12 июля президент назначил своим спецпредставителем по правам человека в Чечне Абдул-Хакима Султыгова. До этого он руководил аппаратом думской комиссии по содействию политическому урегулированию в республике. Сразу после своего назначения Абдул-Хаким Султыгов пообещал корреспонденту "Власти" Алле Бараховой, что политикой заниматься не будет, но добьется проведения в 2003 году выборов в органы власти Чечни.
— Чем вы объясняете то, что довольно высокий пост спецпредставителя президента по обеспечению прав человека в Чечне достался чеченцу?
— Сейчас есть официальный курс президента, который состоит в том, что "чеченская проблема" — дело самого чеченского народа и ставку нужно делать на чеченских чиновников, менеджеров, бизнесменов. Поэтому на эту должность искали чеченца.
— Почему, подбирая замену Владимиру Каламанову, президент остановил свой выбор именно на вас? Вы были до этого знакомы с Владимиром Путиным?
— Я видел его только один раз, 17 апреля, когда президент встречался с представителями общественности Чеченской республики. Я тоже имел слово. Встреча была совершенно необыкновенной, не было никакого регламента, все могли говорить, что они думают и сколько хотят. Я был поражен форматом встречи и заинтересованностью президента. И уже после встречи проинформировал его о том, что делает наша думская комиссия, рабочая группа Дума--ПАСЕ и чем занимаюсь я сам. У нас оказалось одно и то же видение ситуации! Почему именно я? Я не знаю. Было очень много уважаемых кандидатур. Наверное, это как-то связано с моей работой.
— От главы Чечни это назначение зависело? Ведь именно Ахмат Кадыров представлял вашу кандидатуру?
— Мы с ним работаем вместе с 1999 года. Как известно, тогда он высказал свою позицию в отношении религиозного экстремизма. У меня она была такой же — достаточно жесткой и совершенно однозначной. Кадыров действительно поддержал это назначение, да и без согласия главы чеченской администрации мое назначение не состоялось бы. Но выбирает, наверное, все-таки президент. Ведь назначение спецпредставителя по такому тонкому и чрезвычайно важному вопросу затрагивает интересы слишком многих людей, министерств и ведомств. Мою кандидатуру поддержали многие в Госдуме — например, глава комитета по международным делам Дмитрий Рогозин.
— Ваш предшественник Владимир Каламанов был назначен на эту должность в разгар военных действий. Его главная задача состояла в том, чтобы реабилитировать Россию, затеявшую военную кампанию в Чечне, в глазах Запада. Что вы считаете своей главной задачей?
— Дело не в реабилитации. Его назначили тогда, когда в Чечне не было практически никаких органов власти — ни администрации, ни судов, ни прокуратуры. В этом смысле он представлял всех и вся. В условиях реальных боевых действий он сделал невозможное — создал аппарат, решал множество вопросов. Сейчас другой этап. В Чечне функционируют практически все институты государственной власти. Военная фаза, как сказал президент, закончилась и нужно включать всех, кто у нас проживал — чеченцев, русских,— в мирное строительство. Поэтому главный вопрос, которым я буду заниматься,— исчезновение людей. В зоне действия федеральных сил или подразделений чеченской милиции граждане Российской Федерации не должны пропадать по определению. Ни один такой случай не должен остаться без наказания — даже если речь идет только об одном человеке. За исчезновение людей должны отвечать все, кто к этому так или иначе причастен. Если это воинское подразделение, его командир должен нести наказание.
— Каким образом вы собираетесь бороться с так называемыми зачистками?
— Проблема состоит в том, что ситуация в Чечне — нештатная. Нет в мире такого опыта, чтобы армия воевала на своей территории. Мы, может быть, впервые в истории это делаем. Представительства Каламанова в Афганистане не было. В том же 80-м приказе (приказ #80 командующего Объединенной группой войск (ОГВ) на Северном Кавказе о проведении спецопераций в населенных пунктах Чечни.—Ъ) есть все, но нет механизма его реализации, в нем никак не прописаны функции чеченской администрации. Армия — это специфический механизм, поэтому действия военных следовало четко расписать. Военные понимают устав, не оставляющий возможности для размышлений. Думающий военный — уже не военный. Мы должны найти механизм взаимодействия между гражданской и военной властями, который исключил бы немыслимые, чудовищные факты пропажи граждан в зоне действия властей Российской Федерации. Допустим, армия оцепила населенный пункт, но только чеченская милиция может войти в него в сопровождении представителей прокуратуры, ФСБ и представителя по правам человека. Таким образом, армия будет выполнять силовые функции, а милиция — охранять порядок в своем собственном населенном пункте. По этому вопросу я уже начал консультации с Кадыровым и Квашниным, а по приезде буду встречаться с командованием ОГВ.
— Как вы прокомментируете дело полковника Буданова?
— Позиция по этому вопросу президента и руководства армии известна. Про Буданова могу сказать одно: я такого офицера не знаю. Есть рядовой Буданов — человек, который уронил честь российского офицерства и совершил преступление перед чеченским народом, российской армией и государством. Я думаю, что вопрос о его разжаловании будет решен. Я вопрос об этом ставил перед начальником Генштаба и нашел понимание.
— Сейчас началась активная кампания по возвращению чеченских беженцев из Ингушетии в Чечню, и люди опасаются, что их будут возвращать силой.
— Любое лицо, которое угрожает лицу или группе граждан применением силы, просто не будет занимать эту должность. Возвращение беженцев силой — это преступление, квалифицирующееся в Уголовном кодексе определенным образом. Это однозначная позиция. Любой гражданин, которого возвращают силой, должен иметь гражданское мужество подтвердить это соответствующим заявлением на имя спецпредставителя президента по правам человека, назвать конкретного человека.
— Ахмат Кадыров заявил, что, возможно, уже в ноябре в Чечне пройдет референдум по проекту новой чеченской конституции, а еще через несколько месяцев — выборы органов власти республики. Насколько реально в нынешних условиях обеспечить избирательные права граждан Чечни и насколько власть, избранная в присутствии военных, будет легитимной?
— В Чечне до сих пор отсутствуют суды, которые способны рассматривать дела всех составов, а не посылать их в другие регионы, где по объективным и субъективным причинам принимаются неадекватные приговоры, а такие случаи многочисленны. Объяснение этому одно — нет избранного парламента, а нет избранного парламента — значит, нет возможности образовать суды. Это коренное нарушение прав человека, которое федеральная власть желает исправить. Мы не можем не дать людям права избрать в 2003 году органы власти. Меня совершенно не интересуют рассуждения о легитимности и нелегитимности органов власти, избранных в такой период. Меня интересуют права человека. Я должен дать чеченцам, а равно и всем остальным возможность судиться на своей территории.
— То есть вы считаете вполне реальными сроки, названные главой Чечни?
— Сроки поставлены, видимо, верно, и об этом президент говорил в своем послании. Мы должны исходить из того, что думская кампания в декабре следующего года не может пройти без каких-либо выборов в Чечне. В 2003 году выборы депутатов должны пройти одновременно с выборами того или иного органа. А чтобы избрать по этой схеме, мы должны иметь, что выбирать. Может быть, это будет промежуточный проект конституции, может быть, окончательный. В конце концов, ничего окончательного не бывает. Люди вправе хоть каждый год проводить референдум и принимать по новой конституцию — это не проблема. Проблема в другом: чтобы восстановить права человека, мы должны восстановить цивилизованные органы власти. Тогда будет кому эти права защищать на всех уровнях. Другое дело, что в конституционном процессе должны участвовать все граждане, проживавшие на этой территории. Мы не можем лишить их избирательных прав и права на участие в политической жизни. И это уже моя компетенция.
— Что вы можете сказать о самом проекте новой чеченской конституции?
— В СМИ еще не был представлен ни один из существующих проектов. Но если речь идет о возвращении в Чечню беженцев, то они должны ясно понимать, куда возвращаются. Это особенно важно для русского населения: какой будет парламент, будет ли в конституции учтено, что русские являются второй по численности национальной группой в Чечне, и так далее. Ведь вернутся русские или нет — принципиальный вопрос, по крайней мере для Грозного. С возвращением русских большинство в Чечне связывает наступление стабильности.
— Какая, на ваш взгляд, форма правления нужна Чечне — парламентская или президентская
— Конечно же, в Чечне нужна сильная исполнительная власть. Зло ведь не в президентском правлении, а в отсутствии сдержек и противовесов. Если мы власть создаем под князьков, люди боятся. Если власть будет зависеть от народа — сильное самоуправление, двухпалатный парламент, глава исполнительной власти,— никаких проблем не будет.
— Похоже, что политикой вы будете заниматься гораздо больше, чем ваш предшественник.
— Это не политика. Я политикой не занимаюсь, никаких должностей в Чечне не занимал и занимать не буду. Каждому свое. К правам человека мы еще очень долго будем подбираться. Нынешний этап в том и состоит, чтобы вернуть чеченскому населению весь объем прав. Не может этим постоянно заниматься федеральный центр.
— Тем не менее чеченской проблемой вы занимаетесь давно и при Аслане Масхадове даже занимали пост советника правительства Чечни, когда его возглавлял Шамиль Басаев.
— В 1996 году, когда в Чечне прошли выборы, я пытался помогать чеченским властям стабилизировать ситуацию в республике. Я был советником, подчеркиваю, на общественных началах парламента и правительства Чечни, в том числе в то время, когда исполняющим обязанности главы правительства был Шамиль Басаев. Ничего в этом плохого не вижу.
— Как складывались ваши отношения с нынешними лидерами чеченских боевиков?
— Отношения сложились соответствующим образом. После 1998 года я в Чечне уже не был, потому что там события развивались уже в известном ключе.
— А сейчас боевики и их лидеры могут рассчитывать на вашу помощь?
— Они такие же граждане Российской Федерации, как и все остальные, и их права также находятся в моей компетенции. Другое дело, что никто из них за помощью пока не обращался. Тот же Аслан Масхадов, наверное, понимает, что ему в любом случае придется разговаривать прежде всего с Генпрокуратурой.