«Реформы ПНИ нет, в ней не заинтересованы чиновники»

Скандал в Звенигородском ПНИ, привлекший внимание центрального телевидения и Следственного комитета РФ, в очередной раз напомнил о необходимости реформы интернатной системы. 12 мая врач-психиатр Звенигородского ПНИ применил силу в отношении жителя интерната Виталия Рыжкова: стащил его с кровати на пол, а потом стал грубо трепать за волосы. Сосед Виталия по комнате Николай Черкасов записал видео и выложил его в интернет. 15 мая врач был уволен. Эта короткая запись имела широкий резонанс в социальных сетях: интернат ранее имел дурную репутацию, но в последние годы провел существенные преобразования и в каком-то смысле стал считаться образцом для реформы ПНИ, о чем не раз писала и "Власть".

"Власть" попыталась выяснить, как предотвратить насилие в интернатах, почему не проводится реформа, обещанная год назад, и что нужно делать, чтобы правоохранительные органы реагировали на нарушения прав инвалидов в закрытых учреждениях. Для этого мы опросили жителей интерната, его сотрудников, а также общественных деятелей, которые неоднократно бывали в учреждении с проверкой и помогали ему проводить преобразования.

Ольга Алленова, Роза Цветкова

"Я не боюсь"

Николай Черкасов, житель Звенигородского ПНИ, дееспособный

— Вы записали на видео, как врач издевается над вашим другом Виталием. Можете рассказать, как это произошло?

— У меня камера стоит в комнате. Мы с Виталиком в одной комнате живем. Я лежал на кровати, слышу грохот. Смотрю, врач стоит на пороге. Я как чувствовал: он давно к нам придирался. Сразу пульт нажал, и все записалось на жесткий диск.

— Врач не видел, что идет запись?

— Нет, там экран выключен, а камера пишет.

— Почему этот доктор к вам придирался?

— Он начал по утрам привязываться к Виталику. Что мы спим, а не встаем, как надо. Он дверь с грохотом открыл и говорит: "Вы че, болеете? Вставайте и идите на завтрак".

Мы ему говорим: мы не ходим на завтрак. А он говорит: значит, не пойдете в город, будет наказание.

— А зачем в город?

— Ну мы гулять выходим в город. А он сказал, что не пойдем, раз комнату не убрали. Виталик ему говорит: дверь закройте. А он отвернулся, постоял, а потом стал тащить с него одеяло. И Виталик упал на пол.

— Вы ничего грубого не говорили ему?

— Нет. Виталик ему говорит: "Я сейчас пойду директору пожалуюсь". А он ему говорит: "Иди, иди жалуйся". И швырнул его.

— Значит, это было около 8:30, раз начался завтрак?

— Да, да. Я сказал врачу: "В чем дело? Заканчивайте драку. Вы врач, какое право имеете на больного налетать?"

— А потом что?

— Ну я сразу ему сказал, что так это дело не оставлю. Выложил видео в интернет.

— После этого вам угрожали?

— Нет, нет.

— Врач не подходил к вам с угрозами?

— Нет. Я сидел в комнате, ко мне никто не лез.

— И видео не требовали удалить?

— Никто не требовал, только один раз подошла Россохина (замдиректора по медицинской части.— "Власть") и сказала: "Удали это видео". Я ей ответил: "Не удалю. Отправите в больницу — все равно не удалю. Я не боюсь".

Виталий Рыжков, житель ПНИ, пострадавший от жестокого обращения со стороны врача, дееспособный

— Вам после того, как видео попало в интернет, не угрожали?

— Нет, я сидел в комнате и не выходил. Я только к отцу Александру выходил.

— А кто это?

— Он настоятель. В храме Рождества Христова. Я к нему в церковь хожу. А он сюда приехал в выходные, я ему показал видео. Он сказал, что это плохо.

— А чувствуете себя как?

— Нормально.

"Я постоянно говорю и ребятам, и сотрудникам: не молчите"

Мария Литвинова, директор Звенигородского психоневрологического интерната

— Когда вы узнали о жестоком обращении врача-психиатра с Виталием Рыжковым?

— В пятницу в десять утра руководитель волонтерской группы, которая много лет посещает наш интернат, прислала мне ссылку на видео, которое Коля выложил в сеть.

Я распорядилась о проведении служебной проверки и отстранении врача от обязанностей.

— В котором часу?

— Сразу же. В понедельник доктор был уволен по статье "неоднократное неисполнение трудовых обязанностей" (81-я статья Трудового кодекса, пункт 5, часть 1.— "Власть").

— А почему не уволили в пятницу?

— Есть Трудовой кодекс, необходимо было провести служебную проверку. Мы опросили людей, которые живут в отделении, и персонал, изучили видеозапись, сам врач написал объяснительную записку.

— И что в ней было?

— Что пятница — банный день, меняют белье, а Виталик и Коля отказались менять белье и вставать. По его словам, они его провоцировали и ругались матом.

— Но этого на видео нет.

— Виталик — верующий человек, ходит в церковь. И он очень плохо говорит, его трудно понять. Но даже если бы и были ругательства и провокации, поведение врача недопустимо. Мы неоднократно разъясняли, что в случае неадекватного поведения со стороны кого-то из проживающих, угроз, оскорблений врач должен сообщить руководству и вызвать полицию.

— Такое уже было?

— Во время майских праздников наш проживающий выпил, стал ругаться, провоцировать охранника. Приехала полиция задержала его на два часа, оштрафовала на 500 руб.

— А 12 мая вы полицию не вызывали?

— Вызвали, конечно, сразу как узнали, днем. Они доехали до нас вечером, опросили Виталика. Завотделением трудовой реабилитации дежурил по интернату, он помог Виталику написать заявление и передать его полиции.

— Как отреагировал врач Трофименко на весть об увольнении?

— Он хотел уволиться сам еще в пятницу, по собственному желанию. Но мы на это не могли пойти. За такие нарушения увольнения могут быть только по статье.

— Этого врача вы давно знаете? Как вы думаете, он и раньше так себя вел?

— Доктор Трофименко в интернат пришел еще до меня, он такой правильный, всегда следил за соблюдением законов и правил, я бы никогда не подумала, что с ним это случится. Возможно, человек сорвался. Это отделение самое тяжелое. Там есть очень сложные ребята, с умственной отсталостью, деструктивным поведением. Мы, конечно, собрали коллектив, еще раз довели до всех сотрудников, что никогда, ни при каких обстоятельствах такое отношение к проживающим недопустимо. Я постоянно говорю и ребятам, и сотрудникам: не молчите. Мы ведь понимаем, в каком учреждении живем и работаем, тут важно иметь своевременную и полную информацию.

— Врач уволен, а что с санитаркой? Она наблюдала за тем, как он унижает Виталия.

— Зинаиде Петровне объявлен строгий выговор. У нее до сих пор не было ни одного дисциплинарного взыскания, и формального повода для ее увольнения нет. Ее вина заключается в том, что она сразу не сообщила мне или дежурному врачу о происходящем.

— А остановить врача она не могла?

— Она говорит, что испугалась. Все-таки он врач, а она санитарка. Я с ней уже об этом тоже говорила, предупредила, что при любом последующем нарушении мне придется ее уволить по статье. Тут в пятницу сразу пришла целая делегация за нее просить. Она много лет работает в интернате, ребята в этом отделении к ней привязаны.

— Скажите, все жители интерната обязаны вставать в семь утра?

— Есть внутренний распорядок интерната, подъем в семь, завтрак в 8:30. Но никто не заставляет идти на завтрак. У нас тут есть ребята, которые поздно встают и пропускают завтрак. Коля и Виталик тоже пропускают.

— А какой смысл тогда в этом распорядке?

— Здесь живет более 400 человек. Если не будет распорядка, будет анархия.

Этот режим привязан к графику работы сотрудников, которая регламентируется трудовым законодательством: поваров, санитарок, прачечной. Мы зависим от их трудового дня.

— Вы не думали о пересмотре распорядка, чтобы немного сдвинуть время подъема? Все-таки молодые люди предпочитают вечером подольше посидеть в интернете, и так рано им тяжело вставать.

— Мы об этом подумаем.

— В соцсетях звучали опасения, что против Николая и Виталия после этого скандала могут быть приняты санкции, что их упекут в психушку.

— Ну вы сами у них спросите, угрожал ли им кто-то. Я категорически запретила сотрудникам сводить с ребятами счеты. Объяснила, что они защищают себя доступными им методами. Ребятам я тоже сказала, что в случае любого давления они должны об этом сообщить мне.

— А что с психушкой?

— Да мы давно уже никого не госпитализируем без серьезных медицинских показаний. Раньше одномоментно в психиатрической больнице N23 лежало по 20-25 ребят из нашего ПНИ. Сейчас вот там пять человек — по обострению психиатрических и соматических заболеваний.

— А за алкоголизм не госпитализируете?

— Раньше госпитализировали, и, когда я стала директором, такое тоже было. Но потом наша сестра милосердия Лариса Николаевна сказала мне: "Вы разберитесь, ребята эти лежат больнице, но от алкоголизма их там не лечат". Мы стали выяснять, поняли, что она права. Сейчас все наши проживающие, страдающие алкоголизмом, прикреплены к врачу-наркологу в районном диспансере: они ходят туда регулярно, он назначает лечение.

— Ваш муж Павел Литвинов работает в этом же интернате врачом-психиатром. Доктор Трофименко ему подчинялся?

— Нет, они оба заведующие отделениями, у них прямой руководитель — замдиректора по медицинской работе.

— В соцсетях бывшие сотрудники интерната пишут, что ваш муж — бывший охранник и не имеет психиатрического образования.

— Как вы представляете, чтобы человек без образования стал врачом в государственном учреждении? Конечно же, у него есть образование, позволяющее ему работать врачом-психиатром. Его стаж — с 2013 года.

А до этого он действительно возглавлял службу охраны в одном частном учреждении, хотя и на тот момент медицинское образование у него было.

— Откуда тогда такие слухи?

— Думаю, кто-то из бывших сотрудников, имевших доступ к документам, видел его трудовую книжку. Наши бывшие сотрудники периодически пишут на нас какие-то жалобы, сюда приходят регулярные проверки. Мне хотелось бы понять: если так все было плохо во время их работы и нарушались права, то почему они об этом не говорили?

"Моей вины в этом не было"

Павел Трофименко, врач-психиатр отделения 5-А Звенигородского ПНИ (уволен 15 мая этого года)

— Что вы думаете о вашем увольнении?

— Я думаю, что это несправедливо. Вполне можно было обойтись строгим выговором.

--У вас ведь были взыскания и раньше.

— Я считаю, они тоже были несправедливыми. В первый раз мне объявили выговор в связи с тем, что один проживающий не вернулся вовремя из домашнего отпуска и не предупредил о задержке. Но я считаю, что моей вины в этом не было. Да, я подписал заключение о возможности такого отпуска в семье, но, как лечащий врач, я не должен нести ответственность за этого человека в то время, когда он находится вне ПНИ.

— А второй случай?

— Это было полгода назад. Один проживающий сломал ногу, ему не оказали вовремя медпомощь. Но почему в этом виноват я? У меня в отделении 54 или 56 человек, за всеми не углядишь.

— Почему же вы не оспорили дисциплинарные взыскания?

— Не решился. Думал: уволят.

— Что произошло 12 мая?

— Ну что, время подъема давно прошло, а они еще в постелях. Сестра-хозяйка говорит, что надо менять белье, а там спят. Я пошел разобраться. Эта 510-я комната постоянно нарушает режим, когда хотят — встают, когда хотят — идут на завтрак. Правила не соблюдают.

Я был вынужден постоянно выслушивать с их стороны угрозы и нецензурные выражения, оскорбляющие мое достоинство.

— Но вы ворвались в комнату даже без халата, в обычной одежде. Почему?

— Я был на таком взводе последнее время, что уже не помню, как все вышло. Если бы он (Виталий.— "Власть") отпустил одеяло, то не свалился бы на пол.

— А после того, как он упал на пол, вы подошли и стали дергать его за волосы.

— Я боялся с его стороны агрессии.

— Вы же крепкий взрослый человек, а он худенький мальчик.

— Это он только так выглядит. На самом деле они все сильные. Он все время куда-то ходит: то в храм, то за грибами-ягодами, то просто в магазин. Его никто не притеснял. А ведут они себя вызывающе. Матерятся.

"Руководитель учреждения принес извинения пострадавшему получателю услуг"

Министр труда и социальной защиты населения Московской области Ирина Фаевская

— Ситуация, которая произошла в нашем подведомственном учреждении, категорически недопустима. Несмотря на жесткий кадровый отбор, специфику работы невозможно полностью смоделировать для соискателей. В учреждении проведена служебная проверка. Сотрудник, который допустил неправомерное действие, уволен. Руководитель учреждения принес извинения пострадавшему получателю услуг.

Я дала поручение кадровой службе усилить профилактическую работу с персоналом, чтобы такие недопустимые инциденты более не повторялись.

"Руководство интерната не стало ничего скрывать"

Руководитель благотворительного фонда помощи детям "Милосердие" Любовь Кубанкова, сестра милосердия, руководитель волонтерской группы в ЗПНИ

— Вы работаете в интернате много лет, раньше были конфликты с руководством учреждения. А сейчас как?

— Еще несколько лет назад нам приходилось чуть ли не с боем прорываться на территорию интерната, потому что прежнее руководство не было заинтересовано в том, чтобы в ПНИ находились посторонние люди. А потом с нами и вовсе отказались заключать договор, и на этом основании доступ в интернат был фактически перекрыт. Но, несмотря на это, наши контакты с ребятами сохранялись, они могли позвонить в любое время дня и ночи. Правда, для этого им приходилось прятаться и говорить шепотом: телефон могли отобрать, а человека за любую провинность посадить в карцер. Благодаря этим контактам осенью 2014 года мы узнали об изнасиловании в интернате молодого человека: его перевели на закрытый четвертый этаж в А-корпусе, где были тюремные порядки и насилие было нормой. После того как нам удалось привлечь внимание адвоката и журналистов, случай получил широкую огласку, было возбуждено уголовное дело. Руководство в интернате сменили. Обстановка стала меняться. Мы давно забыли о каких-то тайных звонках, приходим открыто, ребята нас всегда встречают во дворе — бегут навстречу, радуются, помогают донести сумки. Администрация к нам настроена доброжелательно. Многие наши сестры стали крестными мамами для ребят, поддерживают тесный контакт. Люди в этом ПНИ теперь свободно ходят по территории интерната, многие выходят и за его пределы. Если ребята просят отвезти их в Саввино-Сторожевский монастырь, мы можем поехать туда небольшими группами. Администрация ПНИ выделяет для этих поездок служебный автобус.

— Что вы думаете об издевательствах врача над жителем комнаты 510 корпуса А?

— Случай вопиющий. Когда мы об этом узнали, сразу сообщили директору. Руководство интерната не стало ничего скрывать или делать вид, что ничего не было. Наоборот, врач, совершивший недопустимые действия, был тут же отстранен от работы, началась служебная проверка. Директор проинформировала об этом случае правоохранительные органы и Министерство соцзащиты, в интернат приезжала полиция.

Понимаете, этот интернат теперь не закрытая зона, как раньше.

И то, что о случившемся с Виталиком стало сразу известно и были приняты меры, доказывает, что здесь ситуация сильно изменилась.

"В интернате стало больше доверия"

Адвокат Елена Маро, официальный защитник нескольких жителей Звенигородского ПНИ

— Вы не раз защищали интересы жителей этого интерната в судах, воевали с прежней администрацией и сейчас часто посещаете это учреждение. Какие-то изменения заметили?

— Несомненно, изменения огромные. Я действительно участвовала в различных судебных процессах в интересах жителей этого ПНИ еще до смены руководства интерната. Я хорошо помню, как меня пытались не пустить к моему подзащитному, как я пробивалась с боями, как местные правоохранительные органы отказывались возбуждать уголовные дела по вопиющим нарушениям прав в этом учреждении. Сейчас я лишь констатирую очевидное: атмосфера в интернате стала спокойнее, двери открыты, люди свободно ходят куда хотят. Закрытых этажей, где людей держали, как животных, в клетках, больше нет. Они ведь не могли даже выйти покурить, представляете? В курилку на этаже водили по расписанию. Сейчас любой самостоятельно передвигающийся человек может выйти на улицу. Я не могу не отметить и роли заведующего отделением 4-А Павла Литвинова: именно благодаря его инициативе в интернате перешли с жестких нейролептиков на более щадящие препараты. Сейчас люди практически не жалуются на высокие дозы и плохое самочувствие от лечения. Их перестали при малейших эмоциональных всплесках отправлять в психиатричку.

Я, конечно, не врач, а юрист, но даже невооруженным глазом видно, что люди в этом интернате перестали бояться врачей, таблеток, лечения в целом, они сейчас не считают, что медикаментами их наказывают.

В интернате стало больше доверия, доброжелательности. Одна моя подзащитная в прошлом году сбежала из учреждения к своей родственнице в другой подмосковный город. Ей просто хотелось на свободу, она молодая девочка. Родственница вернула ее. Если бы это было раньше, ее упекли бы в больницу на месяц — с ней это делали неоднократно. Но теперь ее никто не наказывал. С ней поговорил психолог, объяснил, что пока процедуру восстановления дееспособности придется немного отложить, потому что комиссия, к сожалению, обязательно обратит внимание на побег. У девушки шизофрения, психиатр скорректировал ей лечение, и сейчас она с подругой спокойно выходит в город гулять.

"Чтобы произошли реальные изменения, нужно создать систему защиты прав человека в ПНИ"

Анна Битова, директор Центра лечебной педагогики (ЦЛП)

— Вы были в ЗПНИ. Что вы там увидели?

— Несмотря на то что правовая группа ЦЛП неоднократно участвовала в общественных проверках этого интерната, я сама впервые там побывала только 3 мая этого года. То, что я увидела, произвело на меня неплохое впечатление. Какие-то позитивные изменения там определенно произошли. Я все-таки периодически посещаю психоневрологические интернаты, и обычно они производят на меня более мрачное впечатление. В ЗПНИ была атмосфера открытости, это редко для таких учреждений. Мне показалось, что проживающие хорошо знают директора Литвинову, они накоротке с ней разговаривают, называют ее по имени, они не боялись подходить и о чем-то просить. Нас тоже не боялись и обращались с просьбами. Диалог был открытым.

Понравились мне и планы директора открыть мастерские для живущих в интернате людей, а также квартиру для сопровождаемого проживания. От директора непосредственно исходила и инициатива, в связи с которой мы приехали. Она хочет, чтобы ребята в этом интернате получили хотя бы минимальное образование, чтобы научиться читать и писать, а потом выйти на сопровождаемое проживание. Там довольно много ребят, которые в детском доме-интернате не получили никакого образования, но при этом они могут и хотят учиться. И мы приехали туда обсудить, как ребят учить. Мне идея очень понравилась, на моей практике это первая такая инициатива от директора ПНИ.

Я часто вижу, как в интернатах администрация и персонал воспринимают живущих там людей как безнадежных и необучаемых. А тут совершенно другая картина.

— Что вы решили в результате этой поездки?

— На встречу в интернат приехали и представители областных министерств образования и социальной защиты. Мы поняли, что министерство соцзащиты Московской области настроено очень позитивно по этому вопросу. Минобразования пока не дало ответа, но мы надеемся, что в течение следующей недели они определятся. Я надеюсь, что у ребят появится шанс получить образование. Для этого нужно принципиальное согласие министерства.

— Вы видели видео с издевательством врача над жителем интерната? Что вы об этом думаете?

— Я не успела посмотреть само видео, но читала статью по этому поводу. Это совершенно недопустимо: сотрудник интерната, врач, обладающий полномочиями и властью, унижает человека, который от него во многом зависит.

К сожалению, эпизоды насилия я вижу везде — и в детских, и во взрослых интернатах. Даже там, где я точно знаю, что директор прогрессивный и хочет хорошего. И даже в детских интернатах, где повсюду есть система видеонаблюдения, случаи насилия происходят. А во взрослом интернате ведь даже видеокамеру невозможно поставить в комнатах: это личное пространство человека, он имеет право на приватность.

И я не знаю, как один директор или даже несколько человек могут изменить систему насилия в этих учреждениях без системной реформы. Интернатная система в нашей стране много лет была очень жесткой, и не одно поколение выросло с мыслью, что она нормальная. Перемены там могут быть только постепенными.

— Что же делать сейчас, пока системной реформы еще нет?

— Нужно привлекать больше волонтеров, чтобы они могли видеть такие случаи и сообщать о них. Кстати, в Звенигородском ПНИ волонтеры есть, давно туда ходят, нормально взаимодействуют с руководством интерната. Но и волонтера не прикрепишь к каждому человеку. Чтобы произошли реальные изменения, нужно создать систему защиты прав человека в ПНИ. Для этого нужен институт распределенной опеки, которая даст человеку в интернате внешних опекунов и гарантов неприкосновенности. И нужна система альтернативного психиатрического контроля, когда в учреждение будут регулярно приходить независимые специалисты и анализировать, какие препараты дают человеку, нет ли насильственного лечения, соблюдаются ли его права в этой части. А пока всего этого нет, с чего вдруг система изменится? Поэтому такие эксцессы неизбежны даже в хороших интернатах.

Особенно плохи дела в больших ПНИ. Чем больше интернат, тем больше рисков, потому что там труднее уследить за действиями персонала.

"Нужно быть готовым к тому, что мы будем сталкиваться с информацией о жестоком обращении"

Мария Островская, президент Санкт-Петербургской благотворительной организации "Перспективы"

— Вы возглавляли группу общественного мониторинга в Звенигородском ПНИ, в результате которого было признано, что интернат начал позитивные преобразования. Почему тогда там все равно происходят случаи насилия?

— Люди, которые считают, что можно в одночасье изменить интернат, не представляют себе реальной ситуации. Это очень старая, десятилетиями сложившаяся система. Любая система сопротивляется переменам изо всех сил. Преодоление этого сопротивления требует огромных ресурсов, которых у директора интерната нет. Если мы хотим что-то изменить, нужно одну половину сотрудников интерната уволить (но в рамках действующего Трудового кодекса это директору крайне сложно сделать), а другую половину — переобучить. Переобучение тоже требует больших ресурсов, которых обычно у директоров нет. Поэтому, если достигаются хотя бы какие-то изменения в интернате, это на самом деле огромный успех и об этом нужно говорить. Кроме этого, любые преобразования в этой сфере — это очень медленный процесс, и начинается он с открытости учреждения. Если система продолжает быть закрытой, то шансов на изменение ее изнутри просто не существует. Это доказанный факт. Звенигородский ПНИ открылся, он открылся наружу: туда можно приходить к жителям интерната в гости, жители интерната могут вывешивать в интернет информацию, в том числе и вот такие страшные кадры. В интернат приходят волонтеры. Жители этого ПНИ могут выходить за пределы интерната. Самый первый и главный шаг, который необходим для постепенного изменения системы, там уже сделан.

Система открыто признает свои недуги и пытается их каким-то образом излечить. Специалисты из этого интерната ездят учиться, открыто обсуждают свои проблемы, в том числе с представителями общества. В этом, несомненно, есть заслуга руководства учреждения. Я помню отчет, который во время одной из наших проверок дала нам директор этого интерната,— это были честное признание проблем, ошибок и предложения по изменению ситуации. И эти предложения постепенно реализуются. Мне кажется, что это самый главный фактор — заинтересованность людей в изменениях.

Но если мы действительно рассчитываем на перемены в ПНИ, то нужно быть готовым к тому, что мы будем сталкиваться с информацией о жестоком обращении.

Просто раньше мы с этой информацией не имели шанса столкнуться.

— Потому что ее невозможно было получить из-за закрытости системы?

— Да-да. Понимаете, если из интерната не доносится никаких сведений о том, что есть жестокое обращение, это очень подозрительно. Скорее всего, с таким интернатом все совсем не в порядке. Потому что насилие в ПНИ — это, к сожалению, повсеместный факт. И нам надо понимать, что если такая информация просачивается из интерната, то главный вопрос не в том, было это или не было, а в том, как на это отреагировало руководство учреждения. Вы помните, как все было раньше в этом интернате: отрицались факты преступлений, и нам нужны были гигантские усилия, чтобы доказать очевидное. Но если система не отпирается и начинает решать проблему адекватными методами, то это значит, что она на пути к выздоровлению. В данном случае был уволен сотрудник, который жестоко обращался с людьми,— значит, руководство адекватное и настроено на перемены.

— В нынешних ПНИ насилие неизбежно?

— К сожалению, это так. Причин много: и страшная скученность, и отсутствие личного пространства у человека, и неадекватная нагрузка на врачей, которые не видят в своих пациентах людей, и необученный персонал. Я имею в виду не медицинское образование — оно не дает людям знаний о том, как профессионально выстраивать отношения с другим человеком, не унижая его достоинства. Понимаете, жестокое обращение это не обязательно побои. Жестокое обращение — это в том числе и заброшенность человека. Можно положить беспомощного человека в кровать и просто к нему не подходить, и это самое жестокое обращение, какое только можно изобрести.

Конечно, эти интернаты надо разукрупнять. Невозможно рассчитывать на то, что в таких морально устаревших учреждениях с их наследием, скученностью не будет жестокого обращения.

— Вы хотите сказать, что насилие связано с тем, что это большие учреждения?

— Да. Когда огромное количество людей живет вместе в ситуации скученности, отсутствия занятости, малого количества персонала и невозможности организовать социальное сопровождение для каждого, кто нуждается в помощи, то каким образом это все может измениться? Как вся эта людская масса может управляться? К сожалению, часто совсем не гуманными методами, и порой это не зависит даже от человеческих качеств персонала. Люди звереют от такого положения: как сотрудники, так и подопечные.

Понимаете, проживающих закалывают разнообразными препаратами, чтобы это озверение себя сильно не проявляло, но персонал точно так же звереет, а вот его никто не лечит.

— Что нужно делать? Разукрупнять интернаты?

— Да, нужно разукрупнять, но не в том смысле, что из учреждения на тысячу человек сделать три по 300. Нужно развивать альтернативные формы заботы: и надомное сопровождение, и групповое проживание с сопровождением.

— Это в России случится еще не скоро. Что же делать с самими интернатами?

— Если пока и оставлять эти интернаты, то нужно делать там маленькие жилые группы, где люди сами могли бы себе стирать, готовить, ходить в гости. Конечно, необходимо всех живущих в интернате людей занять осмысленной деятельностью. И обязательно повышать квалификацию персонала, переобучать сотрудников. И очень важно привлекать туда общественные организации и волонтеров — как можно больше, потому что только так можно сделать эту систему более открытой. Нужно создавать горизонтальные социальные связи — чтобы люди, живущие в интернате, учились, лечились и трудились за пределами интерната, а в интернат приходили бы как домой: телевизор посмотреть, поужинать и спать лечь.

"Государство вместо реальной реформы расширяет "архипелаг ПНИ""

Сергей Колосков, правозащитник, помощник депутата Госдумы Олега Смолина, отец ребенка с особыми потребностями

— Вы много раз были в Звенигородском ПНИ, общаетесь с живущими там людьми, они к вам обращаются за помощью. Что вы думаете об этом интернате?

— В ЗПНИ за последние годы изменилось многое: в первую очередь значительная часть людей, ранее запертых на этажах в течение многих лет, стали свободно выходить во двор гулять. Некоторые из них получили возможность выходить и за территорию интерната. Когда мы приезжали с первыми проверками, то в отделении на четвертом этаже в А-корпусе 76 мужчин были заперты за железной дверью. Их водили строем три раза в день в столовую под конвоем санитаров. В отделении процветали порядки как на зоне, для провинившихся был карцер. Поэтому там постоянно происходили случаи насилия, унижения. Проживающих подвергали недобровольному лечению психотропными препаратами, несмотря на то что недобровольное лечение в социальных учреждениях запрещено федеральными законами.

После проверки Общественной палаты и доклада о найденных нарушениях на попечительском совете у вице-премьера Ольги Голодец ситуация начала меняться. Но самые важные преобразования случились с приходом директора Литвиновой и ее супруга — психиатра, заведующего отделением социально-трудовой реабилитации. Во-первых, четвертый этаж расселили: люди, жившие там ранее, теперь занимают два этажа, стало свободнее. Во-вторых, лечение стало добровольным. Было пересмотрено лечение многих жителей этого ПНИ: кому-то отменили препараты, кому-то заменили. Литвинов перевел своих пациентов на современные препараты пролонгированного действия: они немного дороже, чем применявшиеся раньше, но один укол действует две-три недели, и у них нет таких выраженных побочных эффектов, как у старых препаратов.

Раньше прием лекарств был связан с унижением проживающих, потому что медсестры проверяли у них рты — проглотил ли человек таблетку, а также измельчали таблетки, чтобы человек не мог их выплюнуть. Теперь такой процедуры больше нет. Все это привело к улучшению психического здоровья проживающих и стало одной из причин, по которой они получили возможность свободно передвигаться по территории интерната. При этом жители интерната теперь знают, какие препараты принимают (как это и должно быть по закону). Мы проверяли — есть в интернате и люди, которые отказались принимать препараты, их не заставляют, но предупреждают, что в случае обострения они будут госпитализированы.

В целом ситуация в интернате стала более свободной: люди могут свободно передвигаться, звонить правозащитникам, пользоваться интернетом, могут поставить в комнате видеокамеру. Все это раньше было невозможно.

— Почему же происходят случаи насилия?

— Даже в одном интернате с прогрессивным руководством продолжают существовать причины для насилия. Потому что интернаты, закрытые от общества высокими заборами и запертые на ключ,— это сама по себе система насилия. Без насилия невозможно длительно ограничивать свободу людей. И это ограничение свободы людей в ПНИ предусмотрено инструкцией 40-летней давности, которая в противоречие с современным законодательством разрешает врачам произвольно ограничивать свободу проживающих. Общественные организации много лет просят Минтруд отменить эту инструкцию. Они также много лет борются за сопровождаемое проживание для инвалидов, чтобы они могли жить в обществе в социальных квартирах, домах, при поддержке специалистов. Ведь что такое реальная реформа ПНИ? Это прежде всего соблюдение в них прав человека и всех законов. Появление квалифицированного персонала, обученного тому, как увеличивать и поддерживать возможности инвалида в разных сферах жизнедеятельности. Разукрупнение интернатов, их переоборудование по квартирному типу, создание системы сопровождаемого проживания. Другого пути нет, и ни одна страна его не придумала.

Но что мы видим в России? В 2017 году выделяется миллиард на благоустройство и строительство новых интернатов, об этом недавно заявила заместитель председателя Совета федерации Галина Карелова на совещании "Единой России". В этом году в селе Алферовка Воронежской области построили женский интернат на 128 человек — я посчитал, что на одного человека его стоимость составила почти 3 млн руб. Я специально изучил местные ресурсы и выяснил, что за 2,7 млн руб. в райцентре Новохоперске можно купить 130-метровый коттедж с евроремонтом на участке шесть соток. Дома поскромнее здесь стоят 1,5-1,2 млн руб. То есть за деньги, потраченные на строительство интерната, можно было бы купить или построить социальные квартиры, дома сопровождаемого проживания, помещения для трудовой и досуговой занятости проживающих.

— Этот новый интернат современного типа?

— Жилые помещения там расположены по коридорному типу, как в больнице. Палаты на четыре-шесть человек. Вы представляете, как это — постоянно жить в больнице, без личного пространства, без уединения?

— Почему государство продолжает строить такие интернаты?

— Потому что в прошлом году государство утвердило санитарные нормы, по которым ПНИ должны строиться только по коридорному типу, люди должны проживать в палатах по четыре-шесть человек. Для сравнения, интернаты для психически здоровых инвалидов и пожилых людей должны строиться уже по квартирному типу: с гостиной, кухней, столовой, прихожей, санитарным узлом. В комнатах могут проживать от одного до трех человек, а в квартире — пять-шесть человек. А ПНИ остались в прошлом веке. Вы знаете, почему в новом интернате в Алферовке будут жить только женщины? Знаете, почему они изолированы от мужчин? Потому что это предусмотрено советским положением о ПНИ 40-летней давности, которое противоречит современному законодательству. Общественные организации много лет безуспешно просят Минтруд отменить это положение. Но он его не отменяет.

— Выходит, что Минтруд не идет навстречу общественным организациям?

— Выходит, так.

Государство вместо реальной реформы расширяет "архипелаг ПНИ" — строит очередную "колонию" для женщин, которые ничего противозаконного не совершили, не осуждены судом на изоляцию от общества.

Такая "колония" ждет и мою дочь с синдромом Дауна, когда мы с женой уже не сможем о ней заботиться. Такие же интернаты-колонии строятся на выделенные миллиарды по всей стране.

— И все это вместо обещанной реформы.

— Да. Реформы ПНИ нет, в ней не заинтересованы чиновники, министерство, государство. А страдают простые люди. Да, их, может быть, в масштабе страны не так много — 150 тыс. человек живет в ПНИ. Но и не так уж мало — каждый 800-й взрослый россиянин живет там. И нельзя забывать, что любой из нас рано или поздно может там оказаться.

— Чем вы объясняете широкий общественный интерес к случаю в ЗПНИ?

— Появилось видео со сценой насилия. И хотя в интернатах насилие происходит постоянно, видеосъемка фактов и их обнародование происходят очень редко из-за мер ограничения, практикующихся в ПНИ. Мне рассказывали и про заламывание рук, и про болевые воздействия на пальцы, и про болевой захват шеи. Но доказать это практически невозможно. Если в обычном ПНИ персонал увидит, что делается такая запись на телефон, то мобильное устройство тут же отберут, а человека серьезно накажут. В Звенигородском ПНИ в этом отношении рассвет свободы и демократии, люди перестали бояться персонала, пытаются отстаивать свои права. А правоохранительные органы реагируют на общественный резонанс.

Но есть и другая сторона. Сейчас этот скандал определенные люди связывают с реформой ПНИ. Как будто хотят показать: смотрите, даже в хорошем интернате реформа, за которую борются общественники, не получается. Но дело в том, что никакой реформы нет. И в ЗПНИ ее тоже нет. Там есть два руководителя, которые пытаются улучшить жизнь людей в отдельно взятом интернате без поддержки изменений со стороны государства.

Для изменения системы ПНИ нужны решения федеральной и региональной власти. А их как не было, так и нет.

От редакции

В понедельник 15 мая в Звенигородский психоневрологический интернат приехала съемочная группа телеканала "Россия", а на следующий день после выхода телерепортажа Следственный комитет РФ сообщил о начале проверки в учреждении. Такая незамедлительная реакция правоохранительных органов на случай нарушения прав инвалидов в государственных учреждениях внушает оптимизм — мы надеемся, что СК РФ проведет такие проверки и в отношении других ПНИ, куда центральные телеканалы пока не доехали.

Ранее мы неоднократно рассказывали о нарушении прав граждан в московском ПНИ N30, зафиксированных группой общественного мониторинга ОПРФ, однако ни один отчет группы не заинтересовал ни федеральные, ни региональные правоохранительные структуры. Напомним, что первая проверка в ПНИ N30 произошла после самоубийства жительницы интерната Елены Ш., которую заперли в изоляторе на 18 дней. Проведя в заточении новогодние и рождественские праздники, женщина повесилась на казенном халате (см. материал "ПНИ — это смесь больницы и тюрьмы"). Общественная комиссия установила, что изоляция Елены была незаконной: помещая получателя социальных услуг в изолятор, интернат руководствовался внутренним приказом директора, который противоречит российским законам. Екатерина Таранченко, юрист благотворительной организации "Перспективы", полагает, что действия руководства интерната в отношении Елены Ш. могут быть квалифицированы по статье 286 УК РФ (превышение должностных полномочий с причинением тяжких последствий), однако до сих пор никаких мер в отношении руководства интерната не принято, правовая оценка случившейся там трагедии не дана. На свои запросы "Власть" не получила ответа ни от столичной прокуратуры, ни от прокуратуры района Чертаново. В течение последнего года в этом интернате произошло еще несколько смертей, которые жители этого учреждения считают подозрительными, о чем неоднократно сообщали общественным организациям.

Не дана правовая оценка и трагическим случаям в детском доме-интернате в поселке Разночиновка Астраханской области. Об этих нарушениях неоднократно рассказывала астраханская правозащитница и приемная мать Вера Дробинская, воспитывающая детей из этого учреждения. Недавно Дробинская сообщила в соцсетях: "Была в прокуратуре, у прокурора области. Потом у помощника прокурора. Сказала про мои обращения по поводу нарушений прав детей в Разночиновском ПНИ. Сказала, что пару лет назад познакомилась с материалами, где собраны все проверки по моим обращениям или почти все. С удивлением обнаружила, что следователи видели нарушения и сообщали о них, однако правовой оценки эти нарушения не получили. Попросила проверить повторно". По словам Дробинской, речь идет о побоях, изнасилованиях и убийствах, которые не квалифицированы до сих пор. "Мне известен случай с неоднократным сексуальным насилием в отношении одной девочки, живущей в этом интернате,— говорит Дробинская.— В течение нескольких лет насильник выкрадывал ее из комнаты через окно, насиловал, бросал потом в степи, где ее и находили. Случай был установлен, но за этот эпизод насильника не судили, Его осудили за изнасилование другого ребенка. А эта девочка долго болела, а потом умерла. Мне также известен случай, когда ребенка в Разночиновке посадили в ванну с кипятком, это было такое наказание. Девочка умерла от ожогов. Это известно мне также и от следователя. Но правовой оценки этот случай тоже не получил. Я уже не говорю о решениях судов о лишении дееспособности — я изучила более 20 дел, все с грубейшими нарушениями как самого процесса суда, так и экспертных заключений. К примеру, девушка абсолютна глухая (я ее лично знаю), а про нее пишут, что она не понимает обращенную речь и не может осознавать значение своих действий. Другой, слепой девушке, предлагают зрительный тест. Заочная экспертиза делает выводы о вменяемости человека, которого она никогда не видела. Я надеюсь, правоохранительные органы обратят на это внимание".