"Мамочка, что вы себе напридумывали?"
Мария Пиотровская о дислексии, карьере и семье
Дочь директора Эрмитажа, выпускница восточного факультета Ленинградского государственного университета, она дважды круто меняла сферу деятельности, из востоковеда уйдя в финансисты, а затем из финансистов — в благотворители. Сегодня Пиотровская возглавляет Ассоциацию родителей и детей с дислексией, которую сама же и создала.
Фото: Getty Images
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов
— Ваша ассоциация занимает всего три эти комнатки?
— Сама ассоциация скоро переберется в другое помещение — в Сивцевом Вражке, это совсем недалеко отсюда. А здесь останется Центр по работе с детьми с дислексией, где будут только родители и дети. С сентября начнутся курсы и лекции для преподавателей — они будут приходить и сюда, и туда. Самое главное — ранняя диагностика дислексии. Сейчас весь мир борется за это. Чем раньше вы это обнаружите — тем легче адаптируете ребенка в школе.
— Можете простыми словами объяснить, что такое дислексия?
— Это когда ребенок читает и видит не слова, а образы. Ему трудно учиться. В случае дисграфии ребенок может еще и буквы писать зеркально. Это определенная неврологическая особенность, которая никоим образом не сказывается на интеллекте, а даже скорее наоборот.
— Мой сын в свое время не мог выучить таблицу умножения. Ему уже 22 года, но он, кажется, так и не выучил.
— У него, скорее всего, дислексия, дисграфия, что-то из этого. И кстати, это один из самых ярких примеров. Если школьник не может к третьему классу запомнить таблицу умножения, преподаватели говорят родителям, что они не занимаются, ребенку говорят, что он дурак, а он просто не запоминает, потому что короткая память. Очень много есть разных нюансов, но при этом дети невероятно способные, у них огромная компенсаторная возможность за счет правого полушария, очень развит креатив. Мой любимый пример — с Томасом Эдисоном. Когда он учился в школе, учитель прислал его матери письмо. Мама читала и плакала. Томас спросил, что там написано. Она прочитала: "Ваш ребенок такой гениальный, что наша школа не может справиться с ним, поэтому мы очень рекомендуем учить его дома". А спустя много лет Эдисон раскопал это письмо в каких-то коробках. Там было написано что-то типа: "Ваш ребенок такой идиот, что наша школа больше не готова им заниматься, учите его дома!"
Таким видит любой текст дислектик
— Да! Мой сын сменил четыре школы. Из двух его просто выгоняли как неспособного. Сейчас он работает в крупной компании, делает карьеру, начальство его обожает.
— Такие дети просто должны по-другому обучаться — и все. Но не будем лукавить: в наших школах этого нет. Нет в принципе — и точка.
Даже логопедов несколько лет назад всех сократили, которые хоть как-то были знакомы с этим понятием. Если ребенок вместо "корова" написал "ракова", ему ставят три ошибки — и все. Что мы делаем, наша ассоциация? Мы смотрим, что уже 100 лет делается в Америке по этой проблеме, более 40 — в Англии... В каждой стране свой подход, и есть законы, которые позволяют проводить раннюю диагностику, получать дополнительное обучение: в штате школы есть специальный преподаватель. Если нет в штате, его присылают от муниципалитета или какого-то субъекта, в котором эта школа находится. Есть также частные школы специально под дислексию, дисграфию и так далее. Я объездила весь мир, изучая проблему. Познакомилась со всеми ассоциациями, которые занимаются дислексией, мы вошли в состав американской, потому что она самая опытная.
— Давайте тут остановимся и вернемся к началу. Вы же вообще арабист по специальности?
— Да. Основной у меня арабский язык, второй — иврит. Это было поколениями в нашей семье, вокруг меня были одни востоковеды, и мне это нравилось. Еще в седьмом классе я поняла, что хочу поступить на восточный факультет Ленинградского университета. Это было очень сложно: принимали в основном мальчиков...
— А у вас это все осталось, вы можете разговаривать, писать?
— Да, пожалуйста! (Пишет арабской вязью.) Это первая строчка Корана. Язык ушел, конечно — больше 20 лет прошло. Но был абсолютно свободный, потому что на четвертом курсе меня отправили на стажировку в Тунис, я жила там год, училась в Bourguiba School — арабский для иностранцев. Параллельно преподавала русский в школе арабским детишкам. И еще работала переводчиком в арабском посольстве и туристическом центре. Это самое начало 1990-х. Вернулась, окончила университет и пошла работать в банк.
— Очень странный шаг. Девушка-гуманитарий, из интеллигентной петербургской семьи — и вдруг банк!
— На самом деле ничего странного. У меня по папиной линии религия и история Востока. А мама занималась экономикой этого региона: нефтедоллары, Персидский залив. Поэтому я училась на восточном факультете, а параллельно посещала курсы на экономическом. На нашем восточном факультете и язык давался лишь как средство, чтобы понять, что там происходит. Мне был интересен ислам (мы учили Коран наизусть!), была интересна экономика, были интересны путешествия. Моя дипломная работа была посвящена Ибн Баттуте, великому арабскому путешественнику. Но когда я окончила аспирантуру и экономический факультет, наш Институт востоковедения, как и вся Академия наук, были в тяжелом положении. Шли огромные сокращения. И тут появились банки. Почему нет? И мне посчастливилось оказаться в BNP-Dresdner.
— Не скучно было?
— Нет, мне дико повезло. Я попала в самый интересный департамент-- казначейские и торговые операции. Трейдинг. Вы видели сериал "Миллиарды"? Вот я проработала 23 года в такой системе "купи-продай". Сначала это были валюты, потом облигации, потом акции. Все время позиции, шорт-лонг. Это драйв, работа 24 часа в сутки и сумасшедшая ответственность, потому что это не ваши деньги.
— Насколько я понимаю, у вас все шло очень успешно.
— Не хочу хвастать, но да. Я одной из первых возглавила в иностранном банке казначейство. В 1997 году я перебралась в Москву, потому что здесь уже образовался рынок.
— А август 1998-го?
— Я как раз торговала теми самыми облигациями, которые тогда накрыли.
В России в общеобразовательных школах число детей с дислексией и дисграфией составляет более 30%, в гимназиях — 20%, тогда как в середине 1970-х детей с такими нарушениями было 11%
Фото: DIOMEDIA / Phanie
— Сами много потеряли?
— А как же! Банкиры раньше как жили: есть фиксированная зарплата, а есть бонус. И в банках работали за счет тех премиальных, процента от той прибыли, который сотрудник принес банку. И как только все рухнуло — полетели премии. Но мне было 28 лет, все было впереди.
— В семье как восприняли: молодая девчонка и ворочает миллиардами?
— Первый год с ужасом, потом уже начали переживать, что отдыха никакого. Постоянно звонят, даже ночью. Из Лондона, например, ругаются: рынок пришел-ушел, ты где? Это тяжелая работа и только до определенного возраста. После 40 люди начинают уходить в аналитику, консалтинг, кредиты.
— В каком году вы завязали с этим делом?
— С торговлей в 2006 году. И ушла в инвестбанк "Ренессанс". В "Форбсе" я тогда оказалась в десятке самых успешных женщин-банкиров.
— А потом у дочки обнаружилась дислексия...
— Не совсем так. Ксения пошла в хорошую французскую спецшколу. И я начала обращать внимание, что она много и часто забывает, не справляется. Мне тогда казалось, что она просто маленькая для такого большого количества детей. Первый класс мы не окончили — я ее перевезла за город, в другую школу: там меньше детей в классе, и все вроде стало хорошо. Но скоро я стала замечать, что она медленно читает. И жаловалась: голова болит, не может больше читать. Преподаватель говорила: наверное, ленится. А потом, когда появились иностранные языки, смотрю: пять слов учим, наутро ничего не помним. Я взяла для обучения носителя языка. Та пообщалась с Ксенией и вдруг говорит: "А вы знаете, что у дочери дислексия?" Я ей: "А что это такое?" Я вроде вполне образованный человек, но вообще ничего не знала об этом. И за границей мы прошли шестичасовой тест с дочкой. После чего руководитель тестирующей группы сказала мне радостно: "Поздравляю, у вас дислексия!" Я: "С чем это вы меня поздравляете?" Она: "Да вы что, у вас такие перспективы!" И вот тут у меня все переменилось. Я давно обратила внимание, что, когда даешь ей тексты почитать — на любом языке — и пересказать на следующий день, она не помнит. А если она полчаса поговорит с носителем языка и они еще вместе приготовят пирог — совсем другое дело. Но когда я пришла в нашу школу и сообщила о результатах теста, мне сказали: "Мамочка, что вы себе напридумывали?"
Сейчас Ксении уже 14, она читает на разных языках, все в порядке. Но ведь о дислексии я узнала совершенно случайно.
— И как ваша ассоциация действует? Вас же тут всего несколько человек на огромную страну.
— Просвещаем, ездим по регионам. Недавно были в Чечне...
— В Чечне кого-то волнуют проблемы дислексиков?
— Чечня — первая республика, которая откликнулась! Сперва приехали наши специалисты и для всех директоров школ Грозного провели лекции. Потом все эти директора подходили и говорили, что у каждого в школе есть такие дети. На следующем этапе наши специалисты уже для отдельных школ провели мастер-классы, как обучать детей с дислексией. Курс был две недели. Сходили в школы, прямо на месте продиагностировали детей. Нам пообещали в сентябре дать два помещения, чтобы вести диагностику и проводить дополнительное образование для педагогов. Такая же программа уже подтверждена с Казанью. Планируем Екатеринбург и Пермь. Сейчас очень много людей из регионов сами к нам обращаются.
— При такой загруженности успеваете на выставки, в театры?
— Более чем. Даже сериалы смотрю. Три раза сходила на венецианское искусство в Пушкинский, один раз с дочкой. Обожаю "Гоголь-центр", все там посмотрела. Очень люблю Театр наций...
— А рэп-баттл смотрели?
— Извините, что?
— Прекрасно. Вы первый человек, с кем это можно не обсуждать. Спасибо!