«Наиболее сильный запрос был на красивых девушек»

В 1842 году император Николай I именным указом объявил, что в силу трактата, заключенного в Лондоне с другими великими державами, его подданным категорически запрещается торговать неграми. А нарушители будут караться по всей строгости законов наравне с морскими разбойниками. Найденным у работорговцев африканским невольникам предписывалось немедленно давать свободу. Но в то же самое время миллионы крестьян в России оставались крепостными, и их продолжали покупать и продавать, прибегая к разнообразным ухищрениям, чтобы обойти предусмотренные законами ограничения на торговлю соотечественниками.

«Большие раздоры, кончавшиеся убийствами»

На рубеже XIX–XX веков в Российской Империи не прекращались споры историков о том, когда на Руси в действительности началось закрепощение крестьян и когда же из свободных людей они превратились в предмет купли-продажи. Представители старой школы, как их именовали оппоненты, считали, что 24 ноября 1592 года царь Федор Иоаннович издал указ о прикреплении крестьян, дополненный в последующие годы другими законодательными актами.

Сторонники другой точки зрения утверждали, что закрепощение началось с 1649 года, после появления Уложения царя Алексея Михайловича. Представитель этой школы известный историк и политический деятель приват-доцент Императорского Московского университета Н. А. Рожков утверждал, что до 1649 года существовал твердо установленный порядок перехода крестьян от одного землевладельца к другому:

«Выход или переход крестьянина считался законным в том случае, если, во-первых, соблюден был при этом установленный для перехода срок — за неделю до Юрьева дня осеннего (24 ноября) и в течение недели после этого дня,— во-вторых, если крестьянин формально заявил о своем уходе — произвел “отказ”, — в-третьих, если он возвратил землевладельцу ссуду, которую он получал от него на хозяйственное обзаведение, и уплатил ему “пожилое” или “похоронное” — особую плату за пользованье двором и хозяйственными постройками, в нем находящимися. Если крестьянин уходил, не выполнив хотя бы одного из этих условий, он считался беглым, и, таким образом, законный выход превращался в незаконный побег».

Была и другая форма перехода крестьян к новым землевладельцам.

«Многие землевладельцы,— писал Рожков,— нуждались в рабочих и потому осенью, по наступлении времени, установленного законом для крестьянского выхода, отправлялись искать крестьян, которые согласились бы к ним перейти, платили за них долги и пожилое землевладельцам, у которых они жили, и вывозили таких крестьян к себе, причем, конечно, крестьяне обязаны были платить свой долг новым господам».

Это уже напоминало бы продажу крестьян, если бы не одно обстоятельство:

«Лишение рабочей силы было, однако, неприятно для землевладельцев, от которых вывозились крестьяне, и отсюда проистекали большие раздоры, кончавшиеся нередко насилиями и убийствами».

К тому же, как писал Н. А. Рожков, отношения крестьянина с вывезшим его землевладельцем были договорными:

«Крестьянин того времени садился на дворянскую землю, арендовал ее на известных условиях, излагавшихся в особом договоре между крестьянином и землевладельцем; этот договор называли порядной грамотой, заключавшей в себе указания на срок аренды, на арендную плату (оброк) или работу на барской земле вместо платы (барщину или “изделье”), на заем, производившийся крестьянином у землевладельца и т. д., и вот оказывается, что не только в XVI, но и в первой половине XVII века заключались порядные грамоты с правом крестьянина на свободный выход».

Но по тем же личным договорам происходило и закрепощение крестьян, которые не могли вернуть землевладельцу долги. В порядные грамоты с ними включались такие слова: «По сей порядной я государю своему крепок безвыходно на крестьянство и впредь крестьянством».

«Куда он Гарасим похочет»

Так мало-помалу происходило закрепощение, а вслед за тем ценные рабочие руки стали предметом самой обычной, хотя и запрещенной законами, купли-продажи. Первая продажа крепостных крестьян, зафиксированная документом, дошедшим до нас, случилась 17 мая 1647 года. Осип и Семен Ивановы дети Протопоповы написали:

«Дали есмя на себя сию запись Гарасиму Васильеву сыну Веригину в том, что мы поступилися ему Гарасиму из вотчинной своей деревни из Хвощна, Глажинского погоста, вотчинного своего крестьянина Титка Михайлова, а прозвище Максимка, с женою и с детьми с сыном Исачком да с сыном Макейком, самачетверта за долг бесповоротно: и ему Гарасиму того нашего вотчинного крестьянина Титка, а прозвище Максимка, с женою и с детьми самачетверта, опроче животов, что мы ему Титку, а прозвище Максимку, давали в подмогу, из тое нашей вотчинной деревни из Хвощна, вольно ему Гарасиму того поступного нашего крестьянина перевезть в свои вотчинные деревни и в поместья, куда он Гарасим похочет».

Уложение царя Алексея Михайловича закрепляло крестьян за землевладельцами, но продажа крестьян без земли продолжала оставаться противозаконной, хотя и широко распространенной, в особенности к концу его царствования. Торговля крестьянами считалась злоупотреблением правами землевладельца, пока в конце 1675 года один из ближайших к царю людей — Артамон Сергеевич Матвеев — не выхлопотал указ, по которому царь позволил ему записать за собой крестьян по сделочным записям в Поместном приказе. После этого прецедента и другие стали записывать за собою крестьян по сделочным записям и по купчим в Поместном приказе, но уже без доклада царю. И в крепостные книги были записаны все незаконные купчие на крестьян, совершенные задолго до 1675 года.

Вскоре торговлю крестьянами узаконили окончательно. Нуждавшаяся в поддержке знати правительница Софья Алексеевна 25 июня 1682 года от имени братьев-царей Петра и Иоанна Алексеевичей утвердила указ о том, чтобы записывать продаваемых без земли крестьян в крепостные книги в Холопьем приказе и выдавать из этого приказа новым владельцам крепости на купленных крестьян «со взятием поголовной пошлины по три алтына с головы».

При этом крестьяне в XVII веке все еще имели немалые права: они могли сами покупать на свое имя крепостных, продавать и менять их; этого права не имели холопы, как полная частная собственность владельца. Крестьяне имели право собственности независимо от землевладельца, могли вступать в подряды с частными лицами и казной, пользовались правом торговли от своего лица и занимались другими промыслами. Все общественные обязанности крестьян лежали прямо на них без посредничества землевладельцев. Крестьянин мог принять городское тягло и жить и промышлять в городе. Выросшие и выделившиеся из семьи крестьянские дети становились вольными людьми.

Но в петровские времена началось урезание их прав. Указом 7 сентября 1696 года землевладельцам разрешили брать крестьянских детей в свой двор, делая их дворовыми людьми. Петр I, остро нуждавшийся в деньгах, решил брать государственные подати не с крестьянского двора, обрабатывающего земельный участок, как прежде, а с душ мужского пола, находящихся во владении у хозяина. Этим царь-преобразователь уравнял крестьян в бесправии с холопами. За платежи стали отвечать землевладельцы, а 5 февраля 1722 года в инструкции о сборе подушных податей был определен ее размер – «по осьми гривен». С введением подушной подати крестьяне перестали быть связаны с землей. Сколько ее у крестьян, государство не интересовало, важны были только подати. За проданных на вывоз крестьян владелец должен был платить подати до следующей ревизии, и они раскладывались на оставшихся. На них же ложились и подати с ничего не производивших дворовых.

У недовольных крепостных была лазейка: по указу 7 марта 1721 года они могли поступить на военную службу без дозволения владельца, кроме поваров и тех, кто за счет хозяина выучился матросскому делу для плавания в Санкт-Петербурге. С 1722 года таких крепостных, записанных в подушную перепись, стали засчитывать владельцам за рекрутов. Но число крепостных крестьян не сильно уменьшилось, так как 1 июня 1722 года Петр I решил, что в государстве больше не должно быть «вольных государевых гулящих людей», живших трудом по найму и в огромном количестве шатавшихся по России. Им было приказано переписаться и определиться или в военную службу, или в службу к хозяину. Ослушавшихся царь пригрозил сдать на галеры.

Ограничение прав крестьян продолжалось и в последующие годы. При Анне Иоанновне, 25 октября 1730 года, крестьянам запретили покупать недвижимость в городах и в уездах, а в 1731 году их лишили права участвовать в подрядах и откупах. Через три года крестьянам запретили заводить суконные фабрики. А указом от 18 декабря 1739 года они были лишены права покупать людей в услужение и даже для поставки вместо себя рекрутов.

Все это привело к тому, что при Елизавете Петровне крестьяне толпами пошли в военную службу. И 2 июня 1742 года вышел указ, запретивший крепостным вступать в военную службу без ведома владельца. Но и помещикам осложнили жизнь. В инструкции к новой ревизии появилось указание: у владельцев, неисправно платящих подати за крестьян, отбирать их и отдавать другому хозяину.

«Людей дарили на именины»

Еще одним нововведением елизаветинского времени стало ограничение прав на владение крестьянами. С 1745 года оно предоставлялось только дворянам. Но это совсем не означало, что подданные дщери Петровой соблюдали новые правила. Способы обхода этого закона вскоре освоили и священники, и купцы, и даже зажиточные крепостные крестьяне. Духовные лица покупали крепостных на имя каких-либо помещиков. Или последние как бы отпускали крестьянина на волю, а те поступали в услужение к священнику. Третий способ: помещик выдавал духовному лицу полную доверенность на продажу крепостного, и тот, до «продажи», жил у священника. Историк церкви Н.П. Розанов нашел в архивах Московской епархии документ от 20 ноября 1766 года, в котором говорится:

«В Мещанской священник Максим Денисов продал за 10 р. майору Постельникову своего дворового человека Фому Миронова, записанного за коллежским асессором Василием Григорьевым Вараксиным».

Священники же, приближенные к царицам, к примеру духовник Елизаветы Петровны Ф. Я. Дубянский и придворный протодиакон П. А. Алексеев, открыто владели даже населенными имениями.

Купцы до 1762 года имели право покупать целые деревни к фабрикам и заводам. Но после указа Петра III «довольствоваться вольнонаемными по паспортам за договорную плату людьми» купцы, как и священники, стали приобретать в собственность отдельных работников, будто бы нанимая их в услужение. Например, в 1766 году купец Иван Крапивин купил у поручика Шигарина его дворового с женой за 100 рублей. В записи же было сказано, что поручик отдал своих людей в услужение на 30 лет и указанную плату получил сполна.

Типограф и издатель Н. С. Селивановский вспоминал:

«Отец мой был купец и, следовательно, не имел права владеть себе подобными; но не смотря на свободный образ мыслей отца, любимым чтением которого были издаваемые в ту пору в переводах и даже на его счет сочинения Вольтера… дух времени или понятия были таковы, что стыдно было порядочному человеку не иметь своих дворовых. Приобретение было дешево. Дворянство… ежедневно продавало людей, семью, мальчика, девочку, лакея, кучера, повара, бабу… а средний класс, трудясь тихо и незаметно, приобретал капиталы и имел все средства покупать людей, разумеется, на чужое имя, приписывать к домам и т. д. Людей дарили на именины в знак приязни».

«Девка Дарья 13 лет, по оценке 4 рубля»

Спрос на рабочую и прислуживающую силу постоянно рос, а вместе с ним росли и цены.

При Елизавете Петровне обычная цена деревни была по 30 руб. за душу мужского пола. Женские души стоили гораздо дешевле. В купчей 1760 года говорится:

«Отставной капрал Никифор Гаврилов сын Сипягин в роде своем не последний, продал я, Никифор, маиору Якову Михееву сыну Писемскому старинных своих, Галицкаго уезда, Корежской волости, из деревни Глобенова, крестьянских дочерей, девок: Соломаниду, Мавру да Ульяну Ивановых дочерей малолетных на вывоз. А взял я, Никифор, у него, Якова Писемскаго, за тех проданных девок денег три рубли. И вольно ему, Якову, и жене, и детям, и наследникам его, теми девками с сей купчей владеть вечно, продать и заложить и во всякие крепости укрепить. А напред сего оные девки от меня иному никому не проданы и не заложены и ни в каких крепостях ни у кого не укреплены; а ежели в тех девок станет кто вступаться по каким крепостям и мне, Никифору, и детям, и наследникам моим, его, Якова Писемскаго, и жену, и детей, и наследников его от тех вступщиков очищать и убытка никакого в том не доставить...»

То же было и в первые годы царствования Екатерины II.

В Описи движимому и недвижимому имению после покойного векселедавца от армии капитана Ивана Иванова сына Зиновьева… сделанной в 1780 году по указу Чухломского уездного суда, сохранился официальный «прейскурант» на крепостных:

«В оном дворе дворовых людей:

Леонтий Никитин 40 лет, по оценке 20 р. У него жена Марина Степанова 25 лет, по оценке 10 рублей.

Ефим Осипов 23 лет, по оценке 40 руб. У него жена Марина Дементьева 30 лет, по оценке 8 рублей.

У них дети сын Гурьян 4 лет, 5 рублей, дочери девки Василиса 9 лет, по оценке 3 р., Матрена одного году, по оценке 50 к.

Федор 20 лет, по оценке 45 руб., Кузьма холост 17 лет, по оценке 36 рублей. Дементьевы дети. У Федора жена Ксенья Фомина 20 лет по оценке 11 рублей, у них дочь девка Катерина двух лет, по оценке 1 руб. 10 к…

В оной усадьбе Мальцове крестьян: во дворе Июда Матвеев 34 лет, по оценке 24 руб. 50 коп.

У него жена Авдотья Иванова 40 лет, по оценке 4 руб. 25 коп.

У них сын Лаврентий 4 лет, 1 руб. 60 коп. Дочери: девка Дарья 13 лет, по оценке 4 рубля, Татьяна 9 лет, 3 руб. 70 коп…»

В той же описи сказано, что два гуся стоят 50 коп., пятилетний мерин — 3 руб. 50 коп., корова — 2 руб. 10 коп.

Но при продаже в розницу крестьяне никогда не ценились так низко. В 1786 году Г. Р. Державин, тогда правитель Тамбовского наместничества, сетовал в одном из писем: «Когда по 70 р. крестьян на вывоз отселе не умели купить для кн. Потемкина, то теперь, когда состоялся заемный банк, ни по 100 руб. не продают». В 1780-е годы средняя цена души мужского пола была 80 рублей. В 1797 году в Санкт-Петербургской губернии за одну душу давали 200–300 руб. В других местностях цена была ниже, но не меньше 100 руб.

«А чтоб вовсе их не продавать, того не изображено»

Повсеместная торговля крепостными в немалой степени мешала Екатерине II выглядеть в глазах европейцев просвещенной монархиней и мешала ей создавать образ России как цивилизованной страны. Но интересы высокой политики постоянно сталкивались с экономическими интересами дворянства. И потому императрица была вынуждена лавировать, а изменения в законодательстве не отличались последовательностью.

В 1771 году Екатерина II запретила продавать с молотка крестьян при реализации конфискованных имений с аукциона. Но, как в таком случае оставшихся без земли крепостных продавать, в указе не разъяснялось. В 1792 году в Правительствующий сенат поступило доношение Тамбовского наместнического правления с просьбой разъяснить, как поступить с крестьянами винного пристава, титулярного советника Васильева, чье имущество описано за бесследное исчезновение казенного вина и должно быть продано: «Дабы имела казна о возвращении причиненного ей убытка скорейший успех, а также и частные люди не оставались в искомых своих просьбах без должного удовольствия».

Сенат, обсудив проблему, выпустил указ «О продаже людей без земли в удовлетворение казенных и партикулярных долгов с публичного торга, но без употребления молотка», в котором описывался и ритуал продажи:

«Предписанное запрещение состоит только в том, чтоб людей без земли не продавать с молотка, а чтоб вовсе их не продавать, того не изображено, напротиву того по законам казенные и партикулярные долги повелено взыскивать лично с должников и из их имения, а крепостные владельческие люди и крестьяне заключаются и долженствуют заключаться в числе имения, на которых по продажам от одного другому купчие пишутся и совершаются у крепостных дел со взятьем в казну пошлин, так как на прочее недвижимое имение; то посему означенные описные без земли крестьяне за долги на тех людях, кому они по крепостям принадлежат, без сомнения продаваны быть долженствуют, не употребляя только при той продаже молотка, и для того велеть в том месте, до которого следует, произвесть сию продажу и впредь производить таким образом: во-первых, о вызове желающих к покупке сделать должные по законам публики; а по явке желающих допускать их к торгу, принимать от них цены на письме, и за кем вышняя цена состоится, а прочие давать более отзовутся, за тем и покупка остаться долженствует; впрочем, относительно отдачи тех людей покупщикам и для владения ими видов поступать по законам».

Но проблема заключалась не в аукционах, которые были не так уж часты, а в праве помещиков продавать крестьян поодиночке. Отправив крепостных на каторгу или сослав на поселение, помещик имел право оставить у себя их малолетних детей и затем продать. Отпускать их с родителями было невыгодно: государство платило за мальчиков до пяти лет 10 руб., от пяти до 15 лет — 20 руб., а с 15 лет их засчитывали в рекруты. За девочек — полцены. Дети рекрутов, родившиеся до отсылки отца в военную службу, также оставались у помещика.

Самым прибыльным товаром были выросшие красавицами крестьянские дочери, поэтому их чаще всего отнимали у родителей.

В 1794 году Екатерина II писала генерал-губернатору Тверской и Новгородской губерний Н. П. Архарову, что, по дошедшим до нее сведениям, в имении тверского помещика Хитрово «выбрано с деревни и выслано в Москву к сущему разорению семейств их 30 девок и одна вдова с дочерью, намереваясь и всех годных распродать порознь».

«К концу царствования Екатерины,— отмечал историк В. И. Семевский,— продажа людей в розницу приняла самый позорный вид: людей продавали буквально наравне со скотами, причем наиболее сильный запрос был на красивых девушек».

«А от праздности и развратных»

Александр I, как могло показаться, совершенно искренне желал уничтожить право помещиков торговать людьми в розницу без земли. По повелению императора в собрание Государственного совета генерал-прокурором была внесена записка о непродаже людей без земли и проекты указов по этому вопросу. В записке указывалось на то, что «и доныне с людьми как с вещественною собственностью поступается, и ими торг и продажа, даже публично, производится, а к тому самые земледельцы от семьи и домов их отлучаются и обращаются со всем последующим родом их в состояние дворовых людей, большею частью бесполезных, а от праздности и развратных».

Но, по мнению Госсовета, возникала серьезная проблема: зажиточные помещичьи крестьяне — опора экономики — лишались возможности покупать рекрутов для поставки за своих детей; дворяне же, имевшие не деревни, а только людей, приписанных к домам, не смогли бы продавать их отдельно от дома и таким образом избавляться от развратного и негодного слуги.

Госсовет нашел законопроект опасным и постановил отложить его исполнение. И все кончилось тем, что императорским указом было запрещено печатание в «Санкт-Петербургских ведомостях» объявлений о продаже людей без земли. И с мая 1801 года в газетах стали появляться лишь объявления о том, что такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка отпускаются в услужение. Заинтересованные же лица знали, что речь идет о продаже.

В 1803 году император разрешил всем помещикам освобождать своих крестьян, как благоприобретенных, так и родовых, как поодиночке, так и целыми селениями, наделив их землей. Этим Указом о свободных хлебопашцах Александр I хотел «вывести народ из того варварского состояния, в котором он находится при существовании торга людьми». Но при жизни Александра I из девяти миллионов крепостных в свободные хлебопашцы было отпущено лишь 47 153 души мужского пола.

Остановить же продажу крестьян без земли и прекратить их превращение в дворовых Александру I так и не удалось. В 1823 году вышел указ о запрете помещикам заключать с разночинцами условия и контракты об отдаче им, на какое бы то время ни было, своих крепостных людей в услужение с платой вперед условленной цены или оброка. Указ грозил, что, если обнаружится, что лицо незаконно владеет крепостными, то штраф будет взыскан «как с обличенного в противозаконном владении, так и с дворянина, способствовавшего к тому чрез дозволения делать сии приобретения на свое имя»,— с каждого по 150 руб. серебром за душу мужского пола и 60 руб. серебром за душу женского пола.

Но лица, не имевшие права владеть крепостными, после возникновения каждой новой преграды находили способы ее преодолеть. Например, заключали с помещиками контракты на обучение этих дворовых какому-либо мастерству, хотя им было по 20–30 лет, а их хозяева не состояли ни в одном цехе, или брали их на воспитание — все это не было запрещено. Помещик в среднем получал при такой завуалированной продаже по 40 руб. ассигнациями в год за девушку.

Императору не удалось даже прекратить торговлю людьми на ярмарках. В 1808 году появился указ о запрете подобной торговли, в котором говорилось:

«Его императорское величество по делу, производившемуся в Рязанской палате уголовного суда, о проданных подпоручиком Гололобовым, по доверенностям помещика Головина и жены его, на Урюпинской ярмарке крепостных своих людях без земли и с разлучением некоторых от их семейств, утвердив решение оной палаты, состоящее в том, чтобы Головиным и Гололобову за таковый торг людьми, на ярмарках производимый и в благоустроенном государстве нетерпимый, сделать в присутствии Дворянского собрания выговор, Высочайше повелеть изволил: случай сей опубликовать повсеместно от Правительствующего Сената указами со строгим на будущее время подтверждением, дабы люди без земли лично и поименно на ярмарках и торгах отныне впредь не были привозимы и продаваемы; и чтоб никаких крепостей, ни сделок, ни верющих писем на таковые продажи на ярмарках не совершать и не записывать под опасением, что люди сим образом лично, поименно и без земли на ярмарках и торгах купленные, не токмо признаваемы будут купившим их некрепкими, но по открытии таковой покупки причислены они будут в казенное ведомство, а купившие их подвергнутся взысканию, какое за насильное людьми владение законами положено».

В 1833 году Николай I, убедившись, что этот указ не выполняется, запретил разлучать крестьянские семьи при продаже. Семейством считались отец, мать, незамужние дочери и неженатые сыновья, как несовершеннолетние, так и совершеннолетние. Одной семьей были и родные братья и сестры, не имеющие родителей.

Но опубликованные в «Русской старине» полвека спустя воспоминания сельского священника о быте помещиков перед отменой крепостного права говорили о том, что жизнь и после этих гуманных указов текла по-старому:

«Попался старичок из Саратовской губернии Петровского уезда и рассказал мне о старом своем житье-бытье: “бывало, наша барыня отберет парней да девок человек 30, мы посажаем их на тройки, да и повезем на урюпинскую ярмарку продавать. Я был в кучерах. Сделаем там на ярмарке палатку, да и продаем их. Больше всего покупали армяне. Коль подойдет кто из начальства, то барыня говорит, что она отдает внаймы. Каждый год мы возили. Уж сколько вою бывало на селе, когда начнет барыня собираться в Урюпино”».

В 1841 году была предпринята еще одна попытка ограничить продажи крестьян — вышел запрет покупать крепостных без земли всем не имеющим населенных имений. Теперь, если дворянин решил купить людей без земли, он должен был дать точные сведения, к какому недвижимому населенному имению он намерен этих людей приписать, и эти сведения следовало записать и в купчих.

В Европе в это время активно обсуждался вопрос «об уничтожении торга африканскими неграми». Еще на Венском конгрессе в 1815 году эта торговля была признана «противною законам человеколюбия и общей нравственности». А в декабре 1841 года европейские монархи подписали трактат, в котором они обязывались «воспретить всякий торг неграми, производимый их подданными, или под их флагами, или же посредством капиталов, принадлежащих их подданным».

20 мая 1842 года в России был опубликован указ «О предании суду и наказании Российских подданных, которые будут изобличены в каком-либо участии в торге неграми». Совершившим это преступление грозили наказания, предусмотренные в российских законах за разбой и грабительство на морях.

Но на суше, носившей название Российской Империи, по-прежнему можно было торговать русскими рабами, называвшимися крепостными крестьянами.

Светлана Кузнецова