Два сценария развития, продиктованные классикой
Кадр из советского фильма "Несколько дней из жизни Обломова". Как выяснилось, барская мечта Ильи Обломова (актер Олег Табаков) о конструктивном бездействии вполне вписывается не только в советскую, но и в постсоветскую действительность.
Андрей Штольц (актер Юрий Богатырев) во всех новых измерениях нашей истории тоже к месту: от стратегического бездействия до безудержного реформирования в России рукой подать. Результат, впрочем, отличается не сильно
Фото: Фотохроника ТАСС
Сегодня все только и говорят, что об образе будущего. Где в России искать ответы на все вопросы? В литературе. Хрестоматийный роман Ивана Гончарова "Обломов" предлагает вечную русскую дилемму. Обстоятельства меняются, характеры — никогда. Нижеследующие сценарии навеяны дискуссиями "Клуба 2035", проекта по обсуждению социокультурных аспектов технологического развития, проходившего под эгидой клуба "Валдай". Ответственность за текст несет исключительно автор.
Доктрина стратегической безучастности
Предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер... С полчаса он (Обломов.— "О") все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более что ничто не мешает думать и лежа...
На Иване Великом зазвонили колокола, и Илья Ильич сладко потянулся в своем старинном кожаном кресле. Коллекционный брегет на столе мелодично звякнул шесть раз. Рабочий день заканчивался, дел сегодня больше не ожидалось, и президент Российской Федерации Илья Ильич Обломов собирался домой — в дальнюю резиденцию Абрамцево, на берегу речки Воря, неподалеку от Сергиева Посада.
Полчаса назад завершилось заседание Совета по культуре и воспитанию (СКВ) при президенте, ответственный секретарь СКВ, художественный руководитель Государственного академического Малого театра Пров Фролович Каратыгин-Садовский представлял исследование специально созданной рабочей группы по нравственным основам русской стратегической безмятежности. Присутствовавшие приняли активное участие в дискуссии, в основном все поддерживали главный тезис докладчика. Он заключался в том, что характер русской цивилизации уникален, для нее органичны созерцательность и позитивное бездействие. Способность терпеливо выжидать подходящего момента во внешнем развитии оказывается крайне полезной, когда очередной парадигмальный слом в активно ведущих себя амбициозных государствах повергает их общества в растерянность и там начинается лихорадочный поиск альтернатив. Россия представляется оазисом спокойствия и философической гармонии. Она оказывается идейным лидером и мощным источником "мягкой силы", что позволяет в течение какого-то времени привлекать умы, деньги и навыки из находящихся в замешательстве "флагманов". Затем начинается новый этап, ведущие государства вновь адаптируются к обстоятельствам, но за переходный период России удается без лишних усилий и затрат совершить очередной сдвиг в своем развитии...
Без возражений не обошлось. Мутил воду, как всегда, главный диссидент и фрондер из состава Совета — президент общественной Ассоциации спасения интеллекта (АСИ) Андрей Штольц. Он в очередной раз страстно изложил известную позицию, что Россия со своей доктриной стратегической безучастности безнадежно отстает от всех развитых наций и ей грозит скатывание на обочину истории, превращение в придаток лидеров развития, точнее — она уже таковым и является.
Илья Ильич хорошо помнил дискуссии примерно 15-летней давности, когда в России закипела бурная полемика о путях дальнейшего развития. Предшественник Обломова на посту президента к тому времени находился в должности уже 20 лет и прекрасно понимал, что нужны качественные изменения, новые идеи. Тем более что внешний контекст менялся быстро и радикально. Запад, всегда служивший ориентиром, раздражителем, точкой отсчета, центром притяжения и отталкивания, замыкался в себе, намереваясь заняться внутренней трансформацией и переустройством. По всему периметру искрило и пылало, вовлечение в разрешение конфликтов приносило все меньше дивидендов и все больше издержек. Восстановление великодержавного статуса и роли в мире, которое в предшествующие годы успешно помогало консолидации общества и повышало управляемость процессами внутреннего развития, перестало работать в прежней степени. Требовалось что-то новое — все громче звучало мнение о том, что у российского руководства отсутствует сколько-нибудь внятная картина будущего.
Первоначально ставка был сделана на технократов. В начале своего заключительного срока предшественник Обломова значительно обновил и омолодил управленческую команду, предпочитая профессионалов из сферы финансов и инноваций. Андрей Штольц, в ту пору успешный предприниматель из IT-индустрии, всерьез рассматривался на должность главы правительства. Однако довольно быстро стало понятно, что пафос и менталитет этой когорты не резонирует с настроениями и запросами общества. Сложилась опасная ситуация, схожая с той, которую ветераны политики помнили из начала 1990-х годов,— люди просто не воспринимали язык, на котором с ними пытались говорить инноваторы, так же как постсоветское общество не понимало реформаторов первой волны со знаменитым гайдаровским "отнюдь". "Косты" и "скилсы", постоянно проскальзывавшие в высказываниях вчерашних "бизнес-евангелистов", пришедших на государственные должности, раздражали общество, и президент, всегда обладавший неплохой интуицией в том, что касается настроений россиян, понял, что нужно что-то другое.
Илья Обломов, к тому времени сорокалетний профессор социологии и популярный публицист умеренно консервативных взглядов, оказался в центре всеобщего внимания в 2020 году, когда Фонд Столыпина (не путать со Столыпинским клубом) выпустил его небольшую брошюру "Хватит великих потрясений", в которой была сформулирована та самая доктрина стратегической безучастности. Обломов доказывал, что путь, избранный "продвинутыми" нациями, неизбежно заведет их в тупик и если Россия не будет спешить догонять, чем, к несчастью, всегда занималась в истории, на следующем историческом витке она окажется притягательным примером для подражания. Особенно резко Илья Ильич отвергал технооптимизм, отличавший в тот момент наиболее прогрессивную часть российской элиты, предсказывая скорый концептуальный тупик и крах после наступления столь вожделенной на Западе "сингулярности".
На практике Обломов предлагал следующее. Резкое наращивание расходов на безопасность при предельном сокращении внешней активности: защита от внешних угроз, контроль границ, ограничение любых форм деструктивного влияния извне, разумное сокращение контактов. Увеличение инвестиций в культуру и классическое образование, создание комфортной интеллектуальной среды для всех слоев населения. Раскрепощение внутреннего предпринимательского потенциала, при этом целенаправленная пропаганда умеренности и потребительской сдержанности, в том числе отказ от гонки за технологической "актуальностью",— далеко не все новые технологии нужны. Сохранение на имеющемся уровне или увеличение социальных расходов, поскольку внутренняя гармония в обществе и гуманное отношение к людям важнее абстрактных макроэкономических показателей. Защищенный периметром внешней безопасности и внутренним спокойствием "Остров Россия", воплощение патриархальных идеалов России дореволюционного прошлого, должен был помочь нации пережить период бурь и катаклизмов, в который вступил мир.
Брошюра Обломова попала в точку — развернулась активная дискуссия, поддержанная средствами госпропаганды, которую инструктировали в том духе, что идеи автора следует всячески продвигать. Илья Ильич получил практически неограниченную трибуну для разъяснения своих взглядов, Фонд Столыпина стимулировали президентскими грантами. Общественные настроения явно смещались в пользу обломовских представлений, на волне популярности он был назначен главой объединенного Министерства образования и культуры (МОК), а по совместительству первым вице-премьером. В 2023 году президент официально объявил о поддержке кандидатуры Ильи Обломова на должность главы государства на выборах 2024 года. В марте он был избран в первом же туре, получив около 60 процентов голосов избирателей. Слоганом победной кампании стало библейское "Многие же будут первые последними и последние первыми".
...Илья Ильич нажал звонок, предупреждавший охрану о том, что готов двигаться домой. Президентский кортеж стоял наготове — возрожденная "Чайка" почти не изменившегося ретро-дизайна с мощным ярославским двигателем, и череда новеньких УАЗов "Гренадер" с охраной и обслуживающим персоналом. Кавалькада мчалась по проспекту Мира, мимо ВДНХ, которую в конце 2020-х годов превратили в рекреационный парк исторического покоя, в сторону Ярославского шоссе.
Обломов не был убежденным ретроградом и врагом прогресса, напротив, он в него даже верил. Но, будучи фаталистом, он был уверен, что в России никакой прогресс не может быть ни навязан, ни ускорен, он должен вызреть и проявиться сам собой
Обломов вспомнил, как глумились инноваторы над программой расширенного импортозамещения и стратегической автономии, предложенной им вскоре после прихода на пост. Однако потом критика затихла: острый социально-политический кризис, в который шаг за шагом погружался Запад, добавлял аргументов сторонникам отстраненности и безучастности. А в 2027 году случился знаменитый техногенный теракт в Соединенных Штатах — неустановленные террористы, по предположению, связанные с Ираном (его к тому времени снова обложили "удушающими" санкциями), сумели внедрить мощный вирус в банковскую систему США. В результате не просто произошел глобальный сбой всего финансового механизма, но и пропали сбережения нескольких миллионов американцев. Удар по среднему классу был таков, что это вызвало бурю протестов, ставших еще более масштабными на фоне растущего недовольства из-за утраты рабочих мест по мере всеобщей роботизации. Отчаянные споры о правосубъектности искусственного интеллекта и "праве на бессмертие" (масштабы и характер применения биотехнологий) приводили не только к полемике в парламентах, но и к ожесточенным столкновениям традиционалистов и прогрессистов на улицах западных столиц. В этом контексте проповедь патриархального спокойствия, культ безопасности и умеренности, лежавшие в основе российской политики, смотрелись хоть и старомодно, но довольно выигрышно.
Российское правительство вернулось отчасти к советской практике — конкретным иностранным партнерам предлагались конкретные выгодные проекты на льготных условиях, и многие с удовольствием на них соглашались. Так что определенный внешний импульс для обновления присутствовал, но носил строго контролируемый характер. Имелись и внутренние достижения — производственный потенциал не очень быстро, но увеличивался, благодаря протекционистским мерам государства. Нервный дух всеобщей конкуренции, прежде сильно влиявший на атмосферу, угомонился, и оказалось, что без него творческий потенциал может иногда реализовываться даже более успешно.
Выборы 2030 года стали для Ильи Обломова относительно легкими — идеология сдержанности, безучастности к внешним делам и концентрации на себе, казалось, приносила результаты. России удалось в целом избежать потрясений, с которыми сталкивались все вокруг, отгородиться от пылающих по ее периметру войн и междоусобиц, купировать социальные недуги. Затем, однако, ситуация начала осложняться.
Несмотря на острые социально-политические проблемы ведущих стран, которые провоцировала научно-техническая и промышленная революция 4.0, ее достижения впечатляли. "Умные города" на полном энергетическом самообеспечении, фантастические успехи медицины — пока доступные далеко не всем, но уже реальные, мощный прогресс искусственного интеллекта, который уже способен решать проблемы, раньше неподвластные людям... Одна только публичная презентация всех достижений вызывала ощущение того, что развитая часть мира уходит в необратимый отрыв. И это подпитывало различные политические движения в странах, не являющихся частью этого процесса. Противники "обломовщины" все более настойчиво продвигали тезис, что Россия соскользнула с торной дороги прогресса на периферию, а это унизительно для могучей нации.
Ассоциация спасения интеллекта, которую возглавлял Андрей Штольц, находилась в жесткой оппозиции к курсу президента Обломова и выражала взгляды определенной части интеллигенции и предпринимательского сообщества. Службы безопасности очень внимательно следили за тем, не получает ли АСИ поддержку извне, но по мере взрывообразного развития самых разных форм распределенных технологий и криптовалют уследить за этим было практически невозможно. Подозрения в том, что такая поддержка имеет место, подкреплялись тем, что активность иностранных держав в отношении России постоянно нарастала.
Были разные версии того, с чем это связано. Аналитики, рассуждавшие в традиционных категориях, полагали, что конкурентов, как всегда, привлекают по-прежнему богатые природные ресурсы России — территории, вода, вечная мерзлота (холод стал важным активом по мере того, как требовались все большие мощности для хранения данных), все еще углеводороды, хотя последние постепенно утрачивали былое значение. Другая интерпретация была более сложной — обломовская Россия превратилась в некое подобие символической альтернативы той сингулярно-технократической реальности, которая восторжествовала в развитых государствах. Портреты Обломова, майки и вымпелы Oblomoff style фигурировали на выступлениях традиционалистов в разных странах, на Россию ссылались как на пример успешного и комфортного существования без тех все более вопиющих издержек, которые инновационная эпоха несла державам-флагманам. Россию все чаще обвиняли в том, что она пытается влиять на внутреннее развитие других государств, поощряя наиболее реакционные, настроенные против исторического прогресса силы. Ответные утверждения, что Москва как адепт стратегической безучастности никоим образом не вмешивается ни в чьи дела, воспринимались с недоверием. Примечательно, что в ряды подозрительных помимо Запада теперь влился и Китай — там тоже на фоне все более неприятных последствий новых волн интенсификации развития рос интерес населения к российской модели, и это не нравилось Пекину.
Социологи в закрытых докладах для администрации президента предупреждали, что в обществе нарастает ощущение стагнации, а также опасная форма апатии, которая при неблагоприятном стечении обстоятельств может внезапно обернуться взрывом социально-политической активности. Некоторые даже проводили параллели с концом 70-х — началом 80-х годов ХХ века. Приближающиеся выборы, а Илья Ильич по Конституции уже не мог больше баллотироваться, были чреваты непредвиденными осложнениями, оживление АСИ и Штольца явно служило предвестником их попытки повлиять на кампанию, возможно, даже принять в ней участие.
Когда-то очень давно, 20 лет назад, Обломов и Штольц были очень близки и в значительной степени являлись единомышленниками. Обоих объединяло растущее понимание, что страна, которая никак не могла освободиться от комплекса распада СССР и руководствовалась идеей реванша, заходит в тупик, ей нужна свежая идея и другие социально-политические и экономическое форматы. Оба сходились в том, что народам, населяющим Россию, не подходят методы, применявшиеся и на Западе, и в Китае. Нужно что-то свое и очень своеобразное. Впрочем, они и тогда спорили. Неколебимая вера Андрея Ивановича в чудотворное влияние технологий всегда вызывала скептическое отношение Ильи Ильича, уверенного в том, что техника — лишь один из факторов, и не самый основной.
"Никогда ты, Андрей, не понимал этой страны,— думал Обломов, выходя из машины и направляясь к резиденции.— Не надо ее дергать, толкать, дай ты ей развиваться спокойно и размеренно, она сама разберется, что и когда ей нужно... Так нет же, все вы норовите ускорить, стимулировать. Все на других смотрите. Мало, что ли, крахов пережили? Еще хотите? Доиграетесь... Не догоните прогресс, а скатитесь обратно в варварство".
В папке у президента лежала докладная записка Федеральной службы охраны спокойствия (ФСОС), в которой сообщалось, что во время недавней поездки в Соединенные Штаты Андрей Штольц встречался с руководством компании "Алфавит" (некогда "Гугл"), выступал на закрытом семинаре влиятельного мозгового центра "Мир без государств", а также обсуждал с представителями русской диаспоры перспективы политических изменений в России. "Все это, в принципе, не криминал, свободный человек имеет право с кем угодно встречаться... Но подбор собеседников уж очень настораживает,— размышлял Обломов.— Что же мне делать с тобой, Андрей, а?"
До выборов оставалось всего несколько месяцев, премьер-министр Захар Привалов, председатель партии "Безмятежная Россия", готовился начать кампанию и позиционировать себя как продолжатель курса Обломова. Илье Ильичу оставалось только поддержать преемника и вернуться в Фонд Столыпина председателем правления. Обломов не был убежденным ретроградом и врагом прогресса, напротив, он в него даже верил. Но, будучи фаталистом, он был уверен, что в России никакой прогресс не может быть ни навязан, ни ускорен, он должен вызреть и проявиться сам собой. Застой не был для Обломова чем-то отрицательным, скорее аккумулированием потенциала для будущего шага вперед.
Обломов перелистал экономическую сводку. Ну да, темпы роста в России все больше отставали от аналогичных показателей в Китае, Европе и США. Но разве цифрами едиными жив человек? Как измерить социальное умиротворение, не зависящее напрямую от макроэкономической статистики? И как объяснить людям, что им попросту не нужны те феноменальные достижения науки и техники, о которых на каждом шагу трубили ведущие державы мира?
Обломов вдруг вспомнил разговор, который состоялся у него лет 20 назад с одним американским профессором, исследователем русского консерватизма. "Между консерваторами в России и на Западе есть принципиальная разница, Илья,— говорил профессор.— У нас консерваторы — это, как правило, прагматики и реалисты, у вас — внешне тоже, но на самом деле они приверженцы романтических утопий о прошлом. И это всегда губит, когда консерваторы начинают определять курс в России"...
"Ну уже нет,— подумал Обломов,— пусть и не надеются". Илья Ильич поднял трубку и сказал помощнику: "Завтра соберите совещание. Директора ФСОС, командующего Росгвардией, руководителей основных мультимедийных холдингов. Тема — подготовка к выборам".
Брегет прозвонил девять раз. Холодало. Очень не хотелось ничего решать...
Стратегия прорыва и ее плоды
Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе. То, что не подвергалось анализу опыта, практической истины, было в глазах его (Штольца.— "О") оптический обман, то или другое отражение лучей и красок на сетке органа зрения или же, наконец, факт, до которого еще не дошла очередь опыта. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней.
Президентская машина со ставшим уже рутиной водителем-роботом бесшумно неслась по почти еще безлюдным этим ранним осенним утром улицам Москвы. Андрей Иванович посмотрел на часы. Квантовые Yotawatch — последняя разработка инновационного кластера вольной экономической зоны "Туманган" — показывали 6:15. Взгляд невольно упал на дату, которая светилась по ободку корпуса,— 25 октября 2035 года. "Вот время летит,— подумал Андрей Иванович,— кажется, вчера гуляли с ребятами на выпускном в физтехе, а вот уже полтинник..." У главы Российского государства сегодня был день рождения — юбилей.
Андрей Иванович Штольц завершал свой второй и, согласно Конституции, последний срок на посту президента России — до следующих выборов оставалось несколько месяцев. Избирательная кампания официально еще не началась, но в политической жизни уже вовсю искрило. Вот сейчас, например, Штольц спешил в Кремль для того, чтобы присутствовать на экстренно созванном совещании силовиков — о ситуации в Новгородской области, где вспыхнул острый кризис.
Активисты движения "Звучим гордо!" (напоминание о подзабытой реплике персонажа горьковского "На дне": "Человек — это звучит гордо") устроили масштабную акцию, полностью блокировав заводы открытого в регионе совсем недавно гигантского комплекса по изготовлению оптоволокна следующего поколения и угрожая взорвать его в случае невыполнения требований. Причиной стала очередная волна инновационного обновления, в результате которой занятость на новгородских предприятиях сократилась еще на 60 процентов — интенсификация производства и внедрение нового типа роботов сделали лишними еще 40 тысяч пар рабочих рук. Новгородские волнения были наиболее крупным, но отнюдь не единственным примером нараставшего по всей России социального недовольства. Проблема занятости, копившаяся годами, достигла критического уровня, что вызвало кризис самой модели политико-экономического развития, взятой на вооружение десятилетие назад...
Когда 38-летний Андрей Штольц, в прошлом — успешный IT-стартапер, а затем руководитель Федерального агентства по прорывным технологиям (в просторечии — Госпрорыв) и председатель правительства, принимал в 2024-м присягу президента Российской Федерации, проблемы, с которыми он столкнулся на завершающей стадии президентства, представлялись не особенно актуальными для России в обозримом будущем. Приход к управлению страной нового поколения лидеров вызывал большой энтузиазм и в российском обществе, и за рубежом. Свой последний срок предыдущий президент посвятил кардинальному обновлению административной элиты, между 2018 и 2024 годом большую часть ведущих постов заполнили профессионалы в возрасте от 30 до 40 лет, имевшие опыт практической работы в госуправлении либо в частном секторе, преимущественно финансовом и инновационном. Ставку сделали на технократию, а специально предпринятые усилия помогли запустить изрядно заржавевшие к тому моменту социальные лифты. Технократы целенаправленно отказывались от идеологических брендов, подчеркивая, что все они — либеральные, консервативные, социалистические — изжили себя и дальнейшие споры в этих категориях только отвлекали от главного, от развития.
Столь резкий поворот в политическом курсе был обусловлен рядом факторов, ключевым из которых послужил стремительно менявшийся международный контекст. К 2019-2020 годам стало понятно, что прежняя модель позиционирования России на мировой арене себя исчерпала. В ее основе лежало стремление вернуться, опираясь на военно-политические инструменты, на утраченные после краха СССР геополитические позиции. Однако с конца 2010-х мир стал стремительно меняться.
Параметры, которыми Россия не могла похвастаться — технологический уровень экономики, способность производить, концентрировать и воплощать на практике новое знание, качественное улучшение параметров жизни для значительной части населения,— стали определяющими для ухода в отрыв группы государств-лидеров. Параллельно началась быстрая трансформация глобального устройства — на смену открытости пришло время все более жесткой конкуренции и изоляции соперников, точнее — обособления и протекционистского "окукливания" стран-флагманов, которые гораздо откровеннее, чем прежде, стали работать на собственный рост за счет остальных. Санкции под политическими предлогами стали расхожим способом защиты рынков и сдерживания конкурентов. Попытки играть на обострение по образцу действий в 2014 году на Украине или в 2015-м в Сирии больше не приводили к желаемому эффекту — вместо "принуждения" партнеров к диалогу получалась еще большая изоляция.
На таком фоне разворот вскоре после выборов 2018 года стал хоть и не вполне предсказанным, но в целом ожидавшимся шагом. Создание "Госпрорыва" с широким объемом полномочий и поручением всем министерствам, ведомствам и управленческим органам оказывать новой структуре максимальное содействие, конечно, не перевернуло российскую бюрократию, но послало необходимый сигнал. Андрею Штольцу, назначенному главой агентства, выдан полный карт-бланш, патронировал его работу лично президент. Основные направления деятельности, выбранные как потенциально наиболее перспективные, были призваны в каких-то сферах сократить отрыв от лидеров, а в каких-то и сделать саму Россию лидером.
Интернет вещей, "большие данные", квантовые компьютеры, новый рывок в космос, новая медицина и биотехнологии, распределенные сети — все это из тем, которые волновали прослойку технологически продвинутых обывателей и ищущего новые площадки бизнеса, внезапно превратилось в приоритеты государственной политики, на продвижение которых бросили не только финансы, но и информационные усилия. Машина пропаганды, мощно раскрученная с середины 2010-х годов на темы великодержавного и военизированного патриотизма, была перенастроена в духе технооптимизма, уверенности в том, что именно на путях технологического обновления найдутся решения большинства проблем общества и государства. Технический прогресс официально объявили мерилом успеха и точкой приложения сил настоящих патриотов. За два года атмосфера в обществе изменилась, стала гораздо более деловой и энергичной.
На этой волне президент назначил Штольца премьер-министром, а летом 2022 года публично поддержал его как будущего главу государства. Известие о том, что Российскую Федерацию возглавит современно мыслящий молодой технократ с успешным опытом в бизнесе и на госслужбе, да еще и с немецкими корнями (предки Штольца приехали в Россию в XIX веке из Саксонии), имело мощный эффект, особенно на международной арене. Антироссийская кампания на Западе, практически не прекращавшаяся с 2014 года, а временами принимавшая форму настоящей истерии, пошла на убыль. Оживились те в Европе, кто всегда смотрел на Россию как на страну потенциально больших выгод для иностранных партнеров, но утратил политическое влияние после того, как разразилась санкционная война. Китай начал проявлять к Москве более заинтересованное внимание, впервые за время сближения (после 2015 года) Пекин всерьез взглянул на Россию не только как на геополитический балансир и транзитно-сырьевое пространство, но и как на потенциального визави в технологических и экономических перспективных проектах.
Соперничество, сдерживание, накаты, конечно, не прекращались, но образ России как старомодной угасающей страны без будущего стал меняться на более позитивное восприятие ее как пространства возможностей. Сразу в ином свете предстали и извечные темы демократии и прав человека — они оказались куда менее важными.
Первый президентский срок Штольца был посвящен налаживанию деловых отношений со всеми возможными партнерами — от Восточной и Юго-Восточной Азии, Индии, Ирана, Турции до Южной Америки и Европы. Москва старалась проводить гораздо более расчетливую внешнюю политику в соответствии с постулатами, которые провозглашались и раньше, но никогда не воспринимались всерьез: главная задача внешней политики — создавать благоприятные условия для внутреннего развития.
А условия эти ой как были нужны... Начавшаяся форсированная модернизация с привлечением внешних партнеров и довольно жестким сломом привычных для многих форм существования порождала острые проблемы. Технократы-"иннореформаторы", имевшие поддержку на высшем уровне, были вынуждены опираться и на солидный аппарат подавления, зачастую просто не было иных способов преодолеть косную психологию и населения, и административного аппарата на местах.
Андрей Штольц никогда не был жестоким человеком, но как профессионал-управленец понимал, что идти на поводу у патерналистски настроенного общества нельзя, это путь в тупик. Расслоение росло, и чем дальше по своим возможностям отрывалась продвинутая часть населения, получавшая благодаря технологиям доступ к совершенно иному уровню и качеству жизни, тем меньше присутствовала в обществе единая повестка дня. Пропаганде удавалось это купировать, используя новейшие медиа и создавая благоприятные для себя информационные потоки, однако в коммуникационной среде второй четверти XXI века стало очень сложно централизованно управлять общественным мнением. Возможности манипулирования несоизмеримо выросли по сравнению с эпохой даже 2010-х годов, но количество субъектов, которые оперировали этими инструментами, тоже резко увеличилось — от других государств и транснациональных акторов до групп влияния внутри и просто сообществ по интересам.
Пока на Охотном ряду обсуждали нюансы нового закона о юридической ответственности искусственного интеллекта, входящего в большой пакет нормотворческих инициатив о новом этапе тотальной роботизации, в Калуге заседал учредительный съезд Партии человека, которая заявляла о приоритете гуманитарных ценностей и об отвержении технократического подхода к развитию. Ее идеология представляла собой смесь националистических (против засилья иностранных венчурных инвесторов), почвеннических (природа важнее техники), социалистических (рабочие места людям, а не машинам) лозунгов.
Неформальным лидером "гуманитариев" был давний знакомец-оппонент Штольца Илья Обломов — социолог и публицист. Когда-то в 2000-е они вместе ходили в дискуссионные клубы, где обсуждались перспективы технологического развития России, и вместе отстаивали необходимость уделять этому направлению многократно большее внимание. Однако затем пути разошлись до такой степени, что они стали непримиримыми противниками. Последней каплей стало решение создать Министерство больших данных (МБД), которому в рамках борьбы с коррупцией передали контрольно-аналитические, фискальные и правоприменительные функции — Обломов и его единомышленники восприняли это как превращение технократии в тоталитарную систему.
Мы сделали все для того, чтобы, наконец, разорвать замкнутый круг русской истории. Запустили новую экономику, прекратили бессмысленные споры про Восток и Запад, про величие и самобытную душу... Почему мы опять перед той же дилеммой?
Обломов часто выступал публично, резко критикуя "бездушную технократию", которая привела Россию в стерильный мир тотального социального отчуждения: "15 лет назад все заговорили о будущем, о том, как нам необходимо представление о нем. И это было очень правильное намерение. Но что мы получили в итоге? Под видом будущего нам впарили очередную волну "расчеловечивания" экономики и государства, глубочайшее расслоение, теперь еще и цементируемое технологическим неравенством, и еще более жестокий аппарат подавления, опирающийся на транснациональные ресурсы корпораций"...
Риторика Ильи Обломова, в которой все чаще слышались традиционалистские мотивы, призывы отказаться от "самоубийственного тоталитарного технооптимизма", резонировала с общественными настроениями еще и потому, что развитие действительно сталкивалось с многочисленными проблемами. Помимо наиболее очевидных — безработица и полная неясность с тем, как организовать систему социальной поддержки все менее востребованных слоев — были и внешние. Голый прагматизм, положенный в основу отношений с другими государствами после избрания Штольца президентом, действительно заметно изменил повестку дня — эмоциональных конфликтов стало намного меньше, стороны неформально договорились по возможности не вмешиваться во внутренние дела друг друга, взамен стали активно работать над поиском взаимной выгоды.
Однако довольно скоро стали понятны ограничители и такой модели — конкуренция продолжала усугубляться, а способы регулирования отношений между государствами, с одной стороны, и государствами и негосударственными действующими лицами, с другой, все более усложнялись. Такие ключевые для прежних международных систем понятия, как суверенитет и субъектность, становились все менее четкими, запутанными, тоже как будто квантовыми. Технологии все больше стирали грани юрисдикций, а вместе с этим возникали непредвиденные коллизии.
Штольц хорошо помнил прецедентный случай 2029 года, на исходе его первого срока. В Челябинской области беспилотный трейлер-дальнобойщик, принадлежавший транссуверенной компании "Заря Востока" со штаб-квартирой в Харбине и пунктом управления в Сингапуре, снес по ошибке небольшой "умный" поселок, расположенный рядом с федеральной трассой.
Выяснилось, что управляющая компания была зарегистрирована, в соответствии с модными веяниями, по юридическому IP-адресу, при этом не была резидентом ни одного государства, а действовала на основании разных договоров с каждым из них. Дело обнажило большое количество лакун в российском законодательстве, а также стало катализатором общественного возмущения. Популисты охотно приводили его как пример безответственной утраты контроля и ответственности со стороны правящей элиты.
Обломов явно готовился заявить о намерении баллотироваться в президенты на выборах 2036 года. Рост его популярности беспокоил очень многих — и в самом правительстве, где ощущали растущее сопротивление снизу своим инициативам, и в сообществе иностранных партнеров-инвесторов, для которых Россия была пусть не основным, но существенным звеном в их распределенных цепочках.
Штольца изрядно раздражали эти разговоры, потому что он хорошо знал положение дел в других странах. Проблемы, свойственные России, имели место везде, и на Западе уже вовсю шла другая волна — "регуманизация", отказ от сугубой технократии в пользу природных и человеческих способов производства. Продвинутые государства рассчитывали, как они делали всегда в истории, создать у себя очередной оазис, переложив на других, в том числе Россию, бремя технократического правления со всеми его издержками и экономическими выгодами. Теперь, правда, речь шла не о хищнической вырубке лесов или выкачивании природных ресурсов, а размещении на российской территории "безлюдных" производств.
Кортеж подкатился к Кремлю, и машины как будто рассыпались по неприметным подземным въездам. Автомобиль президента остановился у подъезда, и Штольц по невидимому пуленепробиваемому коридору, хоть какое-то достижение нанотехнологической корпорации, быстро поднялся в свой кабинет. 6:35, совещание через 25 минут. Президент откинулся в кресле.
"Эх, Илья, Илья, что же ты меня никогда не слушал. Ну нельзя же с этой страной иначе, только решительно и жестко вперед, только вперед, без сантиментов, иначе не то что будущего, настоящего не станет...",— подумал он, вспомнив вдруг, как в 2015 году отмечал свое тридцатилетие в Нью-Йорке, где оказался вместе с группой коллег из АСИ для изучения иностранного опыта. Изрядно употребив виски, он спорил с Обломовым о том, полезны для российской экономики санкции или нет. Точнее, начали они с этого, а перешли, как всегда бывает, к судьбам Родины вообще.
Президент открыл папку, лежавшую перед ним. Это была совершенно секретная записка МБД о настроениях в стране и подготовленный на ее основе проект Указа о введении чрезвычайного положения для защиты прогресса и процветания от безответственного популизма. "Невеселый юбилей,— подумал Штольц.— А главное — это все уже было. Буквально, почему все повторяется раз за разом? Ведь мы сделали все для того, чтобы, наконец, разорвать этот замкнутый круг русской истории. Запустили новую экономику и заставили людей заниматься делом, а не химерами. Прекратили бессмысленные споры про Восток и Запад, про абстрактное величие и самобытную душу. Положили конец бесплодной маниловщине и даже коррупцию осложнили и рационализировали. Да, есть трудности, но результат налицо, надо работать дальше. Почему мы опять перед той же дилеммой?..."
"Даже если все закончится, как всегда, и после меня придут обломовы, мы работали не зря,— подумал президент.— Каким бы ни был социально-политический откат, Россия уже на другом технологическом уровне, и в следующий раз стартовые условия для рывка будут лучше. Или нет? Или маятник качнется обратно и скорость обвального отставания будет аналогична той, с которой мы нагоняли? А то и превысит ее? Нет, такого нельзя допустить, нельзя..."
На экране квантового компьютера появилось сообщение от помощника: "Прибыл командующий Росгвардией, вы хотели поговорить с ним до совещания".
— Пусть войдет,— откликнулся Андрей Иванович Штольц и встал с кресла...