавой и затяжной борьбе, перед всеми деятелями науки, под знаком которой протек ХIХ в. и которая, казалось, еще пышнее расцвела в ХХ в., встал тревожный вопрос: какая судьба ждет великую интернациональную respublica litterarum, где, несмотря на упорное стремление Германии к гегемонии и несмотря на здоровое чувство отдельных даже мелких национальностей, толкавшее их на путь создания национальной науки, все же чем далее, тем более крепло сознание единства мировой научной работы, несвязанности в основе науки как такой с тою или другою национальностью, с тем или другим государством.

Упорное и постоянное искание путей к тому, чтобы парализовать многоязычие науки является, может быть, наиболее ярким показателем сознания единства и цельности мирового научного творчества. Пути эти были многообразны, попытки энергичны и продуманны, но не все средства одинаково хороши и целесообразны. Панацеи найдено не было.

Одним из могучих средств международного научного общения были международные конгрессы, захватывавшие одни области за другими. Сделали они немало, главным образом в смысле личного объединения деятелей науки, знакомства ближайших специалистов одних с другими, личной взаимной оценки и смотра научным силам отдельных стран. Сильнейшим препятствием к созданию того, что официально всегда стояло на знамени конгрессов, т.е. к организации общей научной работы, была, с одной стороны, многолюдность конгрессов, куда съезжались все - призванные и непризванные, а еще больше многоязычность их. Все меры к сокращению числа допущенных на конгрессах языков не приводили к цели. Напротив, все больше и больше раздавалось вполне законных требований расширить число языков, признанных языками конгресса, а это делало конгрессы все менее и менее действительным средством к организации международной научной работы. Не достигалась и вторая официальная цель конгрессов — восстановление единства больших научных дисциплин, обезвреживание дробления и специализации. Тяга к специализации была так велика, что конгрессы естественно распадались на отдельные группы специалистов, не растворявшиеся даже в организациях отдельных секций.

При всех этих недочетах конгрессы все-таки способствовали и достижению официальных целей. Все более укреплялась тяга к созданию общей, координированной работы, единство науки, несмотря на ее специализацию, сознавалось все сильнее.

Рождалась идея необходимости новых организаций - конгрессов небольшого числа специалистов. Создалась мощная организация союзов академий, давшая ряд благотворных результатов. Все настоятельнее ощущалась необходимость взаимного осведомления. Многие крупные журналы приобретали все более и более международный характер. Росла тяга к изучению среди групп специалистов тех языков, которые в данной области были носителям большой научной работы.

Все это движение властно приостановлено войной. Война вскрыла с неопровержимой ясностью плохо прикрытое мантией международности стремление Германии к научной гегемонии, не основанное на действительном превосходстве. Ясно стало, что Германия делала прежде всего использовать все международные силы для разрешения близких и нужных ей задач и провести везде и повсюду плодотворную, с одной стороны, но губительную - с другой, тенденцию к механизации научной работы, к массовому фабричному производству в области научного творчества.

Союзные страны с огромной силой ощутили необходимость тесного взаимного общения, объединения своих сил и средств, для того чтобы после войны идти рядом с Германией в области научной работы, без подчинения и без руководства с чьей бы то ни было стороны. Необходимость поддержания идеи единой науки ни один момент не была подвергнута сомнению, но надо было найти более здоровую почву для этого объединения, на основе свободного развития науки в недрах каждой нации с наиболее рельефным выявлением всех национальных особенностей научного творчества.

Все эти попытки остались однако в рамках благих пожеланий и теоретических рассуждений. Первое, что требовалось и что было предпосылкой для дальнейшего здорового развития - это было внутреннее научное самоопределение каждой страны, подсчет своих сил и здоровая организация научной работы.

Нужно это и полезно было и для стран со старой культурой и прочной организацией научной работы, — для Англии и Франции, еще нужнее для тех стран, которые находились под исключительным и давящим влиянием германской науки, и которые до войны тщетно пытались от этого влияния освободиться. Я имею в виду главным образом Италию и Россию, которые обе уже давно сознали себя и сильными, и творческими, но не сумели дать надлежащей организации своим научным силам и надлежащей материальной базы для своего научного творчества.

Особенно тяжело было и остается положение России. Нигде так ясно не сказалось основное горе России, ее первородный грех, ее органическая беда, усиленная губительной политикой русского самодержавия. Пропасть, которая образовалась между русской интеллигенцией и массами населения, лишала и лишает русскую науку той базы, на которой она, по состоянию своих интеллектуальных, творческих сил, могла и должна была бы стоять.

Надо открыто сознаться в том, что в России наука казалась каким-то оранжерейным цветком, расцветавшим в теплицах университетов и академий, не связанная органическими нитями даже с интеллигенцией, не говоря уже о массах населения.

В России наука, настоящая чистая наука, без интеллектуального развития, жила исключительно государством, могла существовать только постольку, поскольку ее поддерживало и питало государство.

Возьму область науки, мне близкую и знакомую — науки гуманитарные. В Германии, во Франции, в Англии всякая научная работа, всякий научный труд, конгениальный национальному духу, находит всегда сравнительно широкий круг людей, который его воспринимает и перерабатывает в своем сознании, делает базой для дальнейшей научной работы. Создается школа со своими традициями и методами, создается среда, из которой вырастают дальнейшие научные работники. Налицо круг лиц, покупающих и читающих научную книгу, находящую себе сбыт и поэтому находящую и издателей. Мощная книжная торговля, естественно вовлекавшая в свою орбиту и заграничных клиентов, является показателем интереса к науке и базой для дальнейшего научного развития.

Носителями непрерывности научного творчества были и остаются сплошные серии научных трудов, объединенные одной идеей, научные журналы, существующие десятками лет. Все эти серии и журналы только частью живут при помощи субсидий государства, в большинстве случаев это создания частной инициативы, поддержанные сбытом.

Наряду с научными предприятиями в стране и вне ее — напомню хотя бы об археологических экспедициях и раскопках, которые ведутся на счет государства, целая серия таковых живет самостоятельно, без помощи государства и на средства общества и частных лиц.

Почти ничего подобного мы не находим в России. У нас нет ни одного издательства, которое уделяло бы внимание научным книгам. Те, которые этим занимались, смотрели на свою деятельность, как на род просветительской благотворительности. Рассчитывать на сбыт, да и то только в самое последнее время, могли лишь книги популярные, по большей части переводные. Вся чистая научная работа держалась исключительно государством. Правда, в этом отношении за последние десятилетия наблюдался решительный поворот. Интеллигенция все более и более подымалась до научной, национальной книги, научные исследования начали находить себе сбыт. Но деловая Россия плохо усвоила себе этот поворот, и наши издательства, как раньше, так и теперь, чуждаются и боятся научных книг, не идя дальше издательства учебников и так называемых, по большей части, переводных научных книг.

То же и в области журналов. Наши большие журналы пытались отражать научное движение, но делалось это без системы и без разбору. Все, что легко читалось, независимо от того, чужое это или свое, пережевывание ли это старого, или попытка сказать что-либо новое, находило себе приют на страницах толстых журналов. Все же эти журналы сыграли свою роль и воспитали в читателях некоторый интерес к науке.

Наука, однако, отставала от требований к ней. Для потребностей в популярно-научной литературе у нее не хватало национальных сил. Приходилось прибегать к переводам и пересказам, наводнять рынок макулатурой иностранного происхождения, плохо понятой самими переводчиками и еще хуже ими пересказанной.

Не лучше обстояло дело с научными предприятиями и исследованиями. Все, что делалось государством, делалось ощупью и без системы. Поддержки себе вне государства исследовательская работа не находила нигде. Достаточно сказать, что до сих пор в России нет почти ни одного, думаю даже, буквально ни одного научного журнала, который существовал бы без поддержки государства, да и эти последние возникли только в самое последнее время, и кто знает, долго ли они еще будут существовать.

Каковы же причины этого двойственного, неопределенного и тревожного состояния русской науки?

Коренной и основной причиной я считаю то, что наука всегда была чужда официальной России, что в составе русского государства она была только терпима, что никто не стремился и не способствовал установлению связи между наукой и населением, не хотел и боялся этой связи.

Я не говорю уже о стеснениях свободы научного творчества и научного обучения, державших в постоянных тисках русскую мысль как раз там, где проявлялась наибольшая сила ее творчества: в вопросах религии, в области философии, в сфере политических и экономических наук. Печальные плоды этого мы пожинаем теперь в том бесконечном невежестве, которое проявляют все в России, когда судьба столкнула Россию с важнейшими вопросами своего будущего строительства.

Еще показательнее отношение всей официальной, а через ее посредство и всей остальной России к науке, как таковой, независимо от цензурности или нецензурности проводимых ею идей.

Казалось, как я говорил раньше, что наука в России держится и живет только государством. Это, несомненно, так. Но какова была эта поддержка? Науку официальная Россия поддерживала только как decorum, а не как жизненный орган, обеспечивавший ее существование: жалкое положение университетов, которые должны были поставлять чиновников, врачей и учителей, и, кроме того, людей науки только в той мере, чтобы заполнить кафедры; не менее жалкое положение технических высших учебных заведений, поставлявших техников второго сорта; бесконечно униженное и пришибленное состояние духовных академий; все это - ясный показатель последовательно проведенного стремления поддерживать видимость науки, но не давать ей возможности укрепиться и пустить глубокие корни в народе.

Не так действует государство, которое действительно верит в науку, сознает ее пользу и необходимость, видит в ней не decorum, а постоянную потребность. До сих пор, можно сказать, поддержка науки в России государством была плохо прикрытой фикцией. Государство стремилось этим путем держать науку в своих руках, пользоваться ею, как послушным инструментом. От времени до времени, под напором государственной необходимости, делались шаги вперед, но боязливо и робко, с оглядкой, как бы не перейти меры, не дать действительно науке слиться с народным сознанием.

С этим всегда и последовательно боролась интеллигенция, инстинктивно чувствовавшая необходимость и важность широкого распространения научного миросозерцания. Но не в ее силах было поддержать науку. Бессильная в борьбе с государством в области политики, не имевшая возможности путем распространения настоящей культуры создавать здоровое будущее, она принуждена была и в области науки довольствоваться сама суррогатами и питать суррогатами суррогатов массы. Над пропастью между массами населения и собою, над пропастью между всем населением и наукой, которой ни в одном здоровом обществе не могло и не должно было быть, перебрасывались зыбкие и легкие мостики, которые упорно разрушались государством.

Но наука, раз появившаяся и нашедшая себе центры развития, не могла пребывать в этом состоянии полужизни. Сильная творческая натура русского гения пробилась и здесь, как она пробилась и в литературе, и в пластических искусствах, и в музыке. Здесь слабее, чем там, но не надо забывать, что для науки индивидуальное творчество это только одна предпосылка: требуется организация и материальные средства, требуется научная среда соработников.

Несмотря на уродливые условия своего существования, научное творчество создало ряд гениев и ряд достижений, сумело создать и новые дисциплины, которые однако до сих пор, за отсутствием надлежащей среды и подходящих материальных условий развития, у нее успешно вырывали из рук ее германские соседи: назову византиноведение и изучение Востока в области близких мне наук.

Но создать нужную для России армию научных работников русская наука не могла. Слишком неприглядна была научная карьера, слишком тяжело и материальное, и моральное положение русского ученого, чтобы к науке шли все те, кто чувствовал к ней влечение.

Чувство моральной приниженности играет здесь, конечно, главную роль. Материальная необеспеченность окупается, говорят, высоким званием профессора и ученого, почетным положением. Этот "почет" — фикция. Он еле-еле зарождается среди интеллигенции, и он абсолютно отсутствует в массах, которые не знают, ни что такое наука, ни что такое ученый, для которых это только разновидность барина или, как теперь говорят, буржуя; его не было и нет и в официальной России. Старая Россия боялась ученых, не верила им, ставила их в унизительное и тяжелое положение. Не велик был "почет" служить буфером между государством, которому ученая Россия не верила и с которым она боролась вместе со всей интеллигенцией, и которое в свою очередь не верило ученым, и студенчеством, которое склонно было видеть в защите учеными науки защиту ими правительства, так как борьба студенчества с государством направилась по недомыслию против науки.

Тяжелое моральное положение вырастало и от сознания несоответствия затраченного таланта и труда результатам, от сознания отчужденности от массы своих соотечественников, с одной стороны, и от всего остального ученого мира - с другой. Упреки, бросаемые ученым в том, что они не шли и не идут к массе, бессмысленны и невежественны. Для того чтобы дать массе плоды научного творчества - а только те из них ценны, которые выращены самостоятельно, а не сорваны с чужих деревьев - нужно положить десятки лет работы, и не всякий может сам передать массам то, что он создал. Для этого нужны посредники с особым талантом и особыми навыками. Отчуждение науки от масс - ни в коем случае не вина ученых, а вина уродливого развития культурной жизни России вообще.

Не их вина и в том, что нет около них среды, из которой они могли бы черпать живые силы и сознание своей нужности и необходимости, необходимую основу морального спокойствия. Этой среды не может дать университет, в котором бушуют политические страсти и в котором многие хорошие силы поглощались политической борьбой. Этой среды не давала интеллигенция, либо опускавшаяся до маразма, либо пребывавшая в состоянии политической лихорадки. Этой среды, наконец, не давала наука, где в небольшой семье научных работников имелись сотни ученых только по званию, опустивших руки в борьбе с непониманием и отчужденностью. Не вина ученых и в том, что составляет их крест,— в том, что их мало знают в научной среде вне России. Страна, где нет мощной научной организации, не вправе рассчитывать, чтобы ее язык знали и изучали ученые других стран, и единичные научные творцы должны либо писать на чужом языке, что несовместимо с национальным самосознанием многих, либо спокойно смотреть на то, как открытые ими истины игнорируются или открываются вторично. Несмотря на эти поистине тягостные условия, наука в России не только не заглохла и не захирела, но живет и с каждым десятилетием крепнет. Весь этот процесс свидетельствует о силе русского научного гения, и больно только при мысли, каков мог бы быть научный расцвет России при нормальных условиях.

Кое-что сделано в последнее время и в области связи науки и массы населения. Часть интеллигенции поняла значение науки, научные книги начали находить покупателей, интеллектуальный уровень как будто повысился.

Все эти печальные условия существования русской науки особенно ярко осознаны были в эти годы великой войны, когда в сознании всех на первый план выдвинулись вопросы о России, как таковой, о ее праве на существование как великой державы, о ее чести и достоинстве, о законности ее борьбы против попыток ее культурного и материального порабощения.

Русские ученые в годину великих бедствий, предоставленные самим себе, проявили глубокое сознание своего долга перед родиной и сумели показать свою действенную любовь к родине.

Настали грозные дни революции. Перед учеными и наукой встал ряд новых тревожных вопросов. Что несет революция русской науке? освобождение от тисков старой государственности, надлежащую оценку ее важности со стороны государства, широкую поддержку и признание общества и государства, новое светлое и радостное будущее?

Таковы были перспективы первых моментов. Но пришли дни великой печали. Во всем строе общества и государства вскрылась и обозначилась с потрясающей реальностью пропасть, разделяющая мыслящую интеллигенцию от народных масс, в которых материальные инстинкты и животные интересы заглушили и чувство любви к родине, и сознание великого культурного единства всей России. Неожиданный стихийный успех нашла себе проповедь узких и слепых теоретиков, выбросивших за борт все культурное прошлое России, весь пройденный ею путь и пытающихся на развалинах интеллигентной России, которую не сумело задушить самодержавие одного, построить самодержавие наименее культурных слоев - крестьян, батраков и рабочих.

Вместе со всей культурой России для достижения невозможного социального и культурного равенства выбрасывается за борт и наука и все, что ею сделано для России и человечества. Грозит сугубое возвращение старого нашего культурного рабства, которое будет горше прежнего.

По этой колее может пойти и правительство, ослепленное выразившейся якобы волей большинства населения.

Надо ли говорить, какой губительный путь намечается для России? Спасение России не в диктатуре масс, в этом ее гибель. Спасение только в углублении и подъеме культуры России, немыслимой без сильного, богатого и единого государства. Надо искать и найти пути к объединению русской интеллигенции и масс, к уничтожению пропасти между ними, к созданию единого культурного народа. А это будет по плечу только народу, который осознает не внешнее, материальное неравенство - прямое последствие неравенства культурного, а необходимость прежде всего культурного подъема, за которым медленно придет и уравнение социальное и экономическое.

Таков должен был бы быть лозунг момента. Социальный и экономический мир, развитие всех производительных сил страны - моральных, интеллектуальных и материальных. Все это возможно было бы только для народа, победоносно закончившего навязанную ему войну, войну, цели которой так просты и ясны. Не Константинополь и проливы, не свобода Сербии, Польши и Бельгии, русскому народу - как ни высоки эти цели - прежде всего нужно укрепить свое государство, создать такое положение, когда никто не мог бы им командовать - ни Германия, ни Франция, ни Англия, ни Америка, ни Япония. Побежденная или даже не сумевшая победить Россия никогда не будет самостоятельной и сильной; при ее культурной слабости она, утратив свою материальную мощь и свой международный материальный и моральный престиж, будет материалом для культурного и экономического подъема остальной Европы. Победа Германии, равно как и победа союзников без России, одинаково грозят России унижением и слабостью на многие десятки лет. А эти десятки лет затем не вернуть!..

В деле возрождения России наука должна была бы сыграть решающую и определяющую роль. Нет основания повторять трюизмов, которых не хотят понимать только самые крайние проповедники возвращения людей к первобытному состоянию. Достаточно очевидно, что настоящий технический и материальный и не в меньшей мере здоровый моральный и культурный подъем прямо пропорциональны научному творчеству страны, силе и размаху ее научных достижений. В великой Греции и на всем протяжении мировой истории научное развитие шло рука об руку с развитием культуры вообще и, во всяком случае, обусловливало подъем материальной культуры и техники.

Но нормальное развитие науки, в современных условиях, возможно только в рамках сильной и свободной государственности. Науке ставятся везде и повсюду такие задачи, которые без затраты огромных материальных средств, без сплоченной армии работников и без постоянного содействия государства вне и внутри его пределов недостижимы.

Я не говорю уже о сфере так наз[ываемых] точных наук, обо всем исследовании природы, о технических и так наз[ываемых] прикладных науках, включая медицину. Об их потребностях в институтах, лабораториях, опытных станциях, клиниках и т.п. даже широкая публика достаточно осведомлена. О их необходимости для общества - кстати сказать - не возникает сомнения даже в среде представителе крайних социалистических течений, включая, может быть, и ленинцев.

Иное дело вся сумма гуманитарных наук. Считаются ли и они нужными указанными партиями, не знаю. Но, может быть, и для более посвященных не вполне ясно, в какой мере и здесь необходима огромная затрата материальных средств и широкое содействие государства, в какой степени необходима и в этой сфере не только индивидуальная работа обобщения, но и коллективная - добывания, классификации и опубликования материалов.

Общей с так наз[ываемыми] точными науками потребностью гуманитарных наук является необходимость существования не в одном каком-либо центре, а во всех больших культурных городах настоящих больших научных библиотек по всем отраслям знания. Обычно таковыми являются, кроме центральной публичной библиотеки, библиотеки университетов, открытые, конечно, для пользования не только для студентов и профессоров. Подсобными к ним должны были бы быть библиотеки специальных высших учебных заведений и отдельных научных институтов.

В России до революции библиотечное дело было поставлено из рук вон плохо и, если главная научная работа, сделанная до сих пор, была проделана в значительной мере в столицах и главным образом в Петербурге, то причиной этого является существование почти в одном только Петербурге настоящим образом оборудованных научных библиотек: Публичной, Академической, Университетской.

Вне Петербурга научные библиотеки находятся, по большей части, в жалком состоянии. Провинциальные ученые стонут от отсутствия книг, их руки опускаются в борьбе за получение самых нужных, часто элементарных книжных пособий.

Не лучше, однако, обстоит дело и со столичными библиотеками. За последнее время при неизменности их кредитов и расширенном книжном производстве ни одна из них не могла и думать о полноте, хотя бы относительной. Для новой России здесь предстоит огромное, в высокой степени ответственное дело, без которого развитие науки в России будет двигаться черепашьими шагами.

С библиотечным делом и, конечно, с развитием научной жизни в России вообще в теснейшей связи стоит рациональная постановка в России библиографии. Надо знать, что есть, чтобы иметь возможность использовать наличный материал. Настоящая библиографическая работа по отдельным специальностям рационально могла бы быть поставлена только в рамках международных. Специалисты отдельных стран должны были бы объединиться, чтобы создать настоящую взаимную осведомленность. Общие обзоры состояния науки в той или другой стране с периодическими дополнениями могли бы быть наиболее рациональными формами осведомления. Но работа рациональной библиографии предполагает прежде всего наличность большой армии научных работников, существование ряда специальных научных журналов и общей организации, которая немыслима без содействия и помощи государства, как материальной, так и морально-правовой.

Развитие книги, как таковой, научной книги, как porta voce науки, главного средства науки для фиксирования добытых результатов не может быть обеспечено, особенно в таких странах, как Россия, без деятельной помощи всего народа, для которого это насущная потребность, а не роскошь, т.е. без помощи государства. В России нет ни настоящей книжной торговли, ни сколько-нибудь солидных научных книгоиздательств, как вообще нет надлежащим образом поставленной промышленности и торговли. Нет и такого класса, который мог бы помочь государству в этом деле; нет обеспеченной буржуазии, которая, работая для науки, не останавливалась бы над затратой своих личных капиталов для этой цели. Нет, наконец, и такой среды в составе интеллигенции, которая обеспечила бы верный, хотя бы и ограниченный сбыт научной книги. Незнакомство с русским языком вне России, которое объясняется слабостью русской культуры и русской науки, недостаточной авторитетностью России, как культурного и научного центра, не дает русской научной книге широкого распространения за границей, т.е. закрывает для русской книги богатый заграничный рынок, наличие которого обеспечило книгоиздательствам Германии и Франции их мировое значение.

Я верю в творческий гений русского народа, и потому не сомневаюсь, что при деятельной поддержке государства, при свободе научного творчества и обеспечения начинающих ученых необходимыми для работы материалами, русская наука сумеет завоевать себе национальное признание и вместе с русской литературой отвоюет для русского языка такое же положение, которое уже имеют языки французский, немецкий и английский. Я верю и в то, что при здоровой и напряженной культурной работе быстро вырастет и в России класс людей, интересующихся наукой, и русская научная книга, даже специальная, найдет себе широкий сбыт на русском книжном рынке. В этом меня убеждает то, что и теперь, несмотря на самые тяжелые условия, научные книги расходятся в сотнях, а многие и в тысячах экземпляров.

Но и на первое время необходима широкая поддержка государства, государственный книгоиздательский фонд, откуда могли бы даваться пособия и на издание научных журналов, и на публикацию отдельных научных трудов и серий таковых по отдельным специальностям.

Все это, однако, только одна сторона дела. Основная задача - это создать армию научных работников, которым были бы поставлены определенные научные задания. Эта армия не создастся до тех пор, пока не вырастет сеть научных организаций с определенными целями.

До сих пор центрами научной организованной работы были, наряду с Академией Наук, почти исключительно университеты. Около них, да около небольшого числа специальных высших учебных заведений, группировалось то ничтожное количество исследовательских институтов, которые имеются в России.

Между тем, только в развитии этих исследовательских институтов лежит будущее науки в России. Никакая творческая индивидуальная научная работа в России не будет возможна, пока мы будем принуждены опираться в этой работе исключительно на учреждения, существующие вне России.

Командировки русских ученых за границу - основная форма создания новых кадров ученых в России и обеспечения возможности работать для уже сформировавшихся ученых, — как таковая, нерациональна и нежелательна. Международное научное общение необходимо, помощь одних стран другим в деле формирования специалистов нужна и желательна, но основа научной жизни каждой культурной нации должна быть национальна. Только тогда возможно будет настоящее научное сотрудничество и настоящее научное общении, когда мы не будем только учениками, только подмастерьями, а во многом - и главным образом в том, что ближе всего нашей стране и особенностям нашего научного гения, будем мастерами и учителями других.

Это будет возможно только тогда, когда русская наука в состоянии будет опереться на сеть научных исследовательских институтов, где будут формироваться на работе, на практическом деле кадры русских ученых.

Во главу угла должно быть, конечно, поставлено изучение России, которой мы совсем не знаем, но нельзя ставить и это единственной целью. В целом ряде научных дисциплин такая постановка вопроса была бы нерациональна и вредна.

Тем не менее изучение России есть очередной и существенный вопрос, и ему мы должны уделить серьезное и глубокое внимание. Изучение России во всех областях и во всех аспектах ее многообразной и сложной жизни.

Отвлекаясь, как я уже сказал, от сферы естественно-исторических наук, где много веских слов сказано уже авторитетными учеными, напомню, как мало сделано для изучения России в экономическом отношении, как мало мы знаем правовую ее эволюцию, как ничтожно то, что мы знаем в области религиозной жизни России, как много предстоит еще сделать для действительного познания нашего языка и нашей литературы. Как ничтожны, наконец, наши сведения о России, как таковой, о ее племенном и этнографическом составе, о ее быте и особенностях культурного уклада отдельных ее народностей.

Все это без специальных исследовательских центров останется в пределах распыленной, некоординированной случайной работы. Как обширно и ответственно то, что предстоит сделать, я позволю себе выяснить на одном близком мне примере. Познание исторического прошлого России должно было бы быть тем, чем могла и должна была бы гордиться Россия. Много ли в этом отношении сделано? Выяснен ли хотя бы в основных чертах запас наличных исторических материалов? Приведена ли в известность наличность того, что хранят в своих недрах наши архивы и другие хранилища документов? Боюсь, что здесь, где работы сделано больше всего, все-таки мы не вышли за пределы случайных попыток и отдельных начинаний. В каком жалком положении находятся наши архивные комиссии! Много ли у нас подготовленных архивных работников? Где те учебные заведения, которые могли бы их давать? Наши археологические институты не научные учреждения, а сбор каких-то случайных курсов, по большей части, общеобразовательного характера.

Как обстоит дело с обследованием материальных культурных остатков древней Руси? Дело раскопок у нас в зачаточном и кустарном состоянии, о планомерном расследовании России в этом отношении, даже одного только ее центра, не может быть и речи. Об окраинах же и говорить нечего. Археологические музеи, где должен был бы быть собран подлежащий изучению материал, у нас в зачаточном состоянии. Нет ни центрального, ни областных музеев, есть только отдельные коллекции то там, то здесь, только в ничтожном числе научно хранимые и научно организованные и пополняемые.

Вспомним при этом, что на нас исторической эволюцией нашей родины возложена ответственная задача прийти на помощь тем национальностям, которые мы вобрали в себя, в деле изучения их прошлого. Вспомним, что судьба наша тесно связана с Востоком в его многообразных аспектах, с Византией и со славянством, в научной разработке истории которых мы не можем и не должны играть пассивной роли и где, несмотря на разрозненность усилий, мы уже так много сделали.

Новому русскому государству предстоит таким образом колоссальная задача по созданию всей указанной серии научных институтов, в недрах которых должно подняться в действенном содружестве со старыми носителями культурной жизни России - академией, университетами и другими высшими учебными заведениями и разрозненными учеными учреждениями - русское научное творчество.

В тесной связи с развитием этой сети ученых институтов стоит и научное будущее наших университетов, задача которых не только давать России интеллигенцию, но и подготовлять и формировать кадры русских ученых. Для молодой научной рати, которая должна завоевать России почетное и равноправное место среди других великих культурных наций, емкость одних университетов недостаточна. Если у нас не хватает профессоров, то это не потому только, что положение их, как было указано, незавидно ни в моральном, ни в материальном отношении, а потому также, что молодая ученая энергия ищет широких рамок деятельности, возможности на научной организованной работе закалить свои силы в сознании, что она делает настоящее нужное для России и для человечества дело. Исследовательские институты должны вобрать в себя стремящуюся к научной работе молодежь, выходящую из университетов, и вернуть университетам в качестве преподавателей и профессоров настоящих научных бойцов, знающих не только теорию, но и практику научной работы.

Наша система сажать вчерашних учеников на кафедры учителей почти без стажа научной творческой работы или со стажем ее, пройденным случайно и бессистемно за границей, где на русских смотрят, как это утверждали недавно германские ученые, как на "воров чужой культуры", гибельна и неустойчива. Тот, кто сам не прошел стажа организованной научной работы, не в состоянии создать серьезного научного работника, не в силах родить школу, он даст только себе подобных начетчиков, повторяющих с кафедры то, что они вычитали из чужих книг. Не такие учителя нужны для того, чтобы создать крепкую научную молодую России.

Перед новой Россией стоит таким образом колоссальная задача. Нельзя смотреть на разрешение этой задачи, как на дело второго порядка, как на роскошь. Слышится повсюду мысль о том, что сначала нужно сделать Россию грамотной, разрешить социальные и экономические вопросы, сделать Россию свободной и богатой, а затем можно подумать и о такой "роскоши", как развитие научной жизни.

Это глубокое и коренное заблуждение. Нам нужна не грамотная Россия, а Россия культурная. Культура же это есть нечто неделимое. Германия стала грамотной и культурной одновременно с развитием широкого научного творчества. Научное и художественное творчество Эллады обусловило развитие и распространение эллинкой образованности по всему миру.

Научное творчество вселяет народу уверенность и убежденность в пользе и нужности не грамотности, а умственного развития вообще. Только народ, имеющий настоящую науку, будет иметь и настоящую интеллигенцию _ плоть от плоти научных творцов, а наука эта должна быть не чужая, а своя, только тогда она заразительна, только тогда она ощущается как нечто органически нужное. Как ни сильна идея международности науки, но все развитие Европы и внеевропейских стран показывает, что рождается и крепнет наука и культура пока что только в рамках национальности. Как целое же она затем по необходимости является общим достоянием и интернациональна.

И далее, только народ, имеющий настоящую интеллигенцию, будет действительно образован и культурен, т.е. вберет в себя органически и образованность, и культуру. Гибельная тенденция смешивать понятия, диспаратные по существу, понятия интеллигенции и буржуазии, грозит страшной опасностью всему будущему России. Интеллигенция - это сконцентрированные в один фокус творческие силы страны, разрушить или ослабить ее, это значит разрушить или подорвать творческие силы народа.

Если победа над буржуазией есть предпосылка появления настоящего справедливого социального строя, — так ли это, это большой вопрос, — то победа масс над интеллигенцией, к чему зовут изуверы и фанатики революции, есть нанесение народом удара самому себе в сердце, не начало нового справедливого строя, а разрушение всякого строя и погружение в анархию и варварство. Возможно, однако, что судьбы интеллигенции и буржуазии в данный момент довольно тесно связаны и что насильственное разрушение ее, невозможное в реальности, но грезящееся утопистам и теоретикам, грозит гибелью и значительной части интеллигенции и, во всяком случае, прекращением или ослаблением ее творческой работы.

Как бы то ни было, превращение России в культурную, a implicite и грамотную страну, немыслимо без параллельного и одновременного подъема ее научного творчества. Без этого настоящей культуры и образованности не будет и не может быть, поэтому ее до сих пор и нет. И, если русский народ неспособен к научному творчеству, — а что это не так, доказывает вся его история, — то он неспособен и к культуре - базе всякого правильного и здорового социального строя.

Ясно, что и экономический подъем возможен только при наличии культурного, т.е. научного развития. Не прикладные знания и техника нам нужны и не они дадут счастье и богатство России. Если они не вырастут на базе широкого и углубленного развития теоретического и чисто научного знания во всех его отраслях, а не только связанных непосредственно с техникой, то они будут мертвы и бесплодны, не дадут России ни настоящего богатства, ни настоящей культуры, всегда будут чуждым телом, которое не переработает органически и не вберет в себя весь народ.

Конечно, сразу всего сделать нельзя и работу культурного подъема России нужно вести постепенно и планомерно. Но работа должна вестись равномерно и исполняться должны все задачи в полном сознании насущной необходимости каждой.

И для того, чтобы добиться здесь каких-либо результатов, нужно, чтобы Россия была едина, едина и как государство, и как социальный организм. Работающие над обострением розни классов работают над разрушением культуры, не только в России, но и во всем мире, потому что при той стадии развития, которой достигла Россия, я не мыслю себе культурного мира без России. Надо спаять, а не распаять Россию, потому что осуществить гигантскую культурную работу может только гигантская страна. Никогда отдельные области России: Украйна, Кавказ, Литва, Эстония и Латвия не в состоянии будут дать тот колоссальный размах, при котором только и мыслимо настоящее их культурное будущее.

Только вся России при полном единении всех ее классов и национальностей способна сдвинуться с места и начать или, лучше, продолжить трудный, но необходимый путь культурного развития.

И только в этой России мыслима настоящая здоровая и творческая научная жизнь. Пример Германии, Франции, Англии, Италии и Америки показал, какова сила национального и государственного единения в развитии культурной работы; не дай Бог, чтобы Россия показала, к какой слабости и маразму ведет разъединение и развал. Достаточно тех уроков, которые дала уже Европе расщепленная в момент мировой борьбы Россия. Такой роли учителя Европы Россия не заслужила. Все, кто ведут Россию по этому пути, злейшие враги России и человечества.

Когда, три года тому назад, народы Европы столкнулись в кровавой и затяжной борьбе, перед всеми деятелями науки, под знаком которой протек ХIХ в. и которая, казалось, еще пышнее расцвела в ХХ в., встал тревожный вопрос: какая судьба ждет великую интернациональную respublica litterarum, где, несмотря на упорное стремление Германии к гегемонии и несмотря на здоровое чувство отдельных даже мелких национальностей, толкавшее их на путь создания национальной науки, все же чем далее, тем более крепло сознание единства мировой научной работы, несвязанности в основе науки как такой с тою или другою национальностью, с тем или другим государством.

Упорное и постоянное искание путей к тому, чтобы парализовать многоязычие науки является, может быть, наиболее ярким показателем сознания единства и цельности мирового научного творчества. Пути эти были многообразны, попытки энергичны и продуманны, но не все средства одинаково хороши и целесообразны. Панацеи найдено не было.

Одним из могучих средств международного научного общения были международные конгрессы, захватывавшие одни области за другими. Сделали они немало, главным образом в смысле личного объединения деятелей науки, знакомства ближайших специалистов одних с другими, личной взаимной оценки и смотра научным силам отдельных стран. Сильнейшим препятствием к созданию того, что официально всегда стояло на знамени конгрессов, т.е. к организации общей научной работы, была, с одной стороны, многолюдность конгрессов, куда съезжались все - призванные и непризванные, а еще больше многоязычность их. Все меры к сокращению числа допущенных на конгрессах языков не приводили к цели. Напротив, все больше и больше раздавалось вполне законных требований расширить число языков, признанных языками конгресса, а это делало конгрессы все менее и менее действительным средством к организации международной научной работы. Не достигалась и вторая официальная цель конгрессов — восстановление единства больших научных дисциплин, обезвреживание дробления и специализации. Тяга к специализации была так велика, что конгрессы естественно распадались на отдельные группы специалистов, не растворявшиеся даже в организациях отдельных секций.

При всех этих недочетах конгрессы все-таки способствовали и достижению официальных целей. Все более укреплялась тяга к созданию общей, координированной работы, единство науки, несмотря на ее специализацию, сознавалось все сильнее.

Рождалась идея необходимости новых организаций - конгрессов небольшого числа специалистов. Создалась мощная организация союзов академий, давшая ряд благотворных результатов. Все настоятельнее ощущалась необходимость взаимного осведомления. Многие крупные журналы приобретали все более и более международный характер. Росла тяга к изучению среди групп специалистов тех языков, которые в данной области были носителям большой научной работы.

Все это движение властно приостановлено войной. Война вскрыла с неопровержимой ясностью плохо прикрытое мантией международности стремление Германии к научной гегемонии, не основанное на действительном превосходстве. Ясно стало, что Германия делала прежде всего использовать все международные силы для разрешения близких и нужных ей задач и провести везде и повсюду плодотворную, с одной стороны, но губительную - с другой, тенденцию к механизации научной работы, к массовому фабричному производству в области научного творчества.

Союзные страны с огромной силой ощутили необходимость тесного взаимного общения, объединения своих сил и средств, для того чтобы после войны идти рядом с Германией в области научной работы, без подчинения и без руководства с чьей бы то ни было стороны. Необходимость поддержания идеи единой науки ни один момент не была подвергнута сомнению, но надо было найти более здоровую почву для этого объединения, на основе свободного развития науки в недрах каждой нации с наиболее рельефным выявлением всех национальных особенностей научного творчества.

Все эти попытки остались однако в рамках благих пожеланий и теоретических рассуждений. Первое, что требовалось и что было предпосылкой для дальнейшего здорового развития - это было внутреннее научное самоопределение каждой страны, подсчет своих сил и здоровая организация научной работы.

Нужно это и полезно было и для стран со старой культурой и прочной организацией научной работы, — для Англии и Франции, еще нужнее для тех стран, которые находились под исключительным и давящим влиянием германской науки, и которые до войны тщетно пытались от этого влияния освободиться. Я имею в виду главным образом Италию и Россию, которые обе уже давно сознали себя и сильными, и творческими, но не сумели дать надлежащей организации своим научным силам и надлежащей материальной базы для своего научного творчества.

Особенно тяжело было и остается положение России. Нигде так ясно не сказалось основное горе России, ее первородный грех, ее органическая беда, усиленная губительной политикой русского самодержавия. Пропасть, которая образовалась между русской интеллигенцией и массами населения, лишала и лишает русскую науку той базы, на которой она, по состоянию своих интеллектуальных, творческих сил, могла и должна была бы стоять.

Надо открыто сознаться в том, что в России наука казалась каким-то оранжерейным цветком, расцветавшим в теплицах университетов и академий, не связанная органическими нитями даже с интеллигенцией, не говоря уже о массах населения.

В России наука, настоящая чистая наука, без интеллектуального развития, жила исключительно государством, могла существовать только постольку, поскольку ее поддерживало и питало государство.

Возьму область науки, мне близкую и знакомую — науки гуманитарные. В Германии, во Франции, в Англии всякая научная работа, всякий научный труд, конгениальный национальному духу, находит всегда сравнительно широкий круг людей, который его воспринимает и перерабатывает в своем сознании, делает базой для дальнейшей научной работы. Создается школа со своими традициями и методами, создается среда, из которой вырастают дальнейшие научные работники. Налицо круг лиц, покупающих и читающих научную книгу, находящую себе сбыт и поэтому находящую и издателей. Мощная книжная торговля, естественно вовлекавшая в свою орбиту и заграничных клиентов, является показателем интереса к науке и базой для дальнейшего научного развития.

Носителями непрерывности научного творчества были и остаются сплошные серии научных трудов, объединенные одной идеей, научные журналы, существующие десятками лет. Все эти серии и журналы только частью живут при помощи субсидий государства, в большинстве случаев это создания частной инициативы, поддержанные сбытом.

Наряду с научными предприятиями в стране и вне ее — напомню хотя бы об археологических экспедициях и раскопках, которые ведутся на счет государства, целая серия таковых живет самостоятельно, без помощи государства и на средства общества и частных лиц.

Почти ничего подобного мы не находим в России. У нас нет ни одного издательства, которое уделяло бы внимание научным книгам. Те, которые этим занимались, смотрели на свою деятельность, как на род просветительской благотворительности. Рассчитывать на сбыт, да и то только в самое последнее время, могли лишь книги популярные, по большей части переводные. Вся чистая научная работа держалась исключительно государством. Правда, в этом отношении за последние десятилетия наблюдался решительный поворот. Интеллигенция все более и более подымалась до научной, национальной книги, научные исследования начали находить себе сбыт. Но деловая Россия плохо усвоила себе этот поворот, и наши издательства, как раньше, так и теперь, чуждаются и боятся научных книг, не идя дальше издательства учебников и так называемых, по большей части, переводных научных книг.

То же и в области журналов. Наши большие журналы пытались отражать научное движение, но делалось это без системы и без разбору. Все, что легко читалось, независимо от того, чужое это или свое, пережевывание ли это старого, или попытка сказать что-либо новое, находило себе приют на страницах толстых журналов. Все же эти журналы сыграли свою роль и воспитали в читателях некоторый интерес к науке.

Наука, однако, отставала от требований к ней. Для потребностей в популярно-научной литературе у нее не хватало национальных сил. Приходилось прибегать к переводам и пересказам, наводнять рынок макулатурой иностранного происхождения, плохо понятой самими переводчиками и еще хуже ими пересказанной.

Не лучше обстояло дело с научными предприятиями и исследованиями. Все, что делалось государством, делалось ощупью и без системы. Поддержки себе вне государства исследовательская работа не находила нигде. Достаточно сказать, что до сих пор в России нет почти ни одного, думаю даже, буквально ни одного научного журнала, который существовал бы без поддержки государства, да и эти последние возникли только в самое последнее время, и кто знает, долго ли они еще будут существовать.

Каковы же причины этого двойственного, неопределенного и тревожного состояния русской науки?

Коренной и основной причиной я считаю то, что наука всегда была чужда официальной России, что в составе русского государства она была только терпима, что никто не стремился и не способствовал установлению связи между наукой и населением, не хотел и боялся этой связи.

Я не говорю уже о стеснениях свободы научного творчества и научного обучения, державших в постоянных тисках русскую мысль как раз там, где проявлялась наибольшая сила ее творчества: в вопросах религии, в области философии, в сфере политических и экономических наук. Печальные плоды этого мы пожинаем теперь в том бесконечном невежестве, которое проявляют все в России, когда судьба столкнула Россию с важнейшими вопросами своего будущего строительства.

Еще показательнее отношение всей официальной, а через ее посредство и всей остальной России к науке, как таковой, независимо от цензурности или нецензурности проводимых ею идей.

Казалось, как я говорил раньше, что наука в России держится и живет только государством. Это, несомненно, так. Но какова была эта поддержка? Науку официальная Россия поддерживала только как decorum, а не как жизненный орган, обеспечивавший ее существование: жалкое положение университетов, которые должны были поставлять чиновников, врачей и учителей, и, кроме того, людей науки только в той мере, чтобы заполнить кафедры; не менее жалкое положение технических высших учебных заведений, поставлявших техников второго сорта; бесконечно униженное и пришибленное состояние духовных академий; все это - ясный показатель последовательно проведенного стремления поддерживать видимость науки, но не давать ей возможности укрепиться и пустить глубокие корни в народе.

Не так действует государство, которое действительно верит в науку, сознает ее пользу и необходимость, видит в ней не decorum, а постоянную потребность. До сих пор, можно сказать, поддержка науки в России государством была плохо прикрытой фикцией. Государство стремилось этим путем держать науку в своих руках, пользоваться ею, как послушным инструментом. От времени до времени, под напором государственной необходимости, делались шаги вперед, но боязливо и робко, с оглядкой, как бы не перейти меры, не дать действительно науке слиться с народным сознанием.

С этим всегда и последовательно боролась интеллигенция, инстинктивно чувствовавшая необходимость и важность широкого распространения научного миросозерцания. Но не в ее силах было поддержать науку. Бессильная в борьбе с государством в области политики, не имевшая возможности путем распространения настоящей культуры создавать здоровое будущее, она принуждена была и в области науки довольствоваться сама суррогатами и питать суррогатами суррогатов массы. Над пропастью между массами населения и собою, над пропастью между всем населением и наукой, которой ни в одном здоровом обществе не могло и не должно было быть, перебрасывались зыбкие и легкие мостики, которые упорно разрушались государством.

Но наука, раз появившаяся и нашедшая себе центры развития, не могла пребывать в этом состоянии полужизни. Сильная творческая натура русского гения пробилась и здесь, как она пробилась и в литературе, и в пластических искусствах, и в музыке. Здесь слабее, чем там, но не надо забывать, что для науки индивидуальное творчество это только одна предпосылка: требуется организация и материальные средства, требуется научная среда соработников.

Несмотря на уродливые условия своего существования, научное творчество создало ряд гениев и ряд достижений, сумело создать и новые дисциплины, которые однако до сих пор, за отсутствием надлежащей среды и подходящих материальных условий развития, у нее успешно вырывали из рук ее германские соседи: назову византиноведение и изучение Востока в области близких мне наук.

Но создать нужную для России армию научных работников русская наука не могла. Слишком неприглядна была научная карьера, слишком тяжело и материальное, и моральное положение русского ученого, чтобы к науке шли все те, кто чувствовал к ней влечение.

Чувство моральной приниженности играет здесь, конечно, главную роль. Материальная необеспеченность окупается, говорят, высоким званием профессора и ученого, почетным положением. Этот "почет" — фикция. Он еле-еле зарождается среди интеллигенции, и он абсолютно отсутствует в массах, которые не знают, ни что такое наука, ни что такое ученый, для которых это только разновидность барина или, как теперь говорят, буржуя; его не было и нет и в официальной России. Старая Россия боялась ученых, не верила им, ставила их в унизительное и тяжелое положение. Не велик был "почет" служить буфером между государством, которому ученая Россия не верила и с которым она боролась вместе со всей интеллигенцией, и которое в свою очередь не верило ученым, и студенчеством, которое склонно было видеть в защите учеными науки защиту ими правительства, так как борьба студенчества с государством направилась по недомыслию против науки.

Тяжелое моральное положение вырастало и от сознания несоответствия затраченного таланта и труда результатам, от сознания отчужденности от массы своих соотечественников, с одной стороны, и от всего остального ученого мира - с другой. Упреки, бросаемые ученым в том, что они не шли и не идут к массе, бессмысленны и невежественны. Для того чтобы дать массе плоды научного творчества - а только те из них ценны, которые выращены самостоятельно, а не сорваны с чужих деревьев - нужно положить десятки лет работы, и не всякий может сам передать массам то, что он создал. Для этого нужны посредники с особым талантом и особыми навыками. Отчуждение науки от масс - ни в коем случае не вина ученых, а вина уродливого развития культурной жизни России вообще.

Не их вина и в том, что нет около них среды, из которой они могли бы черпать живые силы и сознание своей нужности и необходимости, необходимую основу морального спокойствия. Этой среды не может дать университет, в котором бушуют политические страсти и в котором многие хорошие силы поглощались политической борьбой. Этой среды не давала интеллигенция, либо опускавшаяся до маразма, либо пребывавшая в состоянии политической лихорадки. Этой среды, наконец, не давала наука, где в небольшой семье научных работников имелись сотни ученых только по званию, опустивших руки в борьбе с непониманием и отчужденностью. Не вина ученых и в том, что составляет их крест,— в том, что их мало знают в научной среде вне России. Страна, где нет мощной научной организации, не вправе рассчитывать, чтобы ее язык знали и изучали ученые других стран, и единичные научные творцы должны либо писать на чужом языке, что несовместимо с национальным самосознанием многих, либо спокойно смотреть на то, как открытые ими истины игнорируются или открываются вторично. Несмотря на эти поистине тягостные условия, наука в России не только не заглохла и не захирела, но живет и с каждым десятилетием крепнет. Весь этот процесс свидетельствует о силе русского научного гения, и больно только при мысли, каков мог бы быть научный расцвет России при нормальных условиях.

Кое-что сделано в последнее время и в области связи науки и массы населения. Часть интеллигенции поняла значение науки, научные книги начали находить покупателей, интеллектуальный уровень как будто повысился.

Все эти печальные условия существования русской науки особенно ярко осознаны были в эти годы великой войны, когда в сознании всех на первый план выдвинулись вопросы о России, как таковой, о ее праве на существование как великой державы, о ее чести и достоинстве, о законности ее борьбы против попыток ее культурного и материального порабощения.

Русские ученые в годину великих бедствий, предоставленные самим себе, проявили глубокое сознание своего долга перед родиной и сумели показать свою действенную любовь к родине.

Настали грозные дни революции. Перед учеными и наукой встал ряд новых тревожных вопросов. Что несет революция русской науке? освобождение от тисков старой государственности, надлежащую оценку ее важности со стороны государства, широкую поддержку и признание общества и государства, новое светлое и радостное будущее?

Таковы были перспективы первых моментов. Но пришли дни великой печали. Во всем строе общества и государства вскрылась и обозначилась с потрясающей реальностью пропасть, разделяющая мыслящую интеллигенцию от народных масс, в которых материальные инстинкты и животные интересы заглушили и чувство любви к родине, и сознание великого культурного единства всей России. Неожиданный стихийный успех нашла себе проповедь узких и слепых теоретиков, выбросивших за борт все культурное прошлое России, весь пройденный ею путь и пытающихся на развалинах интеллигентной России, которую не сумело задушить самодержавие одного, построить самодержавие наименее культурных слоев - крестьян, батраков и рабочих.

Вместе со всей культурой России для достижения невозможного социального и культурного равенства выбрасывается за борт и наука и все, что ею сделано для России и человечества. Грозит сугубое возвращение старого нашего культурного рабства, которое будет горше прежнего.

По этой колее может пойти и правительство, ослепленное выразившейся якобы волей большинства населения.

Надо ли говорить, какой губительный путь намечается для России? Спасение России не в диктатуре масс, в этом ее гибель. Спасение только в углублении и подъеме культуры России, немыслимой без сильного, богатого и единого государства. Надо искать и найти пути к объединению русской интеллигенции и масс, к уничтожению пропасти между ними, к созданию единого культурного народа. А это будет по плечу только народу, который осознает не внешнее, материальное неравенство - прямое последствие неравенства культурного, а необходимость прежде всего культурного подъема, за которым медленно придет и уравнение социальное и экономическое.

Таков должен был бы быть лозунг момента. Социальный и экономический мир, развитие всех производительных сил страны - моральных, интеллектуальных и материальных. Все это возможно было бы только для народа, победоносно закончившего навязанную ему войну, войну, цели которой так просты и ясны. Не Константинополь и проливы, не свобода Сербии, Польши и Бельгии, русскому народу - как ни высоки эти цели - прежде всего нужно укрепить свое государство, создать такое положение, когда никто не мог бы им командовать - ни Германия, ни Франция, ни Англия, ни Америка, ни Япония. Побежденная или даже не сумевшая победить Россия никогда не будет самостоятельной и сильной; при ее культурной слабости она, утратив свою материальную мощь и свой международный материальный и моральный престиж, будет материалом для культурного и экономического подъема остальной Европы. Победа Германии, равно как и победа союзников без России, одинаково грозят России унижением и слабостью на многие десятки лет. А эти десятки лет затем не вернуть!..

В деле возрождения России наука должна была бы сыграть решающую и определяющую роль. Нет основания повторять трюизмов, которых не хотят понимать только самые крайние проповедники возвращения людей к первобытному состоянию. Достаточно очевидно, что настоящий технический и материальный и не в меньшей мере здоровый моральный и культурный подъем прямо пропорциональны научному творчеству страны, силе и размаху ее научных достижений. В великой Греции и на всем протяжении мировой истории научное развитие шло рука об руку с развитием культуры вообще и, во всяком случае, обусловливало подъем материальной культуры и техники.

Но нормальное развитие науки, в современных условиях, возможно только в рамках сильной и свободной государственности. Науке ставятся везде и повсюду такие задачи, которые без затраты огромных материальных средств, без сплоченной армии работников и без постоянного содействия государства вне и внутри его пределов недостижимы.

Я не говорю уже о сфере так наз[ываемых] точных наук, обо всем исследовании природы, о технических и так наз[ываемых] прикладных науках, включая медицину. Об их потребностях в институтах, лабораториях, опытных станциях, клиниках и т.п. даже широкая публика достаточно осведомлена. О их необходимости для общества - кстати сказать - не возникает сомнения даже в среде представителе крайних социалистических течений, включая, может быть, и ленинцев.

Иное дело вся сумма гуманитарных наук. Считаются ли и они нужными указанными партиями, не знаю. Но, может быть, и для более посвященных не вполне ясно, в какой мере и здесь необходима огромная затрата материальных средств и широкое содействие государства, в какой степени необходима и в этой сфере не только индивидуальная работа обобщения, но и коллективная - добывания, классификации и опубликования материалов.

Общей с так наз[ываемыми] точными науками потребностью гуманитарных наук является необходимость существования не в одном каком-либо центре, а во всех больших культурных городах настоящих больших научных библиотек по всем отраслям знания. Обычно таковыми являются, кроме центральной публичной библиотеки, библиотеки университетов, открытые, конечно, для пользования не только для студентов и профессоров. Подсобными к ним должны были бы быть библиотеки специальных высших учебных заведений и отдельных научных институтов.

В России до революции библиотечное дело было поставлено из рук вон плохо и, если главная научная работа, сделанная до сих пор, была проделана в значительной мере в столицах и главным образом в Петербурге, то причиной этого является существование почти в одном только Петербурге настоящим образом оборудованных научных библиотек: Публичной, Академической, Университетской.

Вне Петербурга научные библиотеки находятся, по большей части, в жалком состоянии. Провинциальные ученые стонут от отсутствия книг, их руки опускаются в борьбе за получение самых нужных, часто элементарных книжных пособий.

Не лучше, однако, обстоит дело и со столичными библиотеками. За последнее время при неизменности их кредитов и расширенном книжном производстве ни одна из них не могла и думать о полноте, хотя бы относительной. Для новой России здесь предстоит огромное, в высокой степени ответственное дело, без которого развитие науки в России будет двигаться черепашьими шагами.

С библиотечным делом и, конечно, с развитием научной жизни в России вообще в теснейшей связи стоит рациональная постановка в России библиографии. Надо знать, что есть, чтобы иметь возможность использовать наличный материал. Настоящая библиографическая работа по отдельным специальностям рационально могла бы быть поставлена только в рамках международных. Специалисты отдельных стран должны были бы объединиться, чтобы создать настоящую взаимную осведомленность. Общие обзоры состояния науки в той или другой стране с периодическими дополнениями могли бы быть наиболее рациональными формами осведомления. Но работа рациональной библиографии предполагает прежде всего наличность большой армии научных работников, существование ряда специальных научных журналов и общей организации, которая немыслима без содействия и помощи государства, как материальной, так и морально-правовой.

Развитие книги, как таковой, научной книги, как porta voce науки, главного средства науки для фиксирования добытых результатов не может быть обеспечено, особенно в таких странах, как Россия, без деятельной помощи всего народа, для которого это насущная потребность, а не роскошь, т.е. без помощи государства. В России нет ни настоящей книжной торговли, ни сколько-нибудь солидных научных книгоиздательств, как вообще нет надлежащим образом поставленной промышленности и торговли. Нет и такого класса, который мог бы помочь государству в этом деле; нет обеспеченной буржуазии, которая, работая для науки, не останавливалась бы над затратой своих личных капиталов для этой цели. Нет, наконец, и такой среды в составе интеллигенции, которая обеспечила бы верный, хотя бы и ограниченный сбыт научной книги. Незнакомство с русским языком вне России, которое объясняется слабостью русской культуры и русской науки, недостаточной авторитетностью России, как культурного и научного центра, не дает русской научной книге широкого распространения за границей, т.е. закрывает для русской книги богатый заграничный рынок, наличие которого обеспечило книгоиздательствам Германии и Франции их мировое значение.

Я верю в творческий гений русского народа, и потому не сомневаюсь, что при деятельной поддержке государства, при свободе научного творчества и обеспечения начинающих ученых необходимыми для работы материалами, русская наука сумеет завоевать себе национальное признание и вместе с русской литературой отвоюет для русского языка такое же положение, которое уже имеют языки французский, немецкий и английский. Я верю и в то, что при здоровой и напряженной культурной работе быстро вырастет и в России класс людей, интересующихся наукой, и русская научная книга, даже специальная, найдет себе широкий сбыт на русском книжном рынке. В этом меня убеждает то, что и теперь, несмотря на самые тяжелые условия, научные книги расходятся в сотнях, а многие и в тысячах экземпляров.

Но и на первое время необходима широкая поддержка государства, государственный книгоиздательский фонд, откуда могли бы даваться пособия и на издание научных журналов, и на публикацию отдельных научных трудов и серий таковых по отдельным специальностям.

Все это, однако, только одна сторона дела. Основная задача - это создать армию научных работников, которым были бы поставлены определенные научные задания. Эта армия не создастся до тех пор, пока не вырастет сеть научных организаций с определенными целями.

До сих пор центрами научной организованной работы были, наряду с Академией Наук, почти исключительно университеты. Около них, да около небольшого числа специальных высших учебных заведений, группировалось то ничтожное количество исследовательских институтов, которые имеются в России.

Между тем, только в развитии этих исследовательских институтов лежит будущее науки в России. Никакая творческая индивидуальная научная работа в России не будет возможна, пока мы будем принуждены опираться в этой работе исключительно на учреждения, существующие вне России.

Командировки русских ученых за границу - основная форма создания новых кадров ученых в России и обеспечения возможности работать для уже сформировавшихся ученых, — как таковая, нерациональна и нежелательна. Международное научное общение необходимо, помощь одних стран другим в деле формирования специалистов нужна и желательна, но основа научной жизни каждой культурной нации должна быть национальна. Только тогда возможно будет настоящее научное сотрудничество и настоящее научное общении, когда мы не будем только учениками, только подмастерьями, а во многом - и главным образом в том, что ближе всего нашей стране и особенностям нашего научного гения, будем мастерами и учителями других.

Это будет возможно только тогда, когда русская наука в состоянии будет опереться на сеть научных исследовательских институтов, где будут формироваться на работе, на практическом деле кадры русских ученых.

Во главу угла должно быть, конечно, поставлено изучение России, которой мы совсем не знаем, но нельзя ставить и это единственной целью. В целом ряде научных дисциплин такая постановка вопроса была бы нерациональна и вредна.

Тем не менее изучение России есть очередной и существенный вопрос, и ему мы должны уделить серьезное и глубокое внимание. Изучение России во всех областях и во всех аспектах ее многообразной и сложной жизни.

Отвлекаясь, как я уже сказал, от сферы естественно-исторических наук, где много веских слов сказано уже авторитетными учеными, напомню, как мало сделано для изучения России в экономическом отношении, как мало мы знаем правовую ее эволюцию, как ничтожно то, что мы знаем в области религиозной жизни России, как много предстоит еще сделать для действительного познания нашего языка и нашей литературы. Как ничтожны, наконец, наши сведения о России, как таковой, о ее племенном и этнографическом составе, о ее быте и особенностях культурного уклада отдельных ее народностей.

Все это без специальных исследовательских центров останется в пределах распыленной, некоординированной случайной работы. Как обширно и ответственно то, что предстоит сделать, я позволю себе выяснить на одном близком мне примере. Познание исторического прошлого России должно было бы быть тем, чем могла и должна была бы гордиться Россия. Много ли в этом отношении сделано? Выяснен ли хотя бы в основных чертах запас наличных исторических материалов? Приведена ли в известность наличность того, что хранят в своих недрах наши архивы и другие хранилища документов? Боюсь, что здесь, где работы сделано больше всего, все-таки мы не вышли за пределы случайных попыток и отдельных начинаний. В каком жалком положении находятся наши архивные комиссии! Много ли у нас подготовленных архивных работников? Где те учебные заведения, которые могли бы их давать? Наши археологические институты не научные учреждения, а сбор каких-то случайных курсов, по большей части, общеобразовательного характера.

Как обстоит дело с обследованием материальных культурных остатков древней Руси? Дело раскопок у нас в зачаточном и кустарном состоянии, о планомерном расследовании России в этом отношении, даже одного только ее центра, не может быть и речи. Об окраинах же и говорить нечего. Археологические музеи, где должен был бы быть собран подлежащий изучению материал, у нас в зачаточном состоянии. Нет ни центрального, ни областных музеев, есть только отдельные коллекции то там, то здесь, только в ничтожном числе научно хранимые и научно организованные и пополняемые.

Вспомним при этом, что на нас исторической эволюцией нашей родины возложена ответственная задача прийти на помощь тем национальностям, которые мы вобрали в себя, в деле изучения их прошлого. Вспомним, что судьба наша тесно связана с Востоком в его многообразных аспектах, с Византией и со славянством, в научной разработке истории которых мы не можем и не должны играть пассивной роли и где, несмотря на разрозненность усилий, мы уже так много сделали.

Новому русскому государству предстоит таким образом колоссальная задача по созданию всей указанной серии научных институтов, в недрах которых должно подняться в действенном содружестве со старыми носителями культурной жизни России - академией, университетами и другими высшими учебными заведениями и разрозненными учеными учреждениями - русское научное творчество.

В тесной связи с развитием этой сети ученых институтов стоит и научное будущее наших университетов, задача которых не только давать России интеллигенцию, но и подготовлять и формировать кадры русских ученых. Для молодой научной рати, которая должна завоевать России почетное и равноправное место среди других великих культурных наций, емкость одних университетов недостаточна. Если у нас не хватает профессоров, то это не потому только, что положение их, как было указано, незавидно ни в моральном, ни в материальном отношении, а потому также, что молодая ученая энергия ищет широких рамок деятельности, возможности на научной организованной работе закалить свои силы в сознании, что она делает настоящее нужное для России и для человечества дело. Исследовательские институты должны вобрать в себя стремящуюся к научной работе молодежь, выходящую из университетов, и вернуть университетам в качестве преподавателей и профессоров настоящих научных бойцов, знающих не только теорию, но и практику научной работы.

Наша система сажать вчерашних учеников на кафедры учителей почти без стажа научной творческой работы или со стажем ее, пройденным случайно и бессистемно за границей, где на русских смотрят, как это утверждали недавно германские ученые, как на "воров чужой культуры", гибельна и неустойчива. Тот, кто сам не прошел стажа организованной научной работы, не в состоянии создать серьезного научного работника, не в силах родить школу, он даст только себе подобных начетчиков, повторяющих с кафедры то, что они вычитали из чужих книг. Не такие учителя нужны для того, чтобы создать крепкую научную молодую России.

Перед новой Россией стоит таким образом колоссальная задача. Нельзя смотреть на разрешение этой задачи, как на дело второго порядка, как на роскошь. Слышится повсюду мысль о том, что сначала нужно сделать Россию грамотной, разрешить социальные и экономические вопросы, сделать Россию свободной и богатой, а затем можно подумать и о такой "роскоши", как развитие научной жизни.

Это глубокое и коренное заблуждение. Нам нужна не грамотная Россия, а Россия культурная. Культура же это есть нечто неделимое. Германия стала грамотной и культурной одновременно с развитием широкого научного творчества. Научное и художественное творчество Эллады обусловило развитие и распространение эллинкой образованности по всему миру.

Научное творчество вселяет народу уверенность и убежденность в пользе и нужности не грамотности, а умственного развития вообще. Только народ, имеющий настоящую науку, будет иметь и настоящую интеллигенцию _ плоть от плоти научных творцов, а наука эта должна быть не чужая, а своя, только тогда она заразительна, только тогда она ощущается как нечто органически нужное. Как ни сильна идея международности науки, но все развитие Европы и внеевропейских стран показывает, что рождается и крепнет наука и культура пока что только в рамках национальности. Как целое же она затем по необходимости является общим достоянием и интернациональна.

И далее, только народ, имеющий настоящую интеллигенцию, будет действительно образован и культурен, т.е. вберет в себя органически и образованность, и культуру. Гибельная тенденция смешивать понятия, диспаратные по существу, понятия интеллигенции и буржуазии, грозит страшной опасностью всему будущему России. Интеллигенция - это сконцентрированные в один фокус творческие силы страны, разрушить или ослабить ее, это значит разрушить или подорвать творческие силы народа.

Если победа над буржуазией есть предпосылка появления настоящего справедливого социального строя, — так ли это, это большой вопрос, — то победа масс над интеллигенцией, к чему зовут изуверы и фанатики революции, есть нанесение народом удара самому себе в сердце, не начало нового справедливого строя, а разрушение всякого строя и погружение в анархию и варварство. Возможно, однако, что судьбы интеллигенции и буржуазии в данный момент довольно тесно связаны и что насильственное разрушение ее, невозможное в реальности, но грезящееся утопистам и теоретикам, грозит гибелью и значительной части интеллигенции и, во всяком случае, прекращением или ослаблением ее творческой работы.

Как бы то ни было, превращение России в культурную, a implicite и грамотную страну, немыслимо без параллельного и одновременного подъема ее научного творчества. Без этого настоящей культуры и образованности не будет и не может быть, поэтому ее до сих пор и нет. И, если русский народ неспособен к научному творчеству, — а что это не так, доказывает вся его история, — то он неспособен и к культуре - базе всякого правильного и здорового социального строя.

Ясно, что и экономический подъем возможен только при наличии культурного, т.е. научного развития. Не прикладные знания и техника нам нужны и не они дадут счастье и богатство России. Если они не вырастут на базе широкого и углубленного развития теоретического и чисто научного знания во всех его отраслях, а не только связанных непосредственно с техникой, то они будут мертвы и бесплодны, не дадут России ни настоящего богатства, ни настоящей культуры, всегда будут чуждым телом, которое не переработает органически и не вберет в себя весь народ.

Конечно, сразу всего сделать нельзя и работу культурного подъема России нужно вести постепенно и планомерно. Но работа должна вестись равномерно и исполняться должны все задачи в полном сознании насущной необходимости каждой.

И для того, чтобы добиться здесь каких-либо результатов, нужно, чтобы Россия была едина, едина и как государство, и как социальный организм. Работающие над обострением розни классов работают над разрушением культуры, не только в России, но и во всем мире, потому что при той стадии развития, которой достигла Россия, я не мыслю себе культурного мира без России. Надо спаять, а не распаять Россию, потому что осуществить гигантскую культурную работу может только гигантская страна. Никогда отдельные области России: Украйна, Кавказ, Литва, Эстония и Латвия не в состоянии будут дать тот колоссальный размах, при котором только и мыслимо настоящее их культурное будущее.

Только вся России при полном единении всех ее классов и национальностей способна сдвинуться с места и начать или, лучше, продолжить трудный, но необходимый путь культурного развития.

И только в этой России мыслима настоящая здоровая и творческая научная жизнь. Пример Германии, Франции, Англии, Италии и Америки показал, какова сила национального и государственного единения в развитии культурной работы; не дай Бог, чтобы Россия показала, к какой слабости и маразму ведет разъединение и развал. Достаточно тех уроков, которые дала уже Европе расщепленная в момент мировой борьбы Россия. Такой роли учителя Европы Россия не заслужила. Все, кто ведут Россию по этому пути, злейшие враги России и человечества.

Подготовила Нина Хайлова, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН

Публикуется по: Ростовцев М.И. Избранные публицистические статьи, 1906-1923 // Подгот. текста, предисл., коммент. и биогр. словарь И. В. Тункиной ; Российская акад. наук, Санкт-Петербургский арх. РАН. М.: РОССПЭН, 2002