4 августа президент России Владимир Путин прилетел на Байкал, где выпустил несколько тысяч мальков омуля и задался вопросом «Кто ты на самом деле?». Ответил Владимир Путин на него или предпочел проигнорировать, рассказывает специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников с берега озера.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Не такой уж он приветливый, зовущий и манящий, этот Байкал. С озера дует сильный ветер, гонит волны, водолазы в мрачных костюмах прочесывают дно в поисках запрещенки… И опять — этот ветер… И вода — холодная.
На крохотном дощатом причале стоит ящик, из которого Владимиру Путину предстоит выпустить 50 000 мальков омуля путем нажатия рычага на торце ящика. Рядом — ванна для демонстрации самих этих мальков, и в ней их — всего тысяча, и им ежесекундно меняют воду ведрами…
50 000 мальков — это, конечно, ничто для Байкала. Владимир Петерфельд, директор байкальского филиала Госрыбцентра, говорит: для того, чтобы восстановить популяцию омуля, какой она была в советское время, надо выпускать 20–25 млн мальков за год, а не 1,5 млн, как сейчас. Но где ж их взять?
— Браконьерят,— вздыхает Владимир Петерфельд,— народ не такой дисциплинированный, как в советские времена…
Советские времена многим здесь не дают покоя, потому что тогда озеро было другим, то есть священным. Его никто не трогал, оно было предметом культа во всех мыслимых значениях этого слова.
— А сейчас омуль — в депрессивном состоянии… — расстроен и сам, похоже, в некоторой депрессии Владимир Петерфельд (сказывается, похоже, стокгольмский синдром, ведь кто же он, если не заложник вот этих вот мальков?..).
— Конечно, такая агитация туризма идет, все едут, мусорят, ловят… — Владимир Петерфельд угрюмо перечисляет свои беды.
И мне, конечно, жаль и его, и омуля, который так близко к сердцу принимает все происходящее. Да и всем тут его жаль. И хариуса. И сига тоже.
Вертолет Владимира Путина сел на площадку перед зданием выставки-музея прямо на берегу Байкала и, как ни странно, не задел лопастями ни музей, ни провода — а ведь казалось, обязательно должен задеть…
Владимир Путин прошел на причал и очень заинтересовался ванной, где демонстрационно, а скорее демонстративно плавали мальки омуля.
Метрах в четырех от президента я с потрясением увидел телеоператора. Дело в том, что он стоял по грудь в воде, и выше него была только его камера. Оттуда, из глубины, в которой он находился уже больше получаса, телеоператор и снимал теперь президента.
Владимир Путин между тем внимательно разглядывал мальков. Кто-то из сопровождающих сачком зачерпнул штук сто и показал президенту. Владимир Путин забрал сачок, и понес мальков в воду. Тут, в воде, у самой пристани, он увидел еще одного рабочего, который что-то мастерил около длинного желоба.
— Здорово! — окликнул его президент.
— Здорово… — угрюмо ответил рабочий, не обращая никакого внимания на президента и почему-то не добавив: «Коль не шутишь…»
Президент окунул сачок в воду и вытряхнул мальков в Байкал.
— Да это!.. — воскликнул еще один сопровождающий. — Нельзя!
Он имел в виду, что эти мальки были тут для демонстрации жизни в неволе и не были созданы для свободы.
— Чего нельзя? — удивился Владимир Путин.
Ему тут запрещали. Он не понимал.
И он зачерпнул еще один сачок и выпустил и этих тоже. И еще один.
— Осторожно, главное — ботинки не замочите! — заклинали его.
— Ничего, с ботинками разберемся… — бормотал Владимир Путин, черпая из ванны очередную порцию мальков.
Он намерен был переловить и отпустить их всех до единого, в этом можно было не сомневаться.
— Вот отсюда выпускаем! — взмолились сопровождающие.
— Че надо делать? — заинтересовался президент.
Ему показали ручку, которую следовало дернуть, чтобы мальки пошли по желобу в озеро.
Владимир Путин нажал, открылся затвор, но мальки не спешили наружу, и их стали смывать в Байкал с помощью воды из ведра.
— Ну-ка дай ведро, — сказал президент рабочему, который метал воду в желоб без остановки. И теперь это делал Владимир Путин. Казалось, он наконец нашел себе достойное занятие, но тут ведро у него аккуратно забрали: не его это все-таки, решили, забота.
— Не дают ничего сделать… — пожал плечами президент.
Я не удержался и обратил его внимание на оператора, который, по-моему, увидев, что на него глядит президент, готов был уйти под воду с головой:
— Такого, по-моему, еще не было! — сказал я.
Ведь и в самом деле не было, чтобы человек, стоя на дне озера, снимал Владимира Путина из его глубин.
— Да… Вот это да… А почему бы вам оттуда не попробовать писать?..— мечтательно предложил Владимир Путин.— Я себе представляю ручка, блокнот, и в таких белых перчатках…
И он руками изобразил процесс письма.
Я сказал, что такого-то не только не было никогда, но никогда, надеюсь, и не будет.
Владимир Путин пожал плечами. Он не был в этом уверен.
Василий Сутула, директор Байкальского государственного заповедника, провел небольшую экскурсию по выставке-музею. Но сначала он все объяснил президенту про выпущенных мальков, чтоб тот не тревожился:
— До пяти лет будут расти… Станут половозрелыми… Пойдут в реку…
— А найдут реку? — с сомнением спросил Владимир Путин.
— В него же код заложен! — успокоил его Василий Сутула.
— Ну что,— негромко спросил меня помощник президента Андрей Белоусов,— не стал омуль выходить сразу?.. Странно… Все-таки президент… Не каждый день…
Василий Сутула показывал Владимиру Путину между тем изображение «ленты времени» на стене музея. Лента начала тянуться задолго до времен Чингисхана и долго тянулась после него, а Байкал, давал понять Василий Сутула, был всегда и всегда будет.
Главное, что изображено все это было предельно доходчиво.
— Здесь у нас идет позитивная информация,— объяснял директор заповедника.— У нас есть и негативная, но здесь — только позитивная! Успешная борьба с пожарами, с браконьерами…
Отовсюду на стендах на меня свисали красиво написанные вечные вопросы: «Кто виноват?», «Что делать?», нечего было и пытаться ответить на них. Следовало лишь подчиниться их величию, так же как и величию самого Байкала, который ни в чем не перед кем не был виноват и которому ничего не надо было делать, кроме того, чтобы быть.
И доконал меня, конечно, последний вопрос, вывешенный уже у самого выхода: «Кто ты на самом деле?» Я не понимал, откуда эта жестокость.
Владимир Путин поглядел на вопрос, качнул головой и зашагал прочь, на совещание, где таких вопросов ему не задают (а только просят, как через полтора часа попросит его ветеран войны и труда Иван Голощапов из сгоревшей деревни Черемушки снова стать президентом, и он по многолетней привычке ответит: «Я подумаю»).
А где он сам задает такие вопросы.