Вчера Владимир Путин приехал в Междуреченск на шахту "Распадская", которую ему застенчиво рекомендовали как лучшую в стране. В здании ее администрации президент встретился с шахтерами и провел заседание президиума Госсовета, где четыре часа обсуждались проблемы угольной отрасли. Все это время рядом с ним болтался специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Лицом к лицу с шахтеромВ небольшой комнате собрали лучших представителей шахтерской профессии. В последнее время они крайне быстрыми темпами повышали производительность труда и на днях оставили позади бессмертный, казалось бы, рекорд советского шахтера Алексея Стаханова. На столе в ожидании президента лежал кусок угля, на котором белой краской было написано "2 000 000 т" (столько угля перегнавший Стаханова шахтер Щербаков выдал с начала года со своей бригадой), а в многочисленных вазочках вокруг угля лежали огромного размера шоколадные конфеты. Все это создавало атмосферу благодушия и самоуспокоенности, очень опасную, на мой взгляд, в любом деле, тем более в шахтерском.
Владимир Путин начал с того, что очень хотел бы спуститься в шахту, но не смог. Ведь его привезли на открытый разрез, который, впрочем, ему тоже очень понравился.
— Это потрясающее зрелище, просто удивительное! И еще удивительно,— продолжил он льстить шахтерам,— как вам удалось выйти на такой рост производительности труда!
Шахтеры уверенно улыбались. Было ясно, что это для них не предел. Перестав удивляться, президент спросил, есть ли у шахтеров вопросы к нему. Вопрос был у технолога Кулагина. Он спросил, почему им, шахтерам, не дают кредиты в банках. Вот, например, дают же всем желающим в Германии.
— А человек потом отдает ему, банку, эти деньги! — с некоторой обидой закончил технолог.
— Вы назвали совершенно точный адрес! — обрадовался Владимир Путин.— Правильный!
— Ну! — обрадовался и технолог.
— Страна со стабильной экономикой, с прозрачной налоговой системой. Банк может точно просчитать, когда любой человек может отдать кредит и вообще, может или нет.
Технолог на глазах мрачнел.
— Я уверен, что и наши банки смогут когда-нибудь наладить такую систему,— завершил президент.
Шахтер подавленно кивнул.
— А я хочу спросить, заводить мне детей или нет,— озабоченно спросил горнорабочий Нефедов, которому явно дали задать вопрос от молодежи.
— Заводи! — кивнул Владимир Путин.
— Для этого, к сожалению, должны заработать какие-то механизмы,— пожаловался рабочий Нефедов.
— Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду. Накопительную систему пенсионного обеспечения, верно?
По мнению президента, то, что делают шахтеры, часто граничит с героизмом, а вот "человек умер, и все, никаких денег после себя не оставил". А если накопительная система будет работать, после человека останутся его деньги.
— Так что заводи детей, заводи!
Шахтер покорно кивнул.
— С молодыми все ясно, Владимир Владимирович! А как быть с пожилыми, которые еще работают? — спросил работающий пожилой шахтер.— Пенсии-то маленькие.
— Да еще недавно их вообще не платили,— сообщил президент.— Я удивляюсь, как люди жили-то! А вы на пенсии? Надо же! А не скажешь.
Шахтер довольно покраснел.
— Лично мне посчастливилось, что я работаю на "Распадской",— начал еще один шахтер.— Но у меня два сына работают на других шахтах, не таких успешных. Их что, закрывать будут?
Владимир Путин почему-то на этот раз не стал играть с шахтером в поддавки и жестко ответил, что там, где нет абсолютно никаких перспектив, "что же людей-то мучить? Людей надо переучивать или переводить на другие шахты".
— Да, совершенно верно! С собственниками будем разбираться! — по-своему попытался закончить президентскую мысль губернатор Кемеровской области Амангельды Тулеев.
Тут в бой вступил профсоюзный лидер Иван Мохначук. Он заговорил про пенсионные фонды, которые мало думают о шахтерах, но запутался и стал говорить, что шахтеры, конечно, сами часто неправильно ведут себя.
— Да у вас, я вижу, сговор с работодателями,— прервал его президент.
— Нет! — воскликнул профсоюзный лидер.— Просто с Зурабовым очень трудно договариваться.
Этого ему вообще говорить не следовало, ведь у Владимира Путина с председателем Пенсионного фонда России Михаилом Зурабовым хорошие отношения.
— Придется,— пожал плечами президент.
— А я хочу задать шпионский вопрос,— заявил технолог Кулагин.
— Мы с вами, видимо, коллеги. По прошлой жизни,— расслабился Владимир Путин.
— Да, и до нас дошел слух, что вы приехали не только нашими красотами полюбоваться, но и Амангельды у нас забрать.
Это был первый вопрос, который застал врасплох президента. А не надо было расслабляться.
— Кого-то, конечно, надо забрать,— пошутил было он.
— Но не его! — давил технолог.— Посмотрите, что он с Кемеровской областью сделал! Как хороша наша жизнь здесь!
— Да он и оттуда вам будет помогать,— обеспокоено сказал президент.
— Вы его загрузите, и он не сможет.
Губернатор Тулеев растерянно переводил взгляд с президента Путина на технолога и обратно.
— Я подумаю,— прервал технолога президент. Этот раунд он явно проиграл. Впрочем, и вопрос был последним. На прощанье президенту подарили, конечно, каску и шахтерский фонарь. Хотя какой может быть фонарь на открытом разрезе?
Госсоветская власть
Президиум Госсовета по проблемам угольной отрасли продолжался четыре часа. В основном речь шла о достижениях. Почти все говорили о том, что за последнее время отрасль ожила. Многие считали, что этим она обязана идущей приватизации. Так, Аман Тулеев заявил, что приватизация должна закончиться уже к следующему году. Его поддержал и Виктор Христенко. А когда президент Коми господин Торлопов попросил отложить приватизацию одного угольного предприятия на год, это вызвало оживленную реакцию президента России:— Конечно, делайте так, как считаете нужным. Только пусть тогда шахтеры идут стучать касками не к Горбатому мосту в Москве, а к зданию вашей администрации.
Срезал он и Анатолия Чубайса. Когда тот сказал, что уголь для него не чужая отрасль, президент едва не подмигнул:
— В каком смысле?
Имея, скорее всего, в виду народный имидж Чубайса как главного приватизатора.
— В прямом,— угрюмо ответил Чубайс.
Получилось грубо. А в целом господину Чубайсу все очень нравится. Он отчитался, например, что смертность на шахтах снизилась в два раза. Все так поняли, что этим обстоятельством отрасль обязана хорошим отношениям угольщиков с энергетиками. А господин Чубайс продолжал:
— Успехами последних двух лет мы обязаны прежде всего программной реструктуризации. Раньше, да еще год назад ни одно заседание межведомственной комиссии здесь, в Кемеровской области, не начиналось без десятитысячной толпы шахтеров, которые обвиняли нас, что мы действуем по указке Международного валютного фонда. Собственно, по этой указке мы и отработали, и отрасль встала на ноги!
Владимир Путин слушал-слушал Анатолия и не выдержал:
— Да я знаю: у нас много сделано в последнее время.
Господин Чубайс сразу замолчал.
— Да не выспался он. Не в форме сегодня,— огорченно сказал один из сотрудников РАО ЕЭС, сидевший рядом со мной.
К Анатолию Чубайсу цеплялись едва ли не все выступавшие. Наименее удачно это получилось у министра путей сообщения господина Фадеева, который, видимо, от волнения все время путался. Так, он похвалил председателя РАО ЕЭС за то, что тот пообещал сжигать 30 млн тонн угля в своих топках. Между тем господин Чубайс говорил только про то, что ежегодно бессмысленно сжигается 30 млрд тонн газа. То есть господин Фадеев просто перепутал уголь с газом. Участники совещания хихикали, Анатолий Чубайс откровенно смеялся. Невозмутимым оставался только сам господин Фадеев:
— Сезонные тарифы будем поднимать. Это надо выполнять, потому что на высочайшем уровне сказано.
Тут уж не выдержал и Владимир Путин:
— Да это же совещание. Я сказал, но ведь у вас должно быть свое мнение — не надо так буквально понимать.
— Да нет, сделаем! Не снижая годового уровня. Начнем, и все! Сейчас добавим, а летом сбросим. Нормально!
На совещании выступили все губернаторы региона. Почти все жаловались на свои отношения с федеральными министерствами. Один из губернаторов вообще заявил, что министерства без конца разводят их.
— Когда спирт разводят, получается вполне приемлемый для употребления продукт. А когда министерство разводит целый регион, это никуда не годится,— согласился президент.
Это совещание нельзя было закончить, его можно было только прекратить. Владимир Путин и сделал это, сказав, что уже после полутора-двух часов любое совещание становится бессмысленным, а они работают уже больше четырех.