Нечистая поэзия

В издательстве НЛО вышла книга Андрея Родионова и Екатерины Троепольской "Оптимизм" — сборник пьес, в которых узнаваемые конфликты российской действительности разыгрывают лешие, ангелы и русалки. Драматургия, черпающая сюжеты из фейсбука и телевизора, и так выглядит вещью вполне экзотичной. Еще более необычной книгу Родионова и Троепольской делает то, что это — пьесы в стихах

Для Андрея Родионова, ставшего во второй половине 2000-х одним из самых заметных русских поэтов, близость с театром всегда играла важную роль. Родионов работал театральным красильщиком. Это положение пролетария от искусства, невидимого работника сцены, как бы питало внутренний миф его лирики, построенной на границах между миром высокого искусства и люмпенизированных окраин, романтической поэзией и алкогольным делирием, заносчивой богемой и социальными отбросами. В последние годы Родионов, став соавтором драматурга и продюсера Екатерины Троепольской, сам перешел такого рода черту — оказался по эту сторону занавеса. Тем не менее главное содержание их с Троепольской пьес — все то же романтическое двоемирие. Театральная сцена здесь выступает как своего рода портал, место сообщения трагически разделенных миров.

Это промежуточное пространство меняет обличия. В пьесе "Счастье не за горами" оно принимает вид пермского фестиваля, куда слетаются представители московской богемы, чтобы принести провинциалам свет актуальной культуры. Высшие существа, колонизаторы, налетчики вторгаются в жизнь простых людей и блистательно разрушают их мироустройство. На фоне недолгого карнавала разворачивается обреченный роман поверх баррикад, где вместо Монтекки и Капулетти — креаклы и ватники. В еще более шекспировской "Зарнице" (лучшей пьесе сборника) таким междумирьем оказывается настоящий волшебный лес, в котором четверо детей становятся игрушками высших сил, среди которых ангел-государственник и оппозиционная нечисть. Пьеса "Прорубь" вся состоит из серии таких пересечений границ — мистических откровений, этических трансгрессий, межклассовых и межвидовых контактов. Их образы — крещенские купания, подледный лов, а также ряд зимних самоубийств.

В самом известном из текстов Родионова — Троепольской, пьесе "Сван" (идущей в Центре Мейерхольда в постановке Юрия Квятковского), пограничная метафорика — самая прозрачная. Здесь драма разворачивается между заносчивыми чиновниками УФМС и мигрантами, ходатайствующими о российском гражданстве. Действие происходит в альтернативной России будущего. Официальным языком здесь стала поэтическая речь — и для получения гражданства необходимо сдать экзамен на стихосложение. У этой притчи есть очевидные ключи: консервативный поворот, доведенный до абсурда, большая имперская культура как репрессивный аппарат, красота и изящество классики, которые скрывают унижение и насилие. И так далее. Интереснее ее положение в самом методе Родионова и Троепольской.

Еще одна пара миров, входящих здесь в непривычное сообщение,— современный театр и современная поэзия. Эти пьесы про "своих" и "чужих" сами оказываются своими-чужими как для привычных читателей стихов, так и для театральных зрителей. Средства поэзии и театра тут используются как бы немного не по назначению. Почему эти вполне знакомые, изношенные герои внезапно заговорили стихами? Что дает поэтическая речь для понимания социальных проблем, речь о которых и так замылилась до неразличимости? Зачем вообще использовать, тратить на это поэзию? Не просто же ради остроумных каламбуров и забавных курьезов (которых тут и правда достаточно).

Легче всего сослаться на брехтовское остранение: условность, которую создает поэтическая речь, позволяя увидеть знакомые проблемы в новом свете. Но, кажется, это ошибка. В пьесах Родионова — Троепольской действительно есть отчетливый след брехтовского "эпического театра", но он — лишь одна из равноправных драматургических традиций, что идут в ход. Барокко и классицизм, Брехт и обэриуты, раешный театр и русская "новая драма" 2000-х мешаются здесь не для того, чтобы вскрыть некую истину о современной России, найти тайный корень бед или, наоборот, ясно увидеть структуру ее проблем.

Территория, на которой разворачиваются драмы Родионова — Троепольской, это территория либеральных колонок и патриотических передач, проблемных фильмов какого-нибудь Сигарева-Звягинцева. Это пространство, где бесконечно производятся и циркулируют суждения о социальной реальности, и это производство превращается в автономный процесс, подменяющий саму жизнь. Родионов и Троепольская не предлагают собственную трактовку российских невзгод. Не предлагают они и выхода из этого мучительного положения. Жизнь потеряла всякую телесную убедительность. Границы, которыми расчерчена русская действительность, не производят ни реальных исторических конфликтов, ни тем более солидарности при их переходе. Они рождают лишь идеологические галлюцинации. Галлюцинации, которые, впрочем, могут довести до кровавой одержимости, бывшей материалом театра еще со времен греческой трагедии. При верной настройке оптики эти фантазмы могут принять форму духов. А речь о них — превратиться в стихи.

Андрей Родионов, Екатерина Троепольская «Оптимизм». Издательство НЛО, 2017