антитеррор
Вчера утром в Панкисском ущелье началась третья фаза антикриминальной и антитеррористической операции, главная цель которой — освобождение заложников. Об этом заявил глава МВД Грузии Коба Нарчемашвили. Поэтому журналистов туда пускать перестали. Однако корреспонденту Ъ ВАЛЕРИЮ Ъ-КАДЖАЯ все же удалось побывать в Панкиси."Джарап Хангошвили вам все покажет, поможет встретиться с нужными людьми",— сказал, пожимая на прощание руку, замминистра госбезопасности Грузии Ираклий Асалания. Сегодня это самый молодой правительственный чиновник столь высокого ранга. Ему всего 29 лет. Он сейчас постоянно находится в Ахмете, небольшом райцентре в 20 километрах от Дуиси. Министр госбезопасности Валерий Хабурдзания тоже молод — ему 38 лет. Он, собственно, первый осенью прошлого года (как только занял свой пост) официально заявил, что в Панкисском ущелье находятся чеченские боевики. До этого грузинские власти категорически отрицали этот факт.
В конце августа Грузия, наконец, начала операцию по борьбе с боевиками. Антикриминальную операцию, как ее здесь чаще называют. Но к тому времени, когда все подходы к ущелью были блокированы внутренними войсками, ни одного боевика там уже нельзя было днем с огнем отыскать. Они ушли — кто в соседний Тианетский район, кто в Бацарское ущелье.
Про это ущелье мне рассказал Георгий Шенгелая, известный кинорежиссер, сын народных артистов СССР Нато (Натальи) Вачнадзе и Николая Шенгелая. Сейчас Георгий, как и его родной брат Эльдар, оставил искусство и с головой окунулся в политику. Как это часто бывает, оставаясь друзьями по жизни, в политике братья оказались по разную сторону баррикад: Эльдар Николаевич — в лагере Эдуарда Шеварднадзе (он занимает пост вице-спикера грузинского парламента), Георгий же, ставший одним из самых непримиримых противников президента, обвиняет его во всех нынешних бедах Грузии, включая и то, что Панкисское ущелье превратилось в этакое гнездо мафиозных структур, опорную базу ваххабитов и плацдарм чеченских боевиков.
— Вы знаете, что такое Бацарское ущелье? — темпераментно жестикулируя и куря сигарету за сигаретой, говорит он.— Это огромный лесной массив почти в четыре тысячи гектаров. Там находится одна из самых крупных в мире тисовых рощ и еще целые массивы дзельквы. Это такое реликтовое дерево — высоченное, с огромной кроной, из него делают самую лучшую мебель. Кроме Бацары дзельква растет еще только на Крите, в Японии и Корее. Занесена в Красную книгу. Так вот, именно Бацарский заповедник из-за его дивной красоты и обилия дичи облюбовали еще в советские времени партийные бонзы, там находился охотничий домик ЦК КП Грузии. А сейчас, как мне сообщили мои доверенные люди, этот домик стал базой боевиков. Для жилья они используют также заброшенные фермы в Тианетском районе, который соседствует с Ахметским и куда, скорее всего, ушли Гелаев и его отряд. А вся эта шумиха с антикриминальной операцией — пустой спектакль. Пошумят-пошумят — и все возвратится на круги своя.
Брат Георгия Эльдар Шенгелая придерживается прямо противоположной точки зрения:
— Обвинять Грузию в том, что на ее территории находятся чеченские боевики,— это валить с больной головы на здоровую. Войну в Чечне ведет не Грузия, а Россия. Даже если стереть Панкисское ущелье с лица земли, пропахать его танковыми гусеницами, это ни на йоту не изменит ситуации в самой Чечне. Можно подумать, что из Дуиси или Омало запустили ракету, которая сбила российский вертолет со 128 военными. И где? В Ханкале, прямо над главной базой федеральных войск. Панкиси стало вроде той части тела, которая мешает плохим танцорам танцевать, а плохим генералам — воевать...
Так считают в руководстве Грузии.
А в самом Дуиси в доме гамгэбели (главы местной власти) Джарапа Хангошвили шло застолье. Я даже не успел спросить, по какому случаю, как мне налили бокал вина и велели осушить его — так принято в Грузии, когда появляется новый гость.
— Но разве можно пить вино мусульманам? — не без подвоха спросил я.
— Мы сначала кистины, а потом мусульмане,— отвечал тамада.— Пей, а то обидишь.
Вино оказалось божественным.
— Ты делал? — спросил я Джарапа.
— А кто же еще? Из моего виноградника.
И он указал рукой (стол был накрыт на просторном балконе) на стройные ряды шпалер, чьи ветви обвисали под тяжелыми гроздьями первоклассного "ркацители".
Кистины — отличные виноделы, они научились этому искусству у кахетинцев. И быт у них тоже кахетинский, и учатся в школах их дети по-грузински, а на чеченском они говорят только в семьях. Среди гостей я увидел Вахтанга Маргошвили, директора дуисской школы, старого моего знакомого. "Вахтанг, а как сильно отличается кистинский язык от чеченского?" — спросил я, вспомнив, что поспорил недавно в Москве на бутылку коньяка с одним коллегой, который утверждал, что кистинский язык — один из вайнахских, то есть самостоятельный.
— Очень сильно отличается,— с серьезным выражением на лице отвечал Вахтанг Шамильевич.— Как кахетинский от имеретинского...— и все за столом громко захохотали, потому что в переводе на русский это звучит приблизительно "как нижегородский от вологодского".
Кистины начали селиться в Панкисском ущелье в 30-х годах XIX века. Сюда бежали те, кто не хотел воевать с русскими, или "кровники" — скрывавшиеся от кровной мести. Они теряли связи со своими тейпами и, можно сказать, образовывали новый тейп — без классических тейповых традиций. В конце XIX — начале ХХ века кистинцы настолько огрузинились, что даже стали креститься — отсюда их грузинские фамилии. После революции, когда миссионерство было запрещено, а грузинская православная церковь (как, впрочем, и русская) была загнана в угол, началось новое омусульманивание кистинцев. Но особенно туго исламская узда затянулась на кистинах в последние два-три года.
Минувшей зимой я был в Джоколо. Это село, примыкающее к Дуиси, его продолжение. Там находится старинная христианская церковь, в которой еще 100 лет назад молились кистины. Сейчас она заперта. Ее не трогают, но и не посещают. Зато всегда заполнена новая мечеть на границе Джоколо и Дуиси, построенная, как мне объяснили, "на пожертвования единоверцев из Саудовской Аравии". То есть ваххабитов.
В тот мой приезд я остановился у двоюродного брата Джарапа Умара Хангошвили. Он в свое время закончил Тбилисский сельхозинститут, работал гидромелиоратором здесь же в ущелье, в "Алазанстрое". По кахетинскому обычаю стол был богато накрыт, но вместо вина пили кока-колу. Выяснилось, что в доме Умара проживают беженцы из Чечни. Как я понял, высокопоставленные. Поэтому ни о каком вине не было даже и речи. А часов в пять утра меня разбудило пронзительное пение муэдзина, призывающего на молитву. Мужчины ушли в молельную комнату, потом вернулись и снова улеглись спать.
Вообще отношения между кистинами и их чеченскими единокровцами далеко не простые. В домах приютивших их кистинов беженцы-чеченцы оказались, по существу, хозяевами и стали навязывать свой быт, свои нравы — и это касается, конечно же, не только вина. Однако на все мои попытки разговорить кистинов на эту тему они деликатно переводили разговор на другую. Вот и тогда, я помню, вышел во двор подышать свежим воздухом и залюбовался виноградником Умара.
— Что будешь делать с виноградом? — спросил я хозяина.
— Продам,— отвечал Умар, отводя глаза.
Мы оба отлично понимали, что такую уйму "ркацители" никому не продашь — этот сорт предназначен специально для вина. Но раз Умар не вырубил виноградник, значит, на что-то надеялся — скорее всего, на то, что вернутся старые времена и он снова будет в своем доме полноправным хозяином.
Мечтают вернуться хозяевами в свои дома и сами беженцы. "Нас здесь не убивают — уже хорошо,— говорил Доку Амагов, депутат парламента Чечни.— Каждый день жить в страхе, что ворвутся в твой дом, заберут тебя или сына в фильтрационный лагерь, будут издеваться — вот почему мы бежали. После фильтрационных лагерей и тюрьмы здесь райская жизнь. Но все-таки это выживание. А сейчас мы все боимся, что зачистки начнутся и здесь. Пока грузины относились к нам по-человечески, но сейчас мы боимся. Очень боимся".
Этот общий страх, точнее, напряжение особенно заметно, когда пытаешься кого-либо сфотографировать. Прежде панкисские беженцы фотографировались охотно, а на этот раз, когда я подошел с фотоаппаратом к группе мужчин, игравших в домино, и попросил разрешения сделать снимок, один из них чуть не набросился на меня с кулаками, крича: "И твой аппарат сломаю, и башку тебе сломаю!" Счастье, что рядом был Джарап. Он по-чеченски успокоил мужиков, а мне по-грузински сказал, чтобы я спрятал аппарат. "Понимаешь, появится в газете снимок, потом скажут — вот боевик прячется в Панкисском ущелье... Могут быть неприятности у родственников там, в Чечне".
— Мы не голодные, нас здесь хорошо приняли, но все время плачем,— говорила Айша Бахарчиева.— Какая радость может быть у беженца, хоть золотом его осыпь? У меня семь детей было, троих убили.
Ей 50 лет, но выглядит Айша дряхлой старухой. Ей был всего годик, когда ее семью, как и всех чеченцев, выслали в Казахстан. Вернулись в 1961-м, построили дом, но в 1999-м его разбомбила авиация. Живут сейчас девять человек в одной комнате. Мебели никакой, только тюфяки. Днем складывают, на ночь раскатывают — получается большая общая кровать. Всей мебели — табуретка да железная печка, зимой топят.
Вот уже два года про Панкисское ущелье в России говорят только как про осиное гнездо терроризма. Про беженцев — ни слова. И ни один представитель официальных или общественных организаций у них не побывал. Все, что имеют беженцы в Панкиси: еда, одежда, лекарства — все это гуманитарная помощь. Даже школу, которую в Дуиси построили в конце 20-х радениями местного просветителя Юсупа Маргошвили, два года назад капитально отремонтировали на деньги Верховного комиссариата ООН по делам беженцев. В ней, кстати, работают и учительницы-чеченки — в буквальном смысле на общественных началах. Они для Минобразования РФ просто не существуют. Так же, как и для Минздрава РФ — врачи-беженцы. Когда я зашел в дуисскую амбулаторию, перед ней народу толпилось больше, чем в пункте распределения гуманитарной помощи. Мзия Лабоева, кардиолог, закончившая Дагестанскую медакадемию, говорила со смущенной улыбкой, что к вечеру с ног падает от усталости. Еще она рассказала, что зимой была эпидемия гепатита, почти все дети переболели болезнью Боткина, а все лечение — свежий воздух да надежда на организм.
Антикриминальная операция началась. Но проблемы Панкисского ущелья одними только силовыми методами не решить, в том числе и проблемы восьми тысяч официально зарегистрированных российских граждан, в том числе почти пяти тысяч детей, которые живут в Панкисском ущелье в качестве беженцев. А по сути — на положении людей второго сорта.