«Сокуров запрещал нам смотреть его фильмы»
Кантемир Балагов о своем фильме «Теснота» и учебе у Сокурова
3 августа в прокат выйдет "Теснота" 26-летнего Кантемира Балагова, ученика Александра Сокурова,— фильм, участвовавший в Каннском конкурсе "Особый взгляд" и получивший приз ФИПРЕССИ. Действие "Тесноты" происходит в Нальчике в 1998 году, брата главной героини похищают ради выкупа, а камера описывает быт еврейской общины в Кабардино-Балкарии 1990-х. О том, каково это — быть кабардинцем, учеником Сокурова и каннским лауреатом в 26 лет, с Кантемиром Балаговым поговорил Константин Шавловский
Фото: Петр Ковалев/ТАСС
Как появился замысел "Тесноты"?
Об одном реальном похищении мне рассказал отец, но та история была совсем другой — там этот эпизод начинал серию разборок и все в итоге выливалось во вражду между криминальными семьями.
То есть могла бы выйти история кавказских Монтекки и Капулетти?
Может быть, но мир криминала мне был неинтересен с самого начала. Я тогда задумался, как чувствует себя человек, у которого украли его близкого. Меня зацепило именно это.
Вы сразу знали, что фильм будет про Нальчик и 90-е? Именно это пространство и время вас интересовало?
Про Нальчик — да. С 90-ми сложнее. Но похищение человека как заработок могло быть у нас только в 90-е. Сейчас мотивы были бы другие. И потом, для меня было важно, что фильм отчасти основан на реальных событиях. Эта близость Чечни, которая пыталась отделиться, и в Нальчике тоже были одно время смутные настроения. Но, несмотря на ужасы того времени, я отношусь к нему с любовью. У каждого человека, как мне кажется, есть свое место памяти — отрезок времени, к которому он будет возвращаться всю жизнь. И 90-е — это мое место памяти. Я, конечно, помню их отрывисто, это мои пять-семь лет. Помню отца, который возвращался из командировки и привозил мне какой-то музыкальный аппарат. Но я ничему не буду никогда так рад, как вот этому месту и этому времени.
Нальчик сильно изменился?
Люди, которых я любил, конечно, сильно поменялись. Но визуально за пределами центра все осталось почти таким же. Я, например, живу в Александровке — это такой райончик, не совсем на отшибе, но и не совсем в центре. Поменялись только заборы — в 90-х они были невысокими, а сейчас люди строят такие двухметровые заборы, чтобы их никто не видел и никто не трогал.
Чечня сразу появилась как важный фон для рассказа этой истории?
Да. Хронику, которая показана в фильме, мы смотрели со школьными приятелями у меня дома, прогуливая урок. И это очень острое мое воспоминание. Многие обвиняют меня в том, что это провокация ради провокации, на этом моменте и в Канне, и на "Кинотавре" люди выходили из зала. Но я был уверен в ней с самого начала. Конечно, когда мы ее смотрели, войны уже не было, но все равно была опасность, что все может повториться. Она, в общем-то, остается до сих пор.
Вы из кабардинской семьи?
Да, у меня и мать, и отец кабардинцы.
А вы чувствуете себя кабардинцем? Вернее, для вас это важно? Мы вот сидим с вами в сетевой кофейне в городе Петербурге и говорим о вашем фильме, показанном на Каннском кинофестивале...
Я и до всего этого не чувствовал себя кабардинцем, у меня нет никакой привязанности к этим традициям, к этой культуре. Я же даже кабардинского языка не знаю.
Но снимаете вы фильм о том, как людям в этих традициях и культуре тесно.
Потому что эта теснота есть внутри каждого, кто вырос на Кавказе. Мы все несем ее в себе.
Компания у вас была кабардинская?
Среди наших друзей, конечно, были русские ребята, но уже ассимилированные — у них уже были понятия "кавказского парня". В Нальчике вообще межнациональные конфликты очень остро ощущались, постоянные оскорбления на национальной почве, драки — между русскими и кабардинцами, между кабардинцами и балкарцами.
Почему ваши герои — евреи и кабардинцы, а не русские и кабардинцы, например?
Герой фильма Залим, парень, в которого влюблена главная героиня Илана, в отличие от нее, не может переступить через традиции своего народа и остаться с ней, потому что его семья против союза с еврейкой. Русская семья не была бы против. А кабардинская семья будет против еврейки — и еврейская семья будет против кабардинца. В обоих этих народах, как мне кажется, слишком силен догмат традиций и правил. И мне важно было показать, что героиня может переступить через это все, а герой — нет. Потому что кавказские мужчины слабее женщин. Ну мне так кажется.
В сценарии главной героиней сразу была женщина?
В первом варианте эта была история про братьев. Но потом я подумал, что это слишком предсказуемо, если старший брат будет спасать младшего. От мужчины этого ждешь. А мне интересно наблюдать на экране за женщиной, которая действует.
Как вы встретили актрису, Дарью Жовнер?
У нас на кастинге был текст Платонова из повести "Джан", там есть отрывок про детей. Я выбрал его, потому что мне было интересно, насколько органично может современный актер почувствовать и рассказать эту историю. И Даша, в отличие от многих, сразу сделала что-то интересное. А когда я просматривал материал, то впервые в жизни увидел, что такое киногения. Она очень киногеничная, и в жизни совсем другая, чем на экране.
Во время подготовки вы советовались с Сокуровым?
Да, и он, кстати, был очень зол, что я взял Платонова, поскольку считает, что это все ненужные режиссерские штучки, что надо было дать просто текст из фильма. Скорее всего, он прав.
А как вы вообще попали на курс к Сокурову?
В общем-то, случайно. Начал снимать видео и выкладывать их на ютьюб. Отец сначала относился к этому как очередному пустому моему увлечению.
Были, значит, и другие?
Да, я фотографировал, а до этого еще пытался заниматься электронной музыкой. Когда начал снимать, мой товарищ, уже учившийся у Сокурова, посоветовал мне к нему обратиться. Так я к нему поступил, на третий курс. И меня там, конечно, перевернуло полностью. У нас был серьезный упор на литературу, а я до мастерской вообще не читал — может, пару книг прочел за всю жизнь.
Насколько я знаю, в мастерской Сокурова была спартанская подготовка, это правда?
Да, до такой степени, что в какой-то момент я даже хотел уйти с курса. От усталости. Иногда мы приходили на занятия в девять утра, а уходили в три часа ночи. Когда, например, приезжал преподаватель по истории кино, Алексей Гусев, и мы с ним за неделю должны были пересмотреть всю историю французской "новой волны". Потом, у нас был курс актерского мастерства, и к приезду Сокурова каждый должен был готовить отрывки и показывать. А параллельно мы должны были снимать, документальное или игровое, но раз в семестр должен был быть у каждого хотя бы один фильм. И все время нужно было очень, очень много читать — потому что приезжали преподаватели по зарубежной литературе, по антропологии.
Вы чувствовали себя участниками какого-то уникального эксперимента?
Когда мы смотрели работы выпускников российских киношкол, мы чувствовали, что нам очень повезло с Сокуровым. Он ставил во главу угла не академизм, а нашу индивидуальность. Вплоть до того, что запрещал смотреть его фильмы, которые мы, конечно, тайком от него смотрели,— ему было важно, чтобы мы не повторяли ни его почерк, ни почерк других знаменитых режиссеров.
Но в своих интервью вы очень точно называете референсы для "Тесноты", так что и критику почти нечего делать. Все эти фильмы вы посмотрели во время обучения?
"Розетту" братьев Дарденн нам показывал преподаватель по монтажу, и фильм меня настолько зацепил, что я пришел домой и сразу же пересмотрел его, а с тех пор еще много раз к нему возвращался. "Кулаки в карманах" Марко Белоккио мы смотрели на курсе по истории кино. А Брессон — один из любимых режиссеров Сокурова, поэтому я начал смотреть его фильмографию и так наткнулся на "Мушетт". Но Сокуров вообще-то запрещает смотреть чужие фильмы, особенно мне. Он говорит — тебе нужно как можно меньше смотреть и как можно больше читать.
Когда "Теснота" попала в Канн, вы удивились?
Еще бы. А о том, что фильм попал в "Особый взгляд", я вообще узнал из пресс-конференции. Потому что изначально речь шла о другой программе. Я просто полез в интернет узнать, будет ли в основном конкурсе новый фильм Кешиша.
Почему именно его?
Мне очень нравятся все его фильмы, не только "Жизнь Адели", но особенно "Кус-кус и барабулька", и "Черная Венера", конечно. Мне очень близко по стилю то, что он делает. С ним я могу выключить голову и просто следовать за режиссером. Это редко с кем у меня бывает.
У вас все на курсе один и тот же набор фильмов смотрели?
По истории кино — да. А Кешиш, Гранрийе, режиссеры, которые важны для меня,— не уверен. Не знаю. Проблема наша в том, что мы не очень сплоченные. И Александра Николаевича мы в этом плане, конечно, разочаровали и подвели, потому что он думал, что после окончания курса мы соберемся, будем снимать все вместе, своими силами. Но ничего не получилось. У каждого сразу были свои дела, свои сценарии.
У вас сейчас есть новый сценарий?
Есть заявка. Но сейчас меня больше всего волнует, как доказать самому себе, что все, что произошло с "Теснотой", это не везение.
Я видел, что вы читаете Алексиевич. Будете работать с ее прозой?
Нет, но можно сказать, что в моей будущей истории есть мотивы, которые я взял из ее книги "У войны не женское лицо". Сценария еще нет, мы только работаем над ним.
То есть это будет военное кино?
Послевоенное. Это 1946 год. Мне важно поймать ощущение человека от того, что война только-только закончилась, чтобы в нем было предчувствие лучшей жизни. Интересно, что происходит с ним дальше. Это снова будет женская история, только у героини совсем другой характер. И я очень надеюсь, что с этой шумихой вокруг "Тесноты" бюджет моего следующего фильма будет хоть чуть-чуть больше.
А какой был бюджет у "Тесноты"?
12 миллионов рублей. И я до конца не верил, что нас куда-то возьмут, потому что это же не могло не сказаться на качестве. Например, звук в "Тесноте" у меня до сих пор вызывает дрожь. Но это и учит чему-то, конечно. Уже сейчас я прикидываю, что если денег не хватит, то можно смешивать игровые эпизоды с хроникой. Правда, пока не понимаю, может ли она органично вжиться в ткань фильма.
Это внимательное отношение к документальному материалу у вас — оно ведь от Сокурова?
Наверное, можно так сказать, вам видней. Меня всегда поражало, как он обращается с хроникой вообще — и особенно в игровом кино.
А эта документальная фраза в начале "Тесноты", где вы представляетесь за кадром,— она тоже была в сценарии изначально?
Нет, ее предложил Сокуров после того, как мы показали фильм критикам — Петру Шепотиннику и Асе Колодижнер. Они высказали опасения, что зритель, не знакомый с контекстом, не поймет ничего про то, почему в фильме Нальчик, почему 1998 год. Александр Николаевич предложил это решение, и мне оно понравилось. У меня есть курсовая короткометражка "Первый я", где в начале фильма я стою перед камерой и объясняю будущему герою фильма его задачу. Меня это в принципе интересует — игра автора и героя. В этом плане, кстати, меня восхищает финал "Франкофонии" Сокурова, когда режиссер сажает перед камерой двух своих героев и предсказывает им будущее.
В прокате с 3 августа
