Три нуля в прикупе

4 августа 1997 года россияне узнали о скорой деноминации — удалении трех нулей с банкнот и возвращении забытой со времен СССР копейки. Прошло 20 лет. Уже и рубль стоит как советская копейка, и российской копейкой почти не пользуются — может, отрезать еще пару нулей?

ГЛЕБ БАРАНОВ

К 1997 году прошло пять лет с тех пор, как россияне перестали быть советскими людьми. То ли «всего пять», то ли «целых». Вроде бы столько же сегодня отделяет нас от 2012 года, и за это время тоже многое изменилось, но все же сейчас пятилетка — это меньше, чем президентский срок, а в 1990-х — целая эпоха. Менялось слишком многое и слишком быстро — к 1997 году СССР уже вспоминался, как нечто очень далекое, подернутое дымкой времени.

И ценники изменились едва ли не сильнее всего остального. Советские цены все ведь помнили наизусть. Увидеть их в магазине немного иными можно было лишь в другом ценовом поясе страны (их было три) или после запланированного изменения. Конечно, существовали и другие цены — на колхозных рынках, у спекулянтов, а позднее и у кооператоров. Но даже и сейчас многие из тех, кто посещал советские магазины, вспомнят, сколько стоил хлеб, мясо или молоко, как дорожало спиртное или сигареты. А кто сегодня может припомнить цены лета 1997 года?

Гонка подорожаний

Не то чтобы это совсем уж невозможно (иной раз поражаешься, какие подробности помнят люди), но вот, например, опрошенные мною знакомые сходу сделать этого не смогли. Мне же пришлось для освежения памяти залезть в архив журнала «Деньги», хотя 20 лет назад я посещал магазины даже чаще, чем в 1980-х. Но не удивляемся же мы, если не можем вспомнить номер быстро промелькнувшего автомобиля. А цены в 1990-х мелькали стремительно.

Говядина в июле 1997 года в России стоила в среднем 15 272 руб., масло сливочное — 22 841 руб., десяток яиц — 5877 руб., молоко — 3510 руб., а картофель — 1949 руб. за килограмм.

По сравнению с советскими временами продукты в России в основном подорожали в 5–10 тыс. раз, иногда немного меньше, но порой и заметно больше.

И это средние цены по России. Сейчас, конечно, тоже ценники даже в соседних магазинах несколько отличаются, но тогда разброс был побольше. А в разных городах стоимость одной и той же потребительской корзины могла различаться более чем двукратно. Так что сравнение с советскими ценами весьма условно. Региональные колебания цен опять же существуют и сегодня, но тогда они были более заметными и одновременно менее очевидными.

Скажем, пачка сигарет Marlboro в 1997 году стоила в Москве в среднем 5800 руб., в Санкт-Петербурге — 7500, а в Ульяновске заметно дешевле — всего 4850. Но вот баллончик бензина для зажигалки Zippo в Ульяновске имел ценник уже в 27 тыс. руб. против 20 тыс. в Москве. Дороже всего — 50 тыс. руб.— он был опять-таки в Санкт-Петербурге. Зато по стоимости упаковки кремней для той же Zippo северная столица лидером не была. В Ульяновске за упаковку просили 14 тыс. руб., тогда как в Санкт-Петербурге — 10 тыс., а в Москве — лишь 5 тыс.

И это не говоря об изменившейся структуре цен, а главное — о доступности самих товаров. В СССР в начале 1980-х Marlboro можно было купить в магазине в 3–5 тыс. раз дешевле, чем в 1997 году в России. А в короткое время между их первым появлением на советских прилавках и подорожанием — и еще дешевле. Вот только со временем эта возможность становилась все более теоретической.

На практике же взять Marlboro — и часто не молдавского, а действительно зарубежного происхождения — можно было у спекулянта. Только не за полтора, а уже за три-пять-десять и более рублей, и чем ближе к концу 1991 года, тем дороже. В этом случае получится, что подорожали Marlboro не то в 100, не то в 10 тыс. раз — смотря какой год, месяц и способ покупки брать в СССР и с каким городом в 1997 году сравнивать. В той или иной степени это относится ко многим товарам.

Впрочем, как ни считай, на сколько они подорожали, все равно выйдет очень много — все-таки страна пережила гиперинфляцию.

За шесть лет с 1991 по 1996 год, по данным Росстата, индекс потребительских цен вырос на 566 706%, то есть более чем в 5600 раз. Темпы инфляции, впрочем, постепенно падали: с 2508,8% в 1992 году до 21,8% в 1996-м.

За первое полугодие 1997 года цены выросли всего лишь на 8,6%. Эта цифра не выглядит блестяще ни относительно советских времен, ни в сравнении с текущей российской инфляцией, близкой к 4% годовых. Однако в 1997 году она была предметом нескрываемой гордости Банка России и исполнительной власти.

Нулевой вариант

Это, собственно, и был тот фантастический успех денежно-кредитной и бюджетной политики, который должна была ярко отметить и закрепить деноминация. Странным это может казаться только сейчас. А тогда о том, что возможен мир без гиперинфляции, в России действительно подзабыли и рост цен на 11% (столько вышло по итогам 1997 года) выглядел победой.

Все-таки за предыдущие пять лет по ощущениям и в самом деле прошла эпоха — как для рядовых граждан, так и для руководства страны. Оно всерьез рассуждало о новом поколении, не имеющем связи с советским прошлым, но люди все-таки по большей части были пока те же самые, что и в Советском Союзе.

А в СССР от денежных реформ никогда не ждали добра. И едва ли кто-то может сказать, что совсем уж напрасно. Это ведь мало того, что нервотрепка, это порой еще и частичная конфискация — как в 1947-м или 1991-м.

Деноминация задумывалась совсем иначе, но готовилась ровно так же, как и предыдущие денежные реформы,— в обстановке секретности.

Полностью засекретить подобные приготовления очень трудно, какие бы подписки о неразглашении ни давали слишком уж многочисленные участники процесса. И вплоть до официального объявления о деноминации все шло почти как перед обменом денег в 1991 году. В тот раз с 1990-го, а в этот — с 1996 года пошли слухи о подготовке денежной реформы. В обоих случаях основное направление мысли реформаторов было угадано: в 1990-м — замена крупных купюр, в 1996-м — уменьшение количества нулей. В деталях слухи, конечно, разнились, но были устойчивыми.

СМИ о них то и дело сообщали, власть информацию опровергала. Министр финансов СССР Валентин Павлов в последний раз отверг возможность скорой денежной реформы без малого за две недели до объявления о ней, а председатель Банка России Сергей Дубинин — почти за три. И способ опровержения они выбрали, надо заметить, схожий — оба в целом говорили правду.

И все же их слушатели понимали: на ближайшее время ничего не планируется. Денежная реформа, заявлял Валентин Павлов, лишь часть комплекса мероприятий по оздоровлению экономики и без решения других задач ни к чему не приведет. И потом это очень дорого, говорил он, да и для печати необходимого объема новых купюр существующим мощностям нужны годы.

«Пример Италии и Японии показывает, что проведение деноминации не обязательно,— говорил в свою очередь Сергей Дубинин.— Однако во Франции и Израиле это принесло пользу. Нам следует оценить экономическую ситуацию в стране и решить, надо ли проводить деноминацию, так как новое поколение уже привыкло оперировать такими деньгами».

Новое поколение пока лишь осваивало горшки. А вот часть бывших советских людей уже и в самом деле научилась оперировать такими деньгами — они пересчитывали рублевые цены в доллары.

Эти цифры было удобнее запоминать, да и зарплаты в иностранной валюте стали довольно распространенным явлением. Так что число нулей на рублевых купюрах и в самом деле мало кого беспокоило.

Туман банковской войны

Когда выяснилось, что Валентин Павлов ввел народ в заблуждение, страна оскорбилась, обозлилась, но при этом вполне поняла, почему он так поступил. Все-таки в 1991 году готовилась внезапная конфискация средств у граждан. Коварное, конечно, поведение, но объяснимое. Во втором случае никто не расстроился. Но было странно — казалось совершенно излишним громко опровергать информацию о безобидной реформе прямо накануне объявления о ней. Вот если бы в тот момент ничего такого не планировалось — тогда другое дело.

И в прессе появились объяснения конспирологического характера. Совсем уж притягивать за уши их не пришлось — дело в том, что председатель ЦБ именно в тот момент был активным участником большого скандала. 14 июля Сергей Дубинин распространил громкое заявление, обвинявшее Андрея Вавилова (главу банка МФК; в мае 1997 года Вавилов покинул пост первого замминистра финансов) в коррупции. Одновременно Уникомбанк, участвовавший в операциях с государственными ценными бумагами, обвинялся в присвоении бюджетных средств. Последовали встречные обвинения и опровержения.

Группа ОНЭКСИМ-банк—МФК как раз готовилась к аукциону по «Связьинвесту». Ее конкурентами были структуры Владимира Гусинского и Бориса Березовского. И СМИ в то время описывали эту ситуацию в контексте обычных для того времени информационных банковских войн. Хотя справедливости ради заметим, что по-другому описать это было бы трудно. Более того, слово «информационная» иногда выглядело лишним.

Окна квартиры Сергея Дубинина через несколько дней снова обстреляли (предыдущий обстрел случился в марте 1996 года). Параллельно Андрей Вавилов направил в Генпрокуратуру «жалобу по факту посягательства на жизнь».

В заявлении говорилось о возможной причастности главы ЦБ ко взрыву возле Минфина в феврале 1997 года служебного Saab 9000 Андрея Вавилова. В общем, шла обычная деловая жизнь того времени.

25 июля победителем аукциона по продаже пакета акций «Связьинвеста» стал консорциум Mustcom. В него помимо компаний группы ОНЭКСИМ-банк—МФК входили Deutsche Morgan Grenfell, Morgan Stanley и фонд Quantum Джорджа Сороса. Но лишь 30 июля договор между Mustcom и РФФИ был подписан. Случилось это после того, как первый вице-премьер Анатолий Чубайс, несмотря на противодействие Бориса Березовского и Владимира Гусинского, смог убедить президента одобрить знаковую сделку.

А затем стало известно, что Сергей Дубинин вызван в самарский санаторий «Волжский утес» — там в этот момент располагался президент России. 1 августа глава ЦБ прибыл туда вместе с премьер-министром Виктором Черномырдиным. Недоброжелатели председателя Банка России замерли в предвкушении.

«Скандал был спущен на тормозах, и получалось, что Сергей Дубинин ни с того ни с сего облил грязью банкиров,— писал позднее журнал "Деньги".— Казалось, другого выхода, кроме отставки, у него не было.

Однако глава ЦБ нашел блестящий выход из положения. Во время встречи с Борисом Ельциным, на которой должен был обсуждаться конфликт Дубинина с Вавиловым и Уникомбанком, глава ЦБ неожиданно объявил о... деноминации.

Эта новость совершенно затмила скандал. С тех пор о заявлении Дубинина мало кто вспоминал. Все стали готовиться менять деньги».

Операция «Деноминация»

Но если эти события и имели какое-то отношение к самой деноминации, то лишь в плане выбора конкретной даты для объявления о ней. А о чем на самом деле шла речь на той встрече Бориса Ельцина с Сергеем Дубининым в «Волжском утесе», официально и вовсе не сообщалось.

Журналистам президент сказал следующее: «Потерпите несколько дней, я по этому поводу выступлю по радио и телевидению». Этого было достаточно, чтобы пресса стала гадать, что же будет объявлено, и денежная реформа была одной из главных версий.

А через три дня с утра в СМИ поступил документ от пресс-службы президента под грифом «Строгое эмбарго до 12.00 4 августа», содержащий довольно обширный текст заявления Бориса Ельцина о деноминации. Он сообщал, что с 1 января 1998 года произойдет деноминация рубля в тысячу раз. Никого обмена «в три дня», как в 1991 году не будет. Новые и старые купюры будут параллельно ходить целый год, и еще четыре года старые деньги можно будет обменять на новые.

«Мы сегодня надежно контролируем денежное обращение, контролируем инфляцию,— заявлял президент.— Люди знают — стремительного повышения уровня цен у нас сейчас уже не происходит. Цены на основные товары практически стабильны, и мы твердо уверены, что такими они и останутся. Поэтому и приняли это решение — провести денежную реформу. Этим мы сегодня заявляем: инфляции больше не будет. С ней покончено. Новые нули на наших купюрах больше не появятся никогда».

В это время в Юго-Восточной Азии уже начинался финансовый кризис, через год обернувшийся знаменитым «девальвации не будет», дефолтом, той самой девальвацией, новым витком инфляции. Но в конце лета—начале осени 1997 года «азиатский кризис» разворачивался еще где-то далеко — в Таиланде, Малайзии, Сингапуре и Индонезии.

В августе-сентябре в России вообще впервые в течение двух месяцев подряд наблюдалась дефляция.

Но к 1 декабря, когда стартовала рекламная кампания на телевидении и радио, а в банках появились плакаты, посвященные деноминации, все было уже совсем не так благостно. 23 октября произошел обвал на Гонконгской бирже, который распространился почти на весь мир, в том числе на Россию. Из страны побежали иностранные инвесторы, а экономические и финансовые проблемы стали расти как снежный ком.

Госдума даже стала обсуждать возможность переноса деноминации. Но делать этого не стали, и это был разумный выбор. Деньги на реформу уже были потрачены, а сама она не должна была никому повредить. И в самом деле, не считая неизбежных при мероприятиях такого масштаба небольших накладок, все прошло очень спокойно.

В магазинах появились двойные ценники (в старых и новых деньгах), а старые купюры постепенно сменились новыми. Это была одна из самых человечных денежных реформ в нашей истории. И ее, вероятно, могли бы долго вспоминать именно так, если бы не затмивший все кризис 1998 года.

Теория перманентной реформы

С годами на деньгах добавилось нулей — сразу после деноминации самой крупной купюрой была 500-рублевая. И это неудивительно — с 1 января 1998 года по 1 июля 2017 года цены выросли на 1431,2%, то есть примерно в 15 раз.

А с 1 января 1991 года по настоящее время индекс потребительских цен Росстата и вовсе прибавил невообразимые 9 633 417% — рост более чем в 96 тыс. раз.

Но с учетом деноминации это означает, что цены сейчас без малого в 100 раз выше, чем в СССР. Иначе говоря, нынешний рубль примерно соответствует советской копейке. Может быть, провести новую деноминацию, отрезав еще пару нулей?

Это, правда, не вернет советские цены. У многих товаров ценники и впрямь будут напоминать о социалистическом прошлом, но у других будут отличаться от тех цифр на порядок. Зато курс доллара будет выглядеть вполне по-советски — около 60 копеек.

Иногда можно будет встретить хлеб за 13–16 копеек, как в СССР, или говядину за 2 руб. В принципе она сейчас подороже, но не надо забывать о качестве. Как говорил пес Шарик из советского мультфильма: «Мясо надо в магазине брать — там костей больше». Такую сейчас можно взять и дешевле.

Курятина или яйца заметно подешевели бы и без подобных уточнений, но некоторые цены поставили бы советского человека в тупик. Так, при электричестве со знакомой ценой 4 копейки за квт/час метро стоило бы не 5 копеек, а в десять раз дороже.

Счет за коммунальные услуги в районе 50 руб. в месяц 30–40 лет назад потряс бы до глубины души любого — столько нередко платили за год.

Промышленные товары с современными сравнивать особенно трудно — и из-за дефицита в то время, да и просто по причине прогресса. С чем сравнить кассетный магнитофон за 200 руб., если сейчас им практически никто не пользуется, а в 1970-х это был предмет престижа? Может быть, со смартфоном за 20 тыс. руб.?

С джинсами похожая история. В СССР за 10–20 руб. их было не купить, но тогда это был знаковый, престижный товар, а сейчас за эту цену — рабочая одежда. Впрочем, более дорогие дизайнерские вещи существуют и сейчас. Но многое оказалось бы и очень похожим, особенно если оставить за скобками качество. Скажем, цена нового отечественного автомобиля в 5 тыс. руб. мало кого удивила бы.

Или зарплата немалого числа как промышленных рабочих, так и вузовских преподавателей в 100–200 руб. Впрочем, средняя зарплата оказалась бы в январе 2017 около 354 руб. Были годы, когда такие деньги в СССР считались очень приличным заработком. Однако, как свидетельствует Росстат, в январе 1991 года — еще до павловского повышения цен — средняя зарплата была уже 308 руб. К тому же средняя и наиболее распространенная зарплаты — это не одно и то же. А неравенство доходов в 1991 году в России было куда меньшим, чем сейчас.

Другое дело, что рубли тогда уже очень плохо обменивались на товары. Но кто сейчас это вспомнит? А вот то, что после двух с лишним десятков лет реформ средняя зарплата почти и не выросла, будет как-то очень заметно. Так что, быть может, и не стоит спешить резать нули.