Вовлекательный жанр

Выставка современное искусство

41-летний Тино Сегал — бесспорный фаворит мировой арт-сцены последнего десятилетия: выставки в крупнейших музеях, включая Tate Britain, нью-йоркский Guggenheim Museum, амстердамский Stedelijk (где в его «ситуациях» зритель мог находиться в течение всего 2015 года), участие в documenta13, «Золотой лев» Венецианской биеннале 2015 года. В общем, слава гремит, и это притом что произведения Сегала эфемерны, их можно увидеть только вживую: художник запрещает их фотографировать и снимать на видео, даже его авторство далеко не всегда сообщается во время исполнения, этикетки отсутствуют, инструкции для участников передаются только устно, и так же устно заключаются договоры приобретений «ситуаций» музеями или частными коллекционерами. Тут дело не только в позиции художника, изучавшего политэкономию и придерживающегося левых взглядов. Принципиальная новизна работ Сегала в том, что они изменяют взаимоотношения произведения, выставочного пространства и зрителя. Суть этих изменений в освобождении: произведений — от рамок и соответственно от возможности репродуцирования, музея — от статуса храма искусств, зрителя — от привычной роли.

Внутри «Руины» со мной здоровается девочка, она представляется как интерпретатор работы Тино Сегала «Этот прогресс» и провожает к лестнице, где меня «подхватывает» другая собеседница, девушка. Поднимаясь со мной по лестнице, она заводит разговор о том, что такое прогресс. Вскоре наша беседа приобретает чуть более личный характер, впрочем, не выходящий за приватные рамки,— тут все зависит от степени открытости этому вроде бы ни к чему не обязывающему общению. Так я вовлекаюсь в «ситуацию» Тино Сегала, а она, в свою очередь, становится частью моего похода на выставку. Дальше моим собеседником станет интерпретатор постарше, а затем — дама, которая в разговоре обронит, что ей уже 60 лет. Классический сюжет «времен года», «четырех сезонов», знакомый по барочной живописи и музыкальным произведениям от Вивальди до Чайковского, уложится минут в пятнадцать нашего общения, подробности которого нет смысла пересказывать, так как у каждого посетителя оно сложится по-разному, после чего мы попрощаемся, но, удивительно, я до сих пор помню подробности этой неожиданной встречи.

Такова особенность «ситуаций» Тино Сегала: его произведения врезаются в память покрепче, чем иные шедевры классического или современного искусства, но зачастую именно с ними они и ведут диалог, вовлекая в него зрителя. Другая работа Сегала «Поцелуй», в которую попадаешь, распрощавшись с последним интерпретатором «Этого прогресса», находится на втором этаже «Руины». Большая темная комната, освоившись в которой начинаешь различать фигуры двух людей, которые стоя, лежа, сидя сливаются в бесконечных объятиях и поцелуях: как тут не вспомнить хрестоматийные воплощения этого сюжета в живописи и скульптуре. Но совсем по-другому эта же работа воспринимается в зале Новой Третьяковки на фоне полотен Александра Герасимова и Бориса Иогансона, где живой «Поцелуй» не столько низводит до карикатуры фальшь соцреалистических опусов, но самым пронзительным образом напоминает зрителю о том, что программно вытеснено портретами Сталина и Ворошилова, «Допросом коммунистов» и в целом всей этой почтительной музейной развеской произведений соответствующего периода,— о чувственности.

Из соседнего зала, с «Портретом Горького» Павла Корина и «Письмом с фронта» Александра Лактионова, доносится громкое фальшивое пение: фразу «This is propaganda» (так называется работа Сегала) с каким-то невнятным продолжением время от времени «исполняет» музейная смотрительница. Это настолько абсурдно и смело, что нужно воздать должное Третьяковской галерее, решившейся радикально сменить имидж консервативного музея, а также фонду V-A-C и куратору выставки Виктории Михельсон, сумевшим убедить музей осуществить этот проект.

Переклички с искусством прошлого, ценные для музеев тем, что они хранят это самое искусство, а для зрителей — тем, что они узнают образы, воплощенные в «ситуациях», все-таки не главное в том, чем занят Тино Сегал. Во время дискуссии с итальянским куратором и теоретиком искусства Франческо Бонами, предшествовавшей открытию выставки в Новой Третьяковке, художник то и дело задавался вопросами — сколько времени существует музей как место встречи публики с искусством, сколько существует само понятие «искусство» — и сам же на них отвечал, что в масштабах истории человечества все это — незначительные сроки, что во времена, предшествовавшие музеям, у человека тоже был опыт переживания того, что называется искусством, и что этот опыт не может не меняться.

В эпоху, когда все стремительным потоком оцифровывается и распространяется и этот поток уже сам по себе безразмерный, постоянно пополняемый «музей» изображений, «ситуации» Тино Сегала создают ощущение искусства, которому, кажется, не грозит старость или недостаток внимания, существующие «здесь и сейчас», пусть даже и через сегодняшний новостной заголовок, который кассир Новой Третьяковки произносит, выдавая посетителю билет. «Этим летом в Европе установилась аномальная жара» — в данном случае это значит лишь то, что вы уже на выставке Тино Сегала в Москве: прозвучав, возникла и исчезла самая свежая его работа, но она вряд ли быстро сотрется из вашей памяти.