Во французском Гранвиле открылась выставка «У истоков легенды» (Aux sources de la legende), посвященная детским годам Кристиана Диора. Рассказывает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Франция празднует 70-летие Кристиана Диора (1905–1957). В честь этой круглой даты открыта огромная выставка в парижском Музее декоративных искусств, названная «Диор. Кутюрье мечты» — о ней вы уже знаете (см. “Ъ” от 12 июля). «Семидесятилетие» подразумевает, что моментом появления мечты на свет стал первый февральский показ в Париже на улице Монтень в 1947 году, который впервые представил диоровский new look. То, что к этому времени новорожденному было уже 42 года, что позади у него была и учеба, и служба в армии, и работа художником в кино, и попытки стать галеристом, говорится, конечно, но это в «Декоративных искусствах» не главное. Кристиан Диор в Париже рождается заново — одновременно с Christian Dior.
Совсем другой подход у проходящей параллельно выставки дома-музея Диора в его родном городе, нормандском Гранвиле. Здесь на семейной вилле «Румбы» художник провел самые счастливые дни своей жизни, рядом с отцом, матерью, братьями и сестрами (в семье было пятеро детей, трое мальчиков и две девочки, которые пережили 2000-е) и друзьями, многих из которых он перетащил к себе в Christian Dior в Париж, как берут с собой любимые игрушки.
«У истоков легенды» — рассказ не только о Диоре, но и о семье, которая создала и сформировала человека, прославившего Францию. Отец — предприниматель, владелец химических заводов. Впервые в жизни я увидел здесь вывеску и марку Dior, которая относилась вовсе не к моде или парфюмерии. «Здесь продаются удобрения Dior» — значится на жестяной табличке, выставленной в кабинете Мориса Диора, учившего сына на собственном примере, как положительном, так и отрицательном.
Диор-младший был художником, но с детства знал, как много значат верные помощники, как важно считать деньги и как опасно просчитаться. В кризис 1929 года отец разорился, и виллу «Румбы» с ее фантастическим садом, который придумывали и разбивали сначала Мадлен Диор, а потом и сам Кристиан, продали. Возможно, став великим и богатым, он однажды выкупил бы дом детства, но после своего второго рождения Диор прожил только десять лет. Отправился поправлять здоровье и худеть в Монтекатини — и умер от сердечного приступа.
Вилла «Румбы» теперь принадлежит городу, но управляется фондом, в котором на главных ролях выступает LVMH, владелец Christian Dior. Председательствует в фонде Жан-Поль Клавери, советник главы LVMH Бернара Арно. Он превратил виллу в музей — совершенно не провинциального, не местного значения. А собирает выставки все та же Флоранс Мюллер (один из самых влиятельных кураторов в мире моды), которая делает диоровские ретроспективы вроде той, что была в московском ГМИИ в 2011-м, или нынешней в парижских «Декоративных искусствах». Она главный автор гранвильской «У истоков легенды», а потому сделала ее в совершенно другом, семейном масштабе. Но поскольку здесь рассказывают историю кутюрье, ее рассказывают в произведениях haute couture. Это история в платьях. Речь о том, как впечатления детства одного французского мальчика оказались важны для целого мира.
Восточные мотивы в его моде она производит от обоев в вестибюле, напечатанных по мотивам японских гравюр: «Эти утамаро и хокусаи были моей Сикстинской капеллой». Каминный зал и столовая, которые напоминали мальчику обстановку сказок Перро с гравюр Доре. Он взрослел между отцовскими афишами с «Негритянским балетом» Жозефины Бейкер и маминым «Русским балетом», в соседстве со шкафами-гардеробами живших в доме женщин. С бабушкиными платьями с турнюром позапрошлого века и с легкой туникой матери, расшитой геометрическими мотивами ар-деко, которую выложили в особой витрине. И то, и другое, и третье повторилось потом в его работах и отразилось в коллекциях продолжателей.
В витринах — театральная диоровщина Джона Гальяно, напоминающая о любви к переодеваниям и маскарадам, которым отдала дань семья, морские полоски, которые носили в портовом городке, красное платье Джанфранко Ферре со шляпкой в виде красной герберы — рассказ о диоровских цветниках. Здесь есть спальня родителей, комнаты братьев, детские платья, которые могли бы принадлежать маленькой «мисс Диор» — сестре модельера Катрин, если бы она родилась лет на семьдесят позже. А в собственной детской Кристиана среди иллюстраций к романам Жюля Верна показан матросский костюмчик с белой шляпой, подарок-оммаж работы Гальяно.
Конечно, если выбирать из двух выставок, в Гранвиле и в Париже, ответ очевиден. Парижская круче, больше, ярче, но одна не заменяет другую. Мы помним пятидесятилетнего Диора, выглядящего на фотографиях директором банка или министром просвещения. Ну а здесь мы то и дело встречаем в саду портреты мальчика, учимся различать его черты в застегнутом на все пуговицы господине, как и видеть «истоки легенды» в нарядах дома. И тут уж зрителям решать, чем станет для них гранвильская выставка, выйдет ли она предисловием или же послесловием к парижской.