Премьера театр
Театральная часть программы фестиваля искусств "Черешневый лес" открылась в Театре наций. Режиссер Максим Диденко поставил на основной сцене театра ремейк одного из главных советских кинохитов — фильма "Цирк". Рассказывает Ольга Федянина.
Один из самых востребованных российских режиссеров поколения 30+, Максим Диденко, вступает в диалог с одним из самых мощных русских киномифов, фильмом Григория Александрова. История про простую американскую воздушную акробатку, которая, родив ребенка от чернокожего возлюбленного, бежит из расистской Америки и оказывается в райском месте — в СССР, где находит и признание публики, и новую любовь, никогда не переставала быть частью отечественной культурной матрицы. Слепящая улыбка Любови Орловой бессмертна, и волшебная сила искусства, нравится нам это или нет, имеет большую власть над сознанием публики, чем обстоятельства времени, то есть 1936 года.
Тот, кто вступает с этой культурной матрицей в диалог, рискует дважды — воспроизводить миф бессмысленно, а заниматься его демонтажем, оставаясь на территории искусства и не превращаясь в своего рода публициста, практически невозможно. Спектакль Максима Диденко держится на тонкой грани между двумя рисками.
Режиссер воздает должное оригиналу в первую очередь в том, что касается жанра. Цирковой кинофеерии Александрова он отвечает театральной феерией. "Цирк" в Театре наций роскошно зрелищен благодаря сценографии и костюмам (художник — Мария Трегубова), видеомэппингу и видеоонлайнам (видеохудожник — Илья Стариков), изобретательным постановочным эффектам — почти два часа от сцены глаз не отвести. Даже там, где актеры не до конца уверенно себя чувствуют в сложной хореографии ролей, понятно, что эти премьерные шероховатости после нескольких спектаклей уступят место отточенности.
Отличается же современная феерия от первоисточника местом прописки — то есть ответом на вопрос, что такое СССР и что такое цирк.
Марион Диксон (Ингеборга Дапкунайте) в спектакле Театра наций начинает свое путешествие, спасаясь от людей неопределенного серо-зеленого цвета без лиц, и попадает в страну людей с лицами, костюмами и волосами приятного лазурного оттенка. Ее перемещение от одних к другим в обществе очаровательного младенца (Гладстон Махиб), злодея-импресарио (Гурген Цатурян) и карлика-клоуна (Вано Миранян) сопровождает видеоряд, в котором соседствуют Москва реальная и Москва несбывшаяся. Памятник Гагарину, например, и так и не построенный Дворец Советов с гигантским Лениным на крыше существуют абсолютно равноправно, соединяясь в узнаваемый, но при этом фантастический город, по которому к тому же носятся дирижабли.
Лазурные обитатели этого города — картавый дедушка Ленин (Андрей Фомин), влюбленный изобретатель (Роман Шаляпин), романтический герой (Павел Акимкин), простая советская девушка (Елена Николаева), говорящие собачки (Данила Рассомахин, Павел Рассомахин), эротичные дрессированные львы. Все они — сотрудники цирка и валяют дурака разными способами. Только это какой-то инопланетный цирк. Все узнаваемое, советское никуда не делось, но, похоже, переместилось во внеземные пространства. Для наглядности режиссер подробно развил еще одну сакральную советскую тему: освоение космоса. В его спектакле Мэри едет в цирковые небеса, а оказывается в самой настоящей стратосфере. И ее явление — пришествие инопланетянки, Чужой, только не зубастой и ядовитой, а ангельски прекрасной. Дапкунайте играет Марион--Марлен--Орлову замечательно: бесстрашно, иронично и очень тонко. В ее сходстве со всеми тремя прототипами есть внятный отзвук той тревожащей эксцентрики, которая была в фотоперформансах Владислава Мамышева-Монро, перед камерой перевоплощавшегося в Орлову. Но есть в этой роли и драматургия характера, выходящая за границы любой эксцентрики и любой иронии.
Превратив советский цирк в Центр исследований русского космоса (ЦИРК), а весь СССР — в отдельную планету, затерянную в мировом пространстве, Максим Диденко нашел своеобразный спасительный ракурс, с которого прошлое и настоящее не выглядят ни как антиподы, ни как заложники друг друга, ни как сиамские близнецы. Ракурс, который позволяет расстаться с прошлым, как и предлагали классики, смеясь. Хотя бы на два часа.