По обе стороны занавеса
«Любимов и время» в Музее Москвы
В Музее Москвы открылась выставка «Любимов и время. 1917–2017. 100 лет истории страны и человека» — центральное событие в программе юбилейного года, посвященного выдающемуся режиссеру. Выставка подготовлена Благотворительным фондом развития театрального искусства Ю. П. Любимова при поддержке Музея Москвы и столичного департамента культуры. Рассказывает Ольга Федянина.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Столетний юбилей в обычном случае подразумевает подведение итогов, совершаемое с некоторой безопасной и чинной дистанции. Однако Юрий Любимов — это все что угодно, но не обычный случай. Любимов прожил больше 97 лет, и они до последнего были заполнены живой, сложной творческой работой. К тому же из всех слов, которыми мы привычно окружаем уход человека из жизни, меньше всего к Любимову подходит слово «покой». Так что, с одной стороны, 100-летний юбилей совсем близко, а с другой — еще не все обиженные юбиляром успели отойти от своих обид и не все обижавшие его могут рассчитывать на то, что былое быльем поросло.
Авторам и кураторам предстояло уместить в одну экспозицию несколько исторических эпох и политических режимов — и огромную человеческую биографию, которой хватило бы и на четыре жизни. Любимов был успешным, много игравшим актером. Фронтовиком. Одним из главных реформаторов советского послевоенного театра. Политэмигрантом, человеком без гражданства и режиссером с всемирной славой. Стареющим классиком, вернувшимся на родину, которая, кажется, уже мало что могла ему предложить, кроме позднего почета.
Театральный художник и куратор Алексей Трегубов — специалист по многослойным конструкциям, в которых документ, факт превращается в образ. Это он в свое время придумывал и «режиссерское фойе» с зеркалами в «Гоголь-центре», и обаятельнейшее юбилейное пространство в Театре имени Маяковского.
Вписывая экспозицию «Любимов и время» в купеческую музейность Провиантских складов, Трегубов собирает центральное пространство выставки из фрагментов помещений, комнаток, тесных закоулков и тупиков, практически неотличимых от закулисья настоящего театра. Как и полагается за кулисами, каждый поворот заканчивается чем-то неожиданным. Экспозиция на самом деле вовсе не экспозиция, а активная инсталляция. Воображаемый театр сам собой живет и играет в закоулках — из наушников доносятся фрагменты репетиционных записей и оперных арий, ходит взад-вперед легендарный вязаный занавес из «Гамлета», силуэт режиссера высвечивается и снова пропадает, половицы скрипят под ногами, пронзительно звонит старый бакелитовый телефон — трубку можно снять, там тоже раздастся голос. В конце дистанции зритель, как Алиса, оказывается перед рядом закрытых дверей — и, пройдя через одну из них, сам оказывается на подмостках. Гул затих, закулисье кончилось.
По обе стороны этого тщательно организованного беспорядка расположены две просторные прямые галереи со стендами, на которых сгруппированы по десятилетиям события русской истории и события биографии юбиляра, от сентября 1917 года до октября 2014-го. Здесь же музейные витрины с застывшими и выстроившимися по струнке личными вещами — от писем и семейных фото до любимой чашки. Насколько центральное пространство хаотично, свободно и приглашает зрителя к соучастию, настолько же биографическое формализовано и настаивает на дистанции.
Все это умно, добротно придумано и очень тонко сделано. «Творческий беспорядок» центральной части и парадные прямые линии боковых галерей отражаются друг в друге благодаря зеркальным перегородкам. Блики и отсветы путешествуют по экспозиции вместе с посетителями, которые тоже становятся блуждающими тенями в полупрозрачных зеркалах.
При всей изобретательности авторы выставки не стараются «переиграть» своего героя, выглядеть оригинальнее и ярче, чем он сам. Алексей Трегубов создает пространство, которое театрально само по себе, но и в нем он сценограф, а не режиссер.
Выставка универсальна и совсем не дидактична. Ее создателям нужно успеть рассказать о своем герое так много, что они вынуждены сокращать каждый сюжет до ключевого образа, до метафоры. И это очень по-любимовски. Центральная часть экспозиции как раз и напоминает о том, что именно на таких ключевых образах построены все спектакли Юрия Любимова. Что великими останутся в истории те из них, в которых этот центральный образ соединил в себе точность, поэтичность метафоры — и не исчезающую с десятилетиями способность к резонансу, умение отзываться эхом в сегодняшнем дне.
Такие образы уплотняются в предмет, в форму, в линию, они живут, даже если сам спектакль давно перестал существовать. И по сей день «Гамлет» — это вязаная движущаяся стена, «А зори здесь тихие» — сапоги и деревянные борта грузовика, «Добрый человек из Сезуана» — барабаны. В этом смысле выставка, не вынося в название, вспоминает и главного соавтора театра Юрия Любимова — сценографа Давида Боровского.
Помимо прочего у юбилейной выставки есть одно важное достоинство: и в своей хронологической, прямолинейной части, и в своей децентрализованной «закулисной» части, она напоминает об одном из главных пробелов в сегодняшнем представлении России о Любимове. В памяти даже очень образованных российских театралов он остается оппонентом театрального соцреализма, режиссером, продолжившим в СССР запрещенную линию Мейерхольда, формальный поиск Вахтангова, эпический политический театр Брехта. Мы слишком привыкли думать о нем как о феномене советского театра. Но экспозиция в Провиантских складах самой массой афиш, дат, названий буквально кричит о том, что речь идет не о локальном художественном явлении и даже не о локальной революции. Что театр Любимова начинается не на Таганской площади и уж точно на ней не заканчивается. Что он был одним из самых успешных в мире — и самых работоспособных — режиссеров своей эпохи. Которая, к счастью, оказалась такой долгой.