 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| За три года чеченцы обжились в палаточных лагерях.Но федеральные власти решили, что лагеря пора сворачивать, а их обитателей возвращать в Чечню | ||
Отправной пункт
Ингушетия. Слепцовск. Раннее утро. В здании миграционной службы, где базируется оперативная группа Чеченской республики по возвращению беженцев, не протолкнуться. Отсюда, с улицы Рабочей, 96, для чеченских беженцев, проживших три года в палаточных лагерях, начинается дорога домой. Сейчас тут по меньшей мере человек сто.
— Что это вы вдруг домой засобирались? — спрашиваю беженцев.
— Здесь совсем тяжело стало,— наперебой отвечают они.— Палатки совсем прохудились. В них зимовать нельзя. А ПВР (пункты временного размещения.— Ъ) в Чечне мало. На всех точно не хватит. Только на тех, кто первыми приедет.
Две женщины отводят меня в сторону и, оглядываясь, сообщают:
— В последнее время у нас просто беда какая-то. То неделю без света сидим, то без газа. Телевизор не включишь, чай не попьешь. Мы-то взрослые, ладно. Детей жалко.
Нас окружают другие женщины. Все жалуются, что условия жизни беженцев сильно ухудшились. Люди стали задумываться о возвращении в Чечню. А тут еще слух, что мест в ПВР на всех не хватит...
Руководитель опергруппы Аллауди Хисимиков сидит за столом, заваленным бумагами, и что-то объясняет по-чеченски столпившимся вокруг него людям. До войны Аллауди работал начальником таможни Грозненского аэропорта, теперь перевозит беженцев. Увидев меня, он прерывается для рукопожатия.
— У нас столько заявлений,— кивает Хисимиков на пухлые папки на столе.— Сейчас уехать в Чечню хотят гораздо больше беженцев, чем мы можем отправить. Наша опергруппа непосредственно осуществляет переселение людей из Ингушетии в Чечню. Перед нами поставлена задача вернуть более ста тысяч человек. Только за две последние недели нам удалось отправить более тысячи. По сравнению с прошлой осенью, когда в неделю возвращалось не более пятидесяти, это большой прогресс.
— Людям просто деваться некуда! — слышу я голос за спиной.— Их выживают из республики.
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| Имущество нескольких семей — мешки с мукой и коробки с гуманитарной помощью — поместилось в один "КамАЗ" | ||
— Выживать чеченских беженцев ингушам в принципе невыгодно,— возражает помощник Хисимикова Ахмед Заурбеков.— Местные жители сдают беженцам жилье. Для многих это единственный способ заработка. Отдельная категория — чиновники, которые занимаются распределением хлеба и гуманитарной помощи. У чеченской и ингушской сторон совершенно разные данные о количестве беженцев. У ингушской — на несколько десятков тысяч больше. И на них тоже идет гумпомощь. Человек уезжает в Чечню, а в Ингушетии в списках числится. Некоторые сколотили на этом капиталы.
Ингушам, может быть, и не выгодно выживать беженцев, думаю я. Зато федеральным властям они доставляют массу хлопот — правозащитники шумят, газеты печатают обличительные статьи, Совет Европы принимает резолюции. Кроме того, надо их кормить, выплачивать им пособия, обеспечивать в лагерях порядок. А ведь давно говорят, что там под видом беженцев, почти не таясь, живут боевики. Так что лагеря надо сворачивать, а их обитателей возвращать в Чечню. Тем более что сейчас сделать это намного проще — вместо своенравного и непредсказуемого Руслана Аушева Ингушетией руководит генерал ФСБ Мурат Зязиков. К тому же все вопросы, касающиеся беженцев, теперь решают силовики: с весны, после расформирования Минфедерации, миграционную службу передали в МВД. А в Ингушетии ходят слухи, что руководитель местного отделения этой службы Магомед Гиреев собрался увольняться, и на его место уже подыскали другую кандидатуру — сотрудника ФСБ.
Мои мысли прерывает появление женщины крепкого телосложения в камуфляже.
— Это Зина, камазистка,— шепотом объясняет Ахмед.— Наша гордость. Она руководит колонной МЧС.
— Ну что? Долго еще ждать? — сурово обводя взглядом всех присутствующих, спрашивает Зина и неожиданно протягивает мне кусок вяленой рыбы.— На, поешь.
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| "Ты только посмотри, в каких условиях мы работаем,— жалуется Аллауди Хисимиков, который руководит отправкой беженцев.— Несколько столов и стульев, старенький копир — это все, что есть. А так нужен компьютер. Хотя бы один" | ||
Я выхожу на улицу. У здания миграционной службы уже стоит автобус. Привезли людей из палаточных городков "Спутник" и "Алина". Водители "КамАЗов" обступают Аллауди Хисимикова. Они разговаривают по-чеченски, но по выражению лица руководителя опергруппы я понимаю, что произошло что-то чрезвычайное.
— Что-то случилось? — спрашиваю я.
— Местный лагерь беженцев затопило,— объясняет Хисимиков.— Езжай, посмотри.
Я забираюсь в "КамАЗ". Рядом с водителем сидит женщина и двое мальчиков.
— Это семья моя,— объясняет водитель.— В "КамАЗе" живем.
Через пятнадцать минут въезжаем в лагерь беженцев, расположенный в бывшем детском саду имени Красной Армии. От лагеря почти ничего не осталось. Лишь несколько одноэтажных кирпичных построек. Палатки наполовину затопило. В мутной воде бродят женщины, собирая выплывшие из палаток посуду и вещи. Я спрыгиваю вниз. Вода холодная. От нее идет резкий запах: по всей видимости, прорвало канализацию. Уровень воды — на ладонь выше колена.
Из подтопленного сарая в "КамАЗ", на котором мы приехали, грузят мешки с мукой.
— Много продуктов пропало ночью,— жалуются беженцы.— Вода неожиданно подступила. Проснулись, а вокруг все плывет.
Я пробираюсь в одну из затопленных палаток. Ее хозяйка, чеченка лет сорока Светлана Давлетукаева, пытается выудить что-нибудь из затопленных вещей.
— Даже не представляю, что теперь делать,— причитает Светлана.— У меня шестеро детей. Сейчас у знакомых ютимся.
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| Чтобы забрать всех из лагеря "Барт", понадобились автобус и два "КамАЗа" | ||
— Возвращаться в Чечню не собираетесь?
— Страшно,— качает головой Светлана.— За детей страшно.
Она кивает на двух мальчишек, орудующих палками в полутемной палатке.
— Санки утонули,— огорченно объясняет один из них.— Так жалко. Выловить надо.
Ко мне подходит молодая женщина.
— Меня зовут Лариса Мусаева,— представляется она.— Я учительница. Хотела школу вам нашу показать.
Лариса подводит меня к длинной полузатопленной палатке и снимает с ее двери навесной замок. Внутри неожиданно вспыхивает свет. От проводки летят искры. Все шарахаются.
— Выключите свет! — кричат мужчины, грузящие муку.— Сейчас всех поубивает!
— Странно,— удивляются женщины.— Неделю уже живем без света. А тут вдруг потоп — и свет появился. Что за напасть?
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| Семья чеченских беженцев живет в "КамАЗе" — палатку затопило | ||
Мы возвращаемся в миграционную службу.
— Все готово к отправлению,— говорит Хисимиков.— Почти все уже собрались. Осталось только в "Барт" заехать. Забрать оттуда несколько семей.
Для поездки в палаточный городок в Карабулак за людьми и вещами выделяют два "КамАЗа" и автобус. В "Барте" нас тут же окружают дети. Они носятся вокруг "КамАЗов" и норовят залезть в автобус.
— Я вам покажу,— грозит им Зина из кабины.
Знакомая чеченка по прозвищу Ракета (она получила его, когда рассказала одному из центральных телеканалов, как на ее улице в Грозном взорвалась боевая ракета) ведет меня к себе. Через несколько минут в палатке появляется полная женщина с какими-то бумагами в руках.
— Марха пришла,— радуется Ракета и ставит на стол еще одну чашку чая.
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| Жить в ПВР лучше, чем в палатке,— стены каменные, а снаружи охранник с автоматом | ||
— А я никуда не поеду. Боюсь,— вступает в разговор Ракета.— До последнего буду тут сидеть. Хотя и здесь тоже бывает страшновато. Недавно милиционеров убили. Такая зачистка была! Бандитов искали. С автоматами в масках в палатки заскакивали. А дело было уже к ночи. Многие уже спали. Всех перебаламутили. Несколько человек забрали в милицию. Правда, потом вернули. Все-таки здесь не Чечня.
Вскоре выезжаем. Один "КамАЗ" абсолютно пуст. Другой — наполовину. Вещей беженцы взяли очень мало. В кузове в основном коробки с продуктами и мешки с мукой. Через полчаса выходим на трассу "Кавказ". Впереди автобусы с беженцами. За ними милицейская "шестерка" и "КамАЗы" МЧС.
— У вас проблемы на дороге бывают? — спрашиваю Зину.
— С кем? — удивляется она.
— С военными.
— Да ты что, это же сыночки мои,— смеется Зина.
На первом же блокпосту она громко сигналит.
— Мама, мама,— кричат контрактники.
Один из них подходит к машине. Зина протягивает ему пакет молока.
— Им же нельзя водку пить,— объясняет Зина.— Так я им молочка привожу. А они меня мамой зовут.
— А деньги даете?
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| На этот лагерь обрушились все напасти сразу: сначала неделю не было газа и света, а потом началось наводнение и прорвало канализацию. Тут как раз и электричество дали | ||
Вскоре мы въезжаем в городок Маяковского в Грозном, где находится ПВР — свежевыбеленное четырехэтажное здание. На крыльце прохаживается охранник с автоматом. Внутри ПВР напоминает общежитие семейного типа. Меня тут же окружают беженцы.
— Вы можете сказать кому-нибудь в правительстве, чтобы нам дали воду? — спрашивают наперебой беженцы.— Мы хоть и чеченцы, но ведь нам тоже надо иногда мыться.
Вышедшие из автобуса женщины столбенеют:
— Как нет воды?
— Вода есть только на улице,— объясняют им жители ПВР.— Но душевых нет. Туалеты тоже заколочены.
На улице ко мне подходят несколько женщин.
— Мы местные жительницы. Пожалуйста, пойдемте с нами.
Они ведут меня в соседний двор. Там большая свалка.
— Беженцы весь мусор сюда выбрасывают. Все засрали,— жалуются женщины.
— Но ведь им надо где-то это делать,— замечает Зина.
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| "Меня бомбежкой не испугаешь,— говорит камазистка Зина (в центре).— И пуль я тоже не боюсь. Вообще за себя не боюсь. Только вот за родных бывает страшно" | ||
В шесть утра отправляемся обратно в Ингушетию. Я забираюсь в машину к сотруднику ингушской миграционной службы Баурди. Выезжаем на трассу "Кавказ". Первый блокпост — первая остановка. Два солдата в прозрачных сетчатых майках на голое тело угрюмо слушают объяснения Баурди.
— Мы беженцев возвращаем,— говорит он, размахивая кипой сопроводительных бумаг.— Вот документы на машину, техпаспорт. Мы работаем, выполняем правительственное поручение.
Баурди показывает на лобовое стекло с наклейкой Федеральной миграционной службы.
— Мы тоже работаем,— равнодушно отвечает один из военных.— По десятке с носа.
— У нас такая маленькая зарплата,— жалобно говорит Баурди, однако, встретившись с солдатами взглядом, лезет в карман.
Ситуация повторяется буквально на каждом шагу. Впрочем, срочники ведут себя скромнее.
— Ничего не желаешь мне оставить? — почти вежливо спрашивает Баурди парень лет девятнадцати в большой каске, надвинутой на глаза.
Баурди мотает головой.
На одном из постов в кабину "КамАЗа" поднимается контрактник. На голове панама, на шее толстая золотая цепь, на руке золотой браслет. Он с минуту молча смотрит на меня.
— Ваши документы! — внезапно кричит он, брызгая слюной.
Я протягиваю паспорт. Он внимательно его рассматривает и снова кричит:
— Где временная регистрация?
— Я только что прилетела. Вот билет.
— Мне по барабану. Ты должна была зарегистрироваться в течение трех дней.
— Но сейчас пошел только второй.
 | ||
| Фото: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ | ||
| Беженцы торопятся — говорят, что в Чечне мест в ПВР на всех не хватит | ||
— Все равно я могу вас задержать. Я найду, к чему докопаться. Сейчас за три минуты три протокола составлю.
Баурди снова лезет в карман.
— У нас действительно зарплаты небольшие,— говорит Баурди, отъехав от поста,— две с половиной тысячи рублей. А у меня еще четверо детей. Я на этих блокпостах треть оставляю. Я вам на будущее посоветую: если вы хотите проехать быстрее, то дайте военным пятьдесят рублей. А без денег вас могут продержать на посту несколько часов.
Снова блокпост.
— Запрещенные предметы везете? — спрашивает контрактник.
— Нет.
— Мне проверять?
— Как хотите.
Контрактник выдерживает паузу.
— Он ждет денег,— шепчет Баурди.
— На досмотр с вещами,— командует контрактник.
Я выхожу из машины с сумкой.
— Мне проверять? — еще раз спрашивает контрактник.
— Проверяйте, проверяйте! — я бросаю сумку ему под ноги.
— Вроде русская, должна русского понять. А орешь как чеченка.
— Если бы Молтенской смог убедиться в том, как вы себя ведете, вам бы мало не показалось.
— А кто такой Молтенской?
— Да твой командующий!
Последнюю фразу я говорю про себя.
 |
|