Лишний Восток

Самым ажиотажным в смысле зрительского спроса спектаклем Зальцбургского фестиваля стала «Аида» Джузеппе Верди, поставленная известной фотохудожницей иранского происхождения Ширин Нешат. В главной роли несколько раз выступила Анна Нетребко, а дирижировал Венским филармоническим оркестром Риккардо Мути. При очевидном блеске новая зальцбургская «Аида» оказалась неожиданно консервативной, считает Сергей Ходнев.

Анну Нетребко, впервые взявшуюся за партию Аиды, фестивальный менеджмент разлучил с супругом: Юсифу Эйвазову достались только два представления под занавес фестиваля, в которых российскую примадонну заменяет кореянка Виттория Сео, а партнером самой госпожи Нетребко в ее серии спектаклей стал итальянский тенор Франческо Мели. Звездность певицы, отмечающей в этом году 15-летие своего дебюта в Зальцбурге,— аттракцион очевидный, но за теперешним оглушительным успехом Анны Нетребко стоял не один только бренд. С ее теперешним спинтовым сопрано и теперешней артистической «взрослостью» она оказалась в предложенных режиссером и дирижером условиях Аидой столь же идеальной, какой тогда, в 2002-м, была ее Донна Анна.

Предполагалось, однако, что к беззаботному удовольствию от прекрасного вокала будет прилагаться содержательное и актуальное режиссерское высказывание. Что Ширин Нешат на правах художницы-изгнанницы примет особенно близко к сердцу судьбу эфиопской пленницы. И что тогда ориентализм XIX века, высокомерный и безнравственно колонизаторский (а за него «Аиде» пеняли, и не раз), наконец-то будет преображен в нечто безукоризненно этичное.

В фестивальном буклете «Аиды» даже специально обратили внимание читателя (чтобы он ни в коем разе не заподозрил Верди в неполиткорректном образе мыслей) на то, что композитор, мол, бичевал прусский милитаризм и империализм. «Аида» создавалась в самый канун образования Второго рейха, и Верди рекомендовал своему либреттисту Антонио Гисланцони обратиться к победным реляциям короля (а вскорости кайзера) Вильгельма за вдохновением, чтобы передать всю кичливость торжествующих египтян.

Про то, что в это же время Верди находился под сильным обаянием Вагнера, и по «Аиде» это довольно заметно, в буклете не сказано — но об этом не дает забыть Риккардо Мути. Яростные кульминации, густая и могучая оркестровая текстура, принципиальная инновационность того, как устроена музыкальная драматургия,— все это в трактовке Мути было куда заметнее, чем те же игры с «этническим» колоритом. Размеренностью, обстоятельностью и россыпью предсказуемых эффектов эта «Аида» счастливо напоминает о былых временах, когда опера звучала на фоне картонных пирамид и нарисованного Нила. Счастливо — потому что и нынешнее племя певцов здесь не то чтобы бледнеет на фоне великих вердиевских записей прошлого.

Да, Франческо Мели — не Франко Корелли, но его Радамес, ровно и элегантно спетый с лирической окраской, вполне событие (даже в большей степени, чем его зальцбургский дебют в «Трубадуре» три года назад). Два первостатейных вердиевских баса тоже в наличии — Дмитрий Белосельский (величаво-рафинированный Рамфис) и Лука Сальси (демоничный Амонасро). И, конечно, отдельное обаяние ансамблю придавало то, что в роли Амнерис главной героине противостояла именно Екатерина Семенчук — по темпераменту, примадоннской стати, объему и насыщенности голоса соперница более чем достойная.

Но как из всего этого сделать театральное высказывание, Ширин Нешат, похоже, так и не придумала, а приставленная к ней постановочная команда мало ей в этих размышлениях помогла. Именитый театральный художник Кристиан Шмидт придумал лапидарную сценографию в виде двух белоснежных коробов, напоминающих половинки исполинского чемодана, которые вольно и плавно перемещаются на поворотном круге: в макете наверняка было глаз не оторвать, но на безразмерной сцене Большого фестивального зала зрелищность выходила скромная. Татьяна фон Вальсум придумала костюмы: египтяне в фесках, эфиопы в модных вретищах, жрецы с комическими накладными бородами и в черных клобуках на манер православного духовенства (вот уж страсть какой смелый художественный жест). Томас Вильгельм поставил танцы — если только можно так назвать неуклюжие выходы семерки танцовщиков с коровьими черепами на головах. То, что уверенно опознается как вклад Ширин Нешат в постановку и носит ее почерк,— три кратких видео, показывающие крупным планом лица то жрецов, то эфиопов, в роли которых снялись реальные иммигранты с Ближнего Востока: надо же было хотя бы попытаться зрителям, пришедшим «на Нетребко», бросить в лицо несчастья беженцев.

И непонятно, стоило ли ангажировать уважаемую и самобытную творческую единицу ради того, чтобы получить не требующее особых постановочных усилий зрелище двух див в развевающихся шелках, заламывающих руки и поющих строго в зал с авансцены. И наблюдать, как из несостоявшегося действа про конфликт цивилизаций, иммиграционные бедствия, теократический тоталитаризм и волю женщин Востока к свободе самозарождается калорийная, добротная, сладкая вампука. При этом по самой природе своей необоримо и безраздельно европейская.