— Вы ведь балерина, если не ошибаюсь?
— Да, я работаю в Большом театре и учусь в ГИТИСе. Приехала вот к папе отдохнуть...— Вы успели увидеться с отцом?
— Мы сумели увидеться. Я была у него дней пять, и вот такое произошло...
— Ничто не предвещало?
— Ничто не предвещало. Мы совершенно спокойно отдыхали, ходили на пляж, загорали, купались. Был чудный отдых. Приехала Суламифь Михайловна Мессерер к нам. Мы с ней занимались. Такое счастье — индивидуальные занятия с ней. Мы все общались. Она замечательный рассказчик. А потом в среду утром они ворвались в дом.
— Кто они?
— Полиция. Они были не в форме, а в обычной гражданской одежде.
— Почему ворвались? Они звонили, и им не открывали?
— Это было часов в десять утра. Мы спали. Они, их, наверное, было человек двадцать, перелезли через забор. Разбудили нас. Ворвались и ко мне в комнату. Приставили пистолет к голове и говорят: "Вставай, ты кто?" Я отвечаю: "Я Лола". Они говорят: "Ну понятно". Не очень приятно просыпаться с пистолетом у виска.
Потом показали ордер на обыск. Мы говорим: пожалуйста, смотрите. Проверили паспорта. И стали обыскивать.
— А вы поинтересовались, в чем дело, или ничего не успели спросить?
— Они сказали, что действуют по распоряжению венецианской полиции. И когда папа начал задавать им вопросы, спросил, в чем дело, они сказали, что им велено обыскать, вот у них есть ордер — они и обыскивают, а все вопросы он сможет задать уже в Венеции прокурору. Они обыскали дом. Что там искали? Там, кроме пляжных летних вещей, ничего и нет.
— Эта вилла на море?
— Да, дом двухэтажный, пять спален. Вот мы там были — папа, я, Суламифь Михайловна, папин друг с женой и домработница. Потом они закончили обыск и сказали папе, что он должен поехать с ними в Венецию. Объяснили, что задерживать без причин можно только на двое суток, 48 часов. Папа еще спросил: "Ну я вечером сегодня вернусь?" Они говорят: "Не знаем. Возьмите на всякий случай вещи. Там решат, в Венеции. Наше дело привезти".
— А как отец себя вел — он был спокоен или, наоборот, сердился?
— Довольно спокоен. Ему было, естественно, неприятно все, что происходило, но он знал, что ни в чем не виновен. Он был просто удивлен, что они пришли. Возмущен... А потом они сказали, что он поедет в Венецию разговаривать с прокурором.
— Он все же взял с собой какие-то вещи?
— Да, что-то взял, какие-то вещи первой необходимости. И поехали. Сначала у него работал телефон. Мы созванивались. Ехать от Форте-де-Марми до Венеции часа три на машине. Закончили обыск часа в два, да еще три часа дороги. Приехали они туда после пяти вечера. Папа позвонил и сказал: "Прокурор уже ушел. Наверное, завтра..."
— Его поместили в какой-то изолятор?
— Не знаю, где-то он там сидел, в какой-то комнате. Но мог говорить по телефону. А потом он сказал, что будет завтра разговаривать с прокурором и останется там ночевать. Потом мы ему звонили уже вечером, а у него телефон не работает. Решили — может, батарейка села или его попросили выключить. И уже потом, утром — московские газеты, телевидение... Какой-то бред — папе приписали, что он как будто связан с Олимпиадой, какие-то медали... Какие-то пять лет грозят, штраф. Человеку, который смотрел Олимпиаду по телевизору и никакого отношения к ней не имеет!
— То есть все дальнейшее вы узнавали по телевизору? Телефон так и не заработал?
— Нет, с отцом я больше не говорила. Все остальное узнала по телевизору, пока не появился адвокат.
— Вы сами нанимали адвоката или у отца был в Италии свой адвокат?
— Нет, не было. Ему не нужен был адвокат. Он жил совершенно спокойно и мирно, не было никаких проблем. Мы нашли очень хорошего адвоката.
— Можете ли вы сейчас встретиться с отцом?
— Нет, адвокат сказал, что пока не могу. Он недоступен, и телефон тоже. Он находится в изолированном месте. Чтобы теперь его увидеть, нужно записываться на свидание заранее. И пока это невозможно. Пока он может видеться только с адвокатом. Его зовут Лука Салдарелли.
— А адвокат уже с ним общался?
— Вот сейчас он там. Поехал к нему утром. В первый раз. Вечером мы надеемся что-то узнать.
— А отец проявлял какой-то интерес к фигурному катанию?
— Он никогда не увлекался фигурным катанием. Он в молодости профессионально играл в футбол. Он любит балет, он любит эстраду, у него там много друзей. А фигурное катание — абсолютно нет... Не его профиль.
— Но есть фотография, где он вместе с фигуристкой Анисиной.
— Они познакомились, когда папе вручали орден Святого Константина Великого в Париже. Марина приехала его поздравить, так мы и познакомились. Она сказала: "Алик, я вас поздравляю..." Французы тогда еще говорили, что вот русские люди прославляют Францию. Такая была праздничная атмосфера. И нам было приятно с ней общаться. А потом она иногда звонила. Ну просто: "Как дела? Как вы отдыхаете?" Поддерживали отношения. Когда мы бывали в Париже, приглашала на соревнования. А когда была Олимпиада, я была в Москве. Папа — в Италии. Наверное, она звонила, говорила, что волнуется, что такая ответственность. И папа, наверное, говорил: "Ну давай, держись, не переживай, все будет хорошо, ты победишь". Что люди обычно говорят в таких случаях... Желают удачи.
— Вы останетесь пока в Италии? Будете ждать возможность увидеться с отцом?
— Я обязательно дождусь. И пока все это не разъяснится, я не уеду. Это мой папа. И я должна помочь, насколько я могу. У него здесь больше нет никого из родных. Я, знаете, не представляю, как он там сидит один, нервничает. И за меня нервничает — как я здесь... Я не сплю уже три ночи и очень за него переживаю. И, главное, не понимаю, что происходит. Это же бред. В Америке он вообще не бывает. В России тоже не бывает. В Париже не был два года. Живет в Италии. А о нем говорит и пишет весь мир. Не дает спокойно жить. Кому все это надо? Еще раз заявляю: он ни в чем не виноват.