Что горит

Расследование причин неприятного запаха и плохой видимости в Москве

стихия

       Откуда мгла в Москве? Откуда этот мерзкий, отвратительный, всепроникающий дым, который не дает дышать и заставляет сильно нервничать? Есть версия, что из ближних лесов, с полей аэрации и даже с подмосковных свалок. Ветер дует с востока. Там Люберцы, еще дальше Шатура. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ поехал на восток.
       Под Люберцами действительно находятся поля аэрации. Некоторые издания написали, что это они и горят. Но они не могут гореть. Поля аэрации — это очистные сооружения. Правда, возле Новолюберецкой аэрационной станции я увидел пожар. Две пожарные машины не спеша, с толком тушили его. Распоряжался заместитель начальника цеха станции аэрации.
       — У нас крупнейшее аэрационное сооружение в Европе,— сказал он.— Как же оно может гореть?
       — А дым почему?
       — Так наркоманы дерево подожгли. Правда, вы скажете, что не может быть столько дыма от одного дерева. Могу и это объяснить. Здесь, в районе Люберец, низкое место. Вот дым из Шатуры тут и собирается. А поля аэрации не горят. Если мне не верите, открывайте Ломоносова и читайте! Когда сточные воды подаются на аэрационные сооружения, они насыщаются воздухом. В это время бактерии поедают жирность, содержащуюся в сточной воде, и помирают. Потом возрождаются снова, но другие, а те, которые померли, называются активным илом. Он поступает на обработку, бактерии спекают, готовят из них гранулы, сыплют на дороги... Да что я вам рассказываю? Читайте Ломоносова!
       — Так полей аэрации вообще нет?
       — Как таковых нет. Есть Люберецкая станция аэрации. И пожаров на ней нет. Раньше, конечно, были. Тогда и поля были, в 30-х годах. Со своим укладом жизни...
       В паре километров от станции аэрации над большим пустырем стлался ровный слой дыма. Рядом паслись коровы, стояли пожарная и поливальная машины. Пожарные рассказали, что это бывшее поле аэрации и что полчаса назад коровы зашли на горящий участок и потом в панике долго танцевали на нем, так горячо им было. А куда бежать, они не знали.
       — Давно это поле дымит?
       — Да всегда! — охотно объяснили они.— А в Москве как сейчас? Пахнет дымом? Конечно, пахнет! Не может не пахнуть. Вот у нас в дачном кооперативе один начинает шашлыки жарить, а запах по всем дачам разносится!
       Пожарные рассказали, как они только что вернулись со свалки в паре километров отсюда. Там действительно бушует пожар. За одну половину свалки отвечает Москва, за другую область. Москвичи свою часть пожара засыпают песком.
       — А у нас только вода есть пока,— объяснил водитель пожарной машины. Мы приехали, видим — горит! Так еще никогда эта свалка не горела! Начали заливать. Казалось, там такие небольшие вулканчики. Но как только мы стали их заливать, они провалились, и тут пошел открытый огонь бушевать! Ну, мы видим, что нам с водой не справиться, и уехали.
       — Правильно москвичи песком засыпают. Мы завтра тоже с песком приедем. Поднимитесь на коллектор, оттуда эту свалку хорошо видно.
       Коллектор, высокая земляная насыпь, был в километре. Свалка просто чадила. Дым был очень темный и явно очень вредный. На высоте он немного рассеивался и становился посветлее. Сомнительно, чтобы это им заволокло всю Москву.
       — А километрах в восьми отсюда есть еще одна свалка,— рассказали мне пожарные.— Ее в этом году снова открыли. Была зарезервирована. Тоже, говорят, дымит.
       Я доехал и до этой свалки. Она не дымила.
       Но ведь эпицентр пожаров, как известно,— Шатурский район. А в Шатурском районе эпицентр — 12-й поселок Шатурторфа. В Москве воздух, можно сказать, просто горной чистоты по сравнению с тем, какой он тут. Жители терпеливо вспоминают 1972-й год и, как заклинание, повторяют, что тогда было еще хуже. Главный дым в Москву идет отсюда.
       Вокруг 12-го поселка горят торфяные леса. Ровное черное дымящееся поле с огромным количеством поваленных деревьев и воронками от корней деревьев. Огонь сначала пожирает эти корни, а потом, когда деревья падают, берется за кроны.
       Узкая насыпная дорога ведет из поселка в садоводческие кооперативы. Им угрожает огонь. У многих тамошних жителей уже сдали нервы, они побросали свои дома, заколотили окна и, посидев на дорожку, уехали в Москву и Шатуру.
       Торф горит на глубине в несколько десятков сантиметров, но в некоторых местах огонь вырывается наружу. Среди этого огня и дыма ходит Марина Потапова, начальник шатурской пожарной части #289. Она главная на пожаре. Она кричит мне:
       — Вот сюда не заходите! Провалитесь по колено в торф. А вот здесь по пояс! И, скорее всего, сгорите. В 72-м году именно здесь танкетка с солдатами провалилась! Это же торф. Спасения нет! Но мы, между прочим, поселок уже отстояли. И дачи, скорее всего, отстоим. Здесь два кооператива. Люди из "Голубых озер" настроены очень решительно. Ихний председатель, как-то его зовут... Лениниан, что ли... в общем, он два дня держал огонь на пятом пути. У него даже дети с ведрами бегают. Чуть что — вереницу из людей устраивает. Копают, метлами работают... И побеждают огонь! А в "Энергетике" председателем женщина...
       — Вы тоже женщина. А ведь начальник части.
       — В пожарном деле женщин нет,— отрезает она.— Я даже форму свою отдала мужу. Он тоже пожарный. И форма у нас одинаковая. Только у меня чище. И я ему отдала свою.
       Сегодня у нее главная проблема — куда расставить технику, которой много пришло после того, как в Шатуру подъехал первый заместитель министра МЧС. Больше десятка поливальных машин прислало московское правительство. Но для каждой машины нужны пожарные, чтобы разматывать рукава и держать краны с водой. Об этом как-то никто не подумал.
       — Блин, ты посмотри! — кричит Потапова.— Угол участка задымился! Надо срочно пролить!
       На наших глазах из глубины земли метрах в ста от нас повалил дым. Там густая трава и деревья. Под ними торф.
       — Огонь этот,— объясняет голый по пояс солдат из Тульской области,— роет тоннели под землей.
       — Стой,— подходит к нему Потапова,— а ты не знаешь, кто тушит пожар на шестом пути?
       — Понятия не имею. Никто.
       — Там же столбы ЛЭП! Они же рухнут. Там же были поливальные машины. Их что, нет там?
       Тут мы видим, как из поселка едет поливальная машина. Не в силах дождаться, Потапова долго бежит ей навстречу.
       — Срочно на шестой путь! Там сейчас столбы повалит!
       — Нет,— уверенно отвечает ей водитель,— на шестой путь я не поеду. Мне подполковник МЧС сказал, чтобы я поливал вдоль дороги.
       — Стойте! — кричит Потапова.— Я здесь главная! Мне все подполковники подчиняются! На мне просто формы нет!
       — Не знаю я ничего,— терпеливо отвечает водитель.
       — И что, столбов не жалко? — с интересом спрашивает Потапова.— Два кооператива будут без электричества.
       — Подполковник ездит на "уазике". Подъедет, скажет мне, что надо на шестой путь — я поеду.
       — О! — говорит Потапова.— Я знаю, где этот "уазик".
       Мы идем по дороге в едком дыму. Ничего не видно на два метра вперед.
       — Там, впереди, наши,— обнадеживает Потапова.
       Неожиданно мы натыкаемся на "уазик". Из него выходят двое: подполковник МЧС и еще один человек в гражданском.
       — Это мой начальник, Шурупов Виктор Петрович,— шепчет Потапова.— Замначальника Шатурского УГПС. Большой человек.
       — Это вы приказали не ездить на шестой путь? — набрасывается она на своего шефа.
       — Да нет,— растерянно говорит он.— Мы вообще идем бобровую плотину рушить, нам ни до чего.
       У подполковника в руках лопата, а у Шурупова — топор:
       — Здесь бобры целый город построили. И им в связи с жарой не хватает воды. Вот они и перекрыли ручей. А мы-то думаем, куда вода из карьера делась. Нам самим воды не хватает. Мы почти весь карьер осушили.
       — Да весь 12-й поселок ждет, когда мы до конца карьер осушим! — подхватывает Потапова.— Там же рыба!
       — Сегодня уже люди не выдержали и бреднем прошлись,— застенчиво говорит подполковник. Угрей вытащили, щук...
       — Чьи люди? — гневно спрашивает Потапова.— Я своим сказала: до распоряжений рыбу не трогать. Это наша рыба!
       — Наши люди,— поясняет подполковник.
       — А,— разочарованно говорит Потапова.— А бобрами они тоже интересуются? А вы знаете, что самое ценное в бобре?
       — Ну, знаю. Воротник.
       Я начинаю кашлять от дыма. Сил больше никаких нет стоять в этом чаду. Кружится и болит голова.
       — Шкура, что ли? — смеется Потапова.— Нет! Хвост! В два раза ценней шкуры!
       Шурупов наконец говорит, что пора идти рушить бобровую плотину. Про шестой путь никто уже и не вспоминает. Бобровая плотина — вот что сейчас главное. Мы идем минут десять по торфу. Он проваливается под ногами, но не сильно. Потом начинается лес и густая трава, и мы идем по высохшему руслу ручья. Его бобры и перегородили. И правда — стоит плотина.
       — Как же вы ее нашли-то здесь? — восхищена Потапова.
       — Пожар тушат ногами,— скромно отвечает Шурупов.
       Они начинают разрушать плотину. Это безнадежное занятие. Бобры поработали хорошо: слой глины — слой деревьев и веток, слой глины — слой деревьев...
       — Ой,— вспоминает Потапова,— а шестой участок?
       — Там еще один подполковник есть, тоже на "уазике",— поясняет Шурупов.— Найди его и скажи все, что нужно.
       Мы возвращаемся. В одном месте стоят несколько поливальных машин, две пожарных и два оранжевых "КамАРа", на бортах которых написано "Антиобледенитель".
       — Ну и что они все тут делают? — хватается за голову Потапова.— Куда ты льешь?! Не надо лить на эту сторону! Гори она синим пламенем! Да не так лей! Дай я покажу.
       И она показывает, как заливать торф, водителю поливалки. Струя должна в одну точку как можно глубже, только так будет эффект. Нет смысла распылять ее. Торф надо размывать.
       — Все, грязная как поросенок! Дальше сам. Как хоть этого подполковника зовут? — спрашивает она водителя.
       — Геннадий Васильевич.
       — Херней занимается Геннадий Васильевич. Может, все-таки поедешь на шестой?
       — Дыма там уж очень много,— откровенно отвечает тот.
       — Ну вот! Боишься! Так бы и сказал. Никаких претензий!
       Она презрительно отворачивается.
       — Надо к Стулову идти. Он всем может приказать.
       Стулов тоже из МЧС. Он руководит соседней бригадой. Мы идем к Стулову. Это около километра по той же дороге во мгле. У Стулова работают человек 20. Лес вдоль дороги залит водой, которую качают насосами из карьера с угрями.
       — Стулов! — кричит Потапова.— От вас, начальников, толку нет ни хера!
       Стулов берет из машины пакет с молоком, долго с наслаждением пьет и только потом отвечает:
       — Почему нет?
       — Да там на шестом участке столбы заваливаются, а поливалок нет!
       — Да ну? — удивляется Стулов.— Пойдем! Хотя... Я уйду, а они тут сразу перекур устроят. Ну ладно, пойдем...
       По дороге мы встречаем пожарную машину. Пожарные с горечью рассказывают Потаповой, что у них украли ведро и они уже полдня ищут его по всем пожарам.
       — Лучше бы потушили что-нибудь,— упрекает Потапова.
       — А за ведро потом вы же с нас спросите,— с обидой говорит пожарный.
       Машина уезжает искать ведро, а мы снова подходим к скоплению машин и видим среди них "уазик" с подполковником. Это тот самый Геннадий Васильевич.
       — Что за приказы вы тут раздаете! — подбегает к нему Потапова.— Там, на шестом пути, столбы заваливаются!
       — Не заваливаются они там. Я туда две поливалки отправил,— невозмутимо отвечает подполковник.
       — Когда?
       — Давно.
       — Слава богу! А то бы дачники без электричества...
       Я иду к дачникам и по пути, в той же белесой мгле, встречаю рыбака со спиннингом. Он идет с карьера. Это он там с утра прошелся бреднем вместе с товарищем.
       — Говорят, там угри есть.
       — Какие угри? — удивляется он.— А, вьюны? Ну, мы их выбрасываем. Нет, у нас щучки, плотва.
       Рыбак работает в "Шатурторфе". Эта организация давно не добывает никакого торфа. Сам рыбак только иногда возит торф дачникам. Но они тоже не очень охотно пользуются его услугами, предпочитают копать торф сами вдоль дорог.
       — Надо все взорвать и залить водой,— убежденно говорит рыбак.— Так сделали в 72-м году. Других возможностей нет. Раньше надо было думать. Наш мэр Парвицкий прохлопал, когда все только начиналось этой весной. Думали, обойдется. И людям ничего не сказали. Тревоги не было. Хорошо еще, москвичи с дач начали везде звонить, что им конец, вот шум и поднялся.
       Он рассказывает, что раньше на всех торфяных участках были шлюзы, которые весной перекрывали выход заливной воде. Она стояла, сколько нужно. Если лето было дождливое, шлюзы открывали, и вода уходила. Прошлым летом разломали последний шлюз на 19-м участке.
       Попрощавшись с рыбаком, я пошел дальше и увидел солдат. Они направили струю воды вверх и уныло смотрели на нее. Потапова не пережила бы такой картины. Тут струя воды неожиданно иссякла.
       — Бля, Слава, неужели все?! — восторженно прокричал один солдат другому.
       — Похоже,— неуверенно ответил тот.— Бензин в пожарке, наверное, кончился. Сворачиваемся!
       Еще одну поливальную машину я встретил метров через 200.
       — Извините, у меня зрение плохое,— обратился ко мне водитель.— Что вон там, на осине, что за ящик?.. Говорят, так иногда диких пчел ловят. Так может, там мед?
       — Все равно не дойдем туда,— успокаивал его другой человек в машине.— Там же торф горит.
       — Погоди ты... Надо подумать...— отвечал водитель.
       У садового товарищества я заметил несколько легковых машин. На дороге лежали поваленные березы. Дачники быстро распиливали их.
       — Мы беспокоимся и природе и о себе,— сам заговорил немолодой человек с бородкой.— Запасаем дрова на зиму.
       Он оказался председателем "Голубых озер". Звали его Владиленом, а не Ленинианом, как говорила Потапова.
       — Вот,— показал он,— столбы ЛЭП только что завалились. Поднимаем. Надо же чинить.
       — У вас же две поливальных машины должны работать! — удивился я.— Геннадий Васильевич давно прислал.
       — Какие? — удивился и он.— Никаких. Нет, не было машин. Но ничего страшного. Мой сын владеет навыками электрика. Видите, он на березе сидит? Правда, береза тоже подгорает... Слезай! Да это что... Недавно опора упала, и напряжение в 6 киловольт не снимали четыре часа. Этот год сумасшедший какой-то. Но ничего, у меня люди крепкие. Это на "Энергетике" все разбежались. А я только свистну — и все здесь. Я 35 лет в армии... там с автоматом ходил, здесь с пилой... Но трудно бороться... Только если неделю будут идти проливные дожди... И грибы, кстати, пойдут!
       — Говорят, у вас и электричества давно нет.
       — Нет электричества. Ну и не надо. А если бы и было, тут бы все сгорело. Ведь провода рвутся.
       — Так тут и так все сгорело.
       — Еще не все,— оглядевшись по сторонам, возразил он.
       АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...