Действительно ли состоится уход Андрея Малахова с "Первого канала" или это инсценировка — даже не важно. Возможно, это лишь видимая часть тектонического сдвига: сегментация телеаудитории и отказ от концепции "тотального развлечения"
Главная надежда российского телевидения Андрей Малахов превратился в его обузу
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
...В один из дней сентября 2017 года ГИБДД фиксирует аномальное падение вечернего трафика в крупных городах. Это связывают с тем, что в программе "Первого канала" опять появилось шоу "Пусть говорят" с ведущим Андреем Малаховым. Первая после отпуска программа, наконец, все проясняет. В студии — все участники "малаховгейта": и продюсер Наталья Никонова, и многочисленные "источники "Первого канала"", и ведущий Дмитрий Борисов, и Киркоров, и даже Эрнст войдет на минуточку в студию. Сам Малахов расскажет, что масштабный розыгрыш — во время августовского затишья — был придуман лично Константином Львовичем, и сделано это было так талантливо, что даже он сам, наблюдая за всем происходящим из Сардинии, начал верить в то, что уходит с "Первого". А в конце Малахов под аплодисменты процитирует известные строчки: "Не волнуйтесь — я не уехал, и не надейтесь — я не уеду".
Поверить в эту версию сейчас трудно, но не труднее, чем во все существующие сегодня версии ухода Андрея Малахова — политическую, бытовую, финансовую; неизвестно даже точно, уходит ли телеведущий — официальных заявлений на момент сдачи номера так и не было. Когда есть множество версий одного события, причем каждая новая опровергает предыдущую, верить нельзя ни одной; их цель — увести нас как можно дальше от истинных причин. Российское телевидение является сегодня одним большим "каналом"; даже если представить трансфер на ВГТРК, у Малахова в программе там будут те же участники, те же герои и те же мордобои время от времени — и, в сущности, не изменится ничего. И Малахов ведет себя сейчас как человек, который понимает, что смена одной золотой клетки на другую ничего не изменит; и он просто глумится над самой ситуацией. В этом действительно казус нынешней России, по крайней мере ее медиаструктур,— "альтернативы" в широком смысле никакой нет, потому что работодатель так или иначе везде один — государство.
Не в этом ли причина конфликта, который является скорее констатацией стилистического тупика?..
...Автору этого текста однажды довелось побывать в студии у Малахова — это было обсуждение предстоящего "Евровидения" в 2003 году. Попав туда, ты сразу понимаешь главный принцип: ни герои, ни даже сам ведущий не являются сколь-нибудь значимыми; важен только сценарий, написанный заранее. Поражает даже не только общий уровень обсуждения, сколько то, что, приняв эти правила игры, ты автоматически становишься вечным ребенком на утреннике в детском саду. Заложником чужой игры, статистом или актером. Правда, для большинства героев Малахова это не является сколько-нибудь значимой потерей — этим и объясняется их вполне искреннее поведение в рамках заданного сценария, где их не сдерживают до тех пор, пока это не противоречит общей канве. Верит ли сам человек по имени Малахов во что-нибудь, есть ли у него какие-то принципы?
Андрей Малахов — культурный продукт 1990-х; именно тогда он и сформировался как телеведущий и воспринял "свободу" так же, как и многие люди его времени — как возможность манипулировать свободой других, "делать из людей шоу". Поначалу это даже могло выглядеть как "возвращение к правде жизни", пусть даже и неприятной. Но вскоре стало ясно, что цель этих программ — не добиться, например, правды или справедливости, а превратить несчастье одних людей в увеселение для других. Это все напоминает практику римских сатурналий или средневековый ритуал европейского карнавала, когда раз в год люди забывали о приличиях и различиях, погружаясь в разнузданное буйство, в полнейшую низость, тем самым освобождаясь от груза забот. Только этот карнавал на "Первом" происходит не раз в год, а каждую неделю.
Люди в этой программе, как и в любой похожей,— лишь инструмент, материал, подручное средство, но никогда не "высшая цель", как писал философ Кант. Здесь нет никакого желания исправить человека, помочь ему, а лишь эксплуатация худшего в нем. Одновременно это мощное амбре низкого служило и своеобразной защитой для самого Малахова. Он как бы выгородил себе площадку своеобразной "свободы" от идеологической нагрузки на телевидении. Справедливости ради скажем, что Малахов иногда способен проявлять искреннее, не показное сочувствие к героям в студии, но это не отменяет общего бесчеловечного эффекта от его программы. Самая популярная программа (рейтинги Малахова зашкаливали по всем параметрам в любое время года) имела незаметное, но огромное влияние на общество — она лишила его веры в себя, внушив, что наш человек ничтожен и "дна нет". Приучила к тому, что любое человеческое несчастье, трагедия превращается в шоу, в фарс — самым чудовищным образом; это, по сути, насмешка над человеческой природой, над достоинством человека; и это нарушает уже какие-то важные границы внутри. Все становится равно всему, человек перестает отличать добро от зла, теряя инстинкты самосохранения.
Имя "Малахов" стало именем нарицательным: именно этим словом характеризуют сегодня уровень расчеловечивания и архаизации телевидения в целом
До поры это, впрочем, всех устраивало: но теперь какие-нибудь неоконсерваторы, монархисты или сталинисты сочтут передачу "клеветой на народ". С другой стороны, конкурентами "Пусть говорят" стали политические шоу — они успешно сочетают эстетику, риторику героев Малахова и нужный идеологический контекст. В этой ситуации Малахов выглядит уже подозрительно: с такой аудиторией — и "вне политики"? Ну и расточительно получается, все это делается лишь для развлечения. А как же воспитательный фактор и мобилизация? Выскажем конспирологическую версию: весь этот скандал затеян, возможно, именно для того, чтобы обезопасить самого Малахова, предупредить гипотетические претензии со стороны охранителей, демонстрируя им возможные медиапоследствия.
Имя "Малахов" стало именем нарицательным: именно этим словом характеризуют сегодня уровень расчеловечивания и архаизации телевидения в целом. Для части аудитории слово "Малахов" означает отказ от телевизора, а значит, от государственного присмотра. По-видимому, это уже осознается как проблема: главный упор "на молодежь" — это и задача Минкульта, и обновленного Минобра, и телевидения. Общая задача — вернуть аудиторию "16+" в государственное русло. В этой ситуации "аудитория Малахова" становится обузой — вот самое парадоксальное объяснение того, что телеканал так легко сдает в инкубатор курицу, несущую не просто золотые, а бриллиантовые яйца.
Эта "стилистика Малахова", вероятно, признана политически неуместной, по крайней мере на данном этапе, и совершенно не важно, кто это осознал первым: сам Малахов или его руководство. Этот демарш констатирует попросту смену вех, идеологических установок на телевидении в целом, а не только на "Первом". Во всем мире передача, подобная "Пусть говорят", относится к разряду нишевых, рассчитанных на специфическую аудиторию, на любителя. И только российскому телевидению полтора десятка лет удавалось сочетать высокое и низкое; респектабельное и профанное рядом, на одном канале: условно, фильм про Иосифа Бродского и шоу "Пусть говорят". Эта стилистическая мешанина была своего рода визиткой российского ТВ, которое все эти годы гордилось тем, что оно рассчитано "на всех". С тех пор общество заметно сегментировалось, и никакого "усредненного зрителя" — как в советские времена — в природе больше нет. С этой точки зрения программа Малахова выглядит как последний привет из коллективного прошлого. То, что Малахов напоследок превратил — напишем все-таки "возможный уход" — в последний, неофициальный выпуск "Пусть говорят" — это его прощальный привет эпохе, в которой он чувствовал себя королем, а всех остальных считал шутами.