Может, российский народ и ленив, но от возможности подхалтурить ему трудно отказаться. Дополнительные заработки, постоянные или случайные, имеет почти половина населения, и в большинстве случаев такой заработок неофициальный.
Фото: Юрий Алексеев
Кризис всегда
Длительные наблюдения за российским населением в годы экономического спада давно навели социологов на мысль, что при падении доходов значительная доля граждан РФ начинает «срочно делать ничего».
Правда, экономия на расходах становится в такой ситуации общим явлением: в последние три года, с августа 2014-го, доля потребителей, которым приходилось на чем-то экономить, колебалась, по данным ООО «инФОМ», от 47% до 68% (на июль 2017-го — 60%).
Но такие стратегии адаптации, как формирование сбережений, инвестиции, поиск дополнительного заработка или новой работы, повышение квалификации и даже использование личного подсобного хозяйства, используются куда реже.
«Около половины населения,— отмечалось в мониторинге социально-экономического положения и самочувствия населения РАНХиГС,— находится в режиме выжидания, вовсе не прибегая к каким бы то ни было формам адаптационного поведения».
При этом последние доступные данные — опрос РАНХиГС за июнь 2017 года — показывают, что пока ситуация совершенно не меняется: «не происходит заметной активизации каких-либо адаптационных стратегий» и «не наблюдается сокращения численности тех, кто реализует ту или иную форму адаптации».
В той половине населения, которая в ситуации кризиса предпринимает что-нибудь, кроме контроля своих потребительских аппетитов, 32,6% (на июнь 2017 года) активнее используют подсобные хозяйства, 25,4% больше вкладываются в образование и здоровье, 21,3% формируют сбережения (в рублях, валюте, ценных бумагах и т.п.) и 20,5% пытаются найти работу или дополнительный заработок.
Таким образом, «активизация трудовых стратегий» сейчас характерна от силы для 10% граждан.
По этому параметру, отмечает заведующая лабораторией исследований социального развития РАНХиГС Елена Авраамова, кризис 2014–2016 годов сильно отличается от кризиса 1990-х, когда люди в ответ на падение доходов осваивали новые формы деятельности, находили подработки или начинали заниматься мелким бизнесом.
Из данных опросов следует, что теперь «к активным практикам обращается не более 15% опрошенных граждан», и «содержанием адаптации становится привыкание к новой реальности без попыток ее изменить».
Результат довольно закономерный, если учесть, как изменилась страна за эти десятилетия. Директор Института социального анализа и прогнозирования Татьяна Малева на презентации доклада по итогам 2016 года отмечала в частности, что 1990-е предоставляли людям гораздо больше возможностей, поскольку это был период формирования рынка: «формировался частный предпринимательский сектор, неформальный сектор, сектор НКО. Создавались новые рабочие места, люди могли проявлять трудовую мобильность, перейти из одного сектора в другой».
Но, заключали авторы доклада,
«реализовавшийся сырьевой тип экономики повлиял на формирование массовых моделей социально-экономического поведения, преимущественно ориентированных на государство».
«Это не вопрос плохого поведения людей. Если мы не изменим институциональную среду, ждать, что население проявит какую-то предпринимательскую инициативу, когда среда этого не позволяет, довольно наивно»,— подчеркивала Малева.
И новые данные Центра социально-политического мониторинга РАНХиГС, пожалуй, подтверждают, что чем-чем, а ленью граждан отсутствие массовой «активизации трудовых стратегий» объяснять не стоит.
Скорее уж, наоборот: население так часто прибегает к дополнительным заработкам, что эта модель поведения у многих «активирована» вне зависимости от наличия или отсутствия в стране экономического кризиса.
Из тени в тень
«Занятость на вторичном рынке — это стандартное поведение граждан (и без кризиса), и в неспокойные годы потребность в дополнительном заработке только возрастает. В 2016 году имело дополнительную работу (занятие) 42,1% работающих граждан, в 2017 году — уже 45,3%»,— говорит директор Центра социально-политического мониторинга РАНХиГС Андрей Покида.
Из его пояснений следует, что речь идет не только о постоянной дополнительной работе, но и о временных работах и занятиях, позволивших людям получить дополнительный доход «как минимум несколько раз» на протяжении года.
Все чаще, отмечает Покида, такой доход является неофициальным:
среди тех, кто имел дополнительную работу, «в 2016 году имело неоформленный заработок 49,3%, а в 2017 году — 59,7%».
И можно утверждать, что дополнительная занятость внесла наиболее заметный вклад в рост теневой занятости, вызванный стремлением граждан «компенсировать снижение своего дохода», с одной стороны, и «недостаточностью предложений официального трудоустройства с достойной оплатой» — с другой.
Степень участия в теневой занятости у разных категорий работников различна. Наибольшая, по данным РАНХиГС,— у россиян, которые в опросах определяют себя как «самозанятых», то есть, в широком смысле, людей, работающих на собственном предприятии или занятых «собственным делом», не привлекая других работников,— не важно, как они зарегистрированы в налоговых органах и зарегистрированы ли вообще.
Среди этих «самозанятых по самоопределению» без оформления письменных договоров работает, по данным опроса, 62,2%.
Впрочем, свой вклад в теневую занятость вносит и корпоративный сектор, в том числе государственный, это подтверждают замеры потребительских настроений, которые проводит ООО «инФОМ» для Центробанка.
В июльскую волну этого исследования был включен вопрос о наличии у работающих респондентов официального оформления (трудовой книжки, договора, контракта и т. п.), и среди вошедших в выборку работников государственных предприятий 2% заявили, что они не оформлены на своей работе.
Среди работников частных предприятий в этом призналось уже 27%, и в целом по выборке работающих без оформления оказалось 17%.
Вместе с тем подход РАНХиГС, при котором под участием в теневой занятости подразумевается не только отсутствие оформленных отношений с постоянным работодателем или договора на выполнение работ, но и оплата работы «в конверте» (даже при наличии оформления), позволяет говорить, что в теневой рынок вовлечена едва ли не половина населения.
В 2017 году — «44,8% от общего количества занятого населения», или «примерно 33 млн работников, которые в течение одного года имели неоформленную работу (доходное занятие) или получали зарплату “в конверте”». В их числе 31,4% от общего количества (то есть 23 млн работников) имели теневую занятость постоянно.
Если следовать этим оценкам РАНХиГС, ответственность за существование теневой занятости неформальный сектор — то есть, в определении Росстата, скорее некорпоративный — должен разделить с корпоративным сектором по меньшей мере поровну.
По данным выборочных обследований Росстата, на протяжении кризисных 2014–2016 годов число всех работающих в неформальном секторе, включая занятых на дополнительной работе, не превышало 16,7 млн человек.
«Лишь бы деньги платили»
Данные опросов позволяют предположить, что теневая занятость продолжает расти. Хотя, если полагаться на мнение респондентов «инФОМ» о том, насколько чаще или реже стали работать без оформления их друзья и знакомые в течение последнего года, этот рост, возможно, замедлился.
Выбор неофициальной занятости, как следует из данных РАНХиГС, для многих работников — особенно наемных — является результатом не столько осознанного нежелания платить налоги, сколько игнорирования официального оформления как фактора малозначимого — «лишь бы деньги платили».
Если бы респондентам пришлось искать работу в настоящее время, только 52,4% искали бы варианты только с официальным оформлением против 67,7% в 2016 году. Прямо заявило, что статус не имеет значения, 36,8% опрошенных против 26,7% в 2016-м.
Это вполне согласуется с данными исследований, посвященных трудовым ценностям российских граждан, согласно которым среди всех мотивов выбора работы главным для них является размер заработка.
Ни интересное содержание работы, ни ее общественная полезность для большинства россиян не имеют значения.
В частности, в опросе РАНХиГС 2016 года о значимости величины заработка говорило 84% (против 71,6% в 2004 году), тогда как об интересном содержании работы — 40,1% (против 44,8%), а о полезности для общества — 30,4% (против 27% в 2011-м), что, по замечанию Покиды, означает, что «денежные стимулы пока невозможно заменить никакими другими».
С другой стороны, подобное отношение к официальному оформлению означает, что люди либо не видят для себя никаких минусов от его отсутствия, либо считают выгоды его наличия слишком незначительными по сравнению с деньгами, которые можно заработать «здесь и сейчас».
И тем более они не готовы порицать соотечественников, если они по тем же самым причинам выбирают неофициальный заработок.
В сознании россиян нет представления, что неофициальная занятость означает неуплату налогов, которые, в свою очередь, должны были бы использоваться на общее благо — финансирование школ, поликлиник, социальных пособий для бедных и т. п.
В частности, как отмечается, со ссылкой на данные «Евробарометра», в вышедшем на днях докладе ЦСР о влиянии социокультурных факторов на проведение преобразований в стране,
неуплату налогов в разных регионах России порицает от 31% до 51% жителей (минимум — в Дагестане, максимум — в Ленинградской области).
Меньшим грехом являются разве что проезд «зайцем» в общественном транспорте или получение социальных пособий, на которые человек на самом деле не имеет права (их порицает в целом не более 30% и не более 34% соответственно).
Люди, подчеркивается в докладе ЦСР, хуже относятся к нарушениям, которые могут проецировать «не на себя, а на власть предержащих», и сами обманывают «обезличенное государство» охотнее, чем сограждан.
Связь между налогами и услугами государства в сознании людей можно установить — например, как предполагают в ЦСР, можно изменить «адресата правила об уплате налогов» с работодателя на работника, если информировать работников об уплачиваемых с зарплаты налогах и дать им возможность самим решать, куда направлять часть уплаченного НДФЛ.
Но совсем не очевидно, что государственные власти заинтересованы в подобной «активизации политической функции налогообложения».
И еще менее очевидно, что за таким информированием последует выход из тени. Скажем, опыт Тоголезской Республики показывает, что если люди не чувствуют на своем опыте, что в обмен на уплату налогов государство предоставляет им доступные и качественные услуги, результат может быть обратным.