"Я — как вода и трава, органичный"

На этой неделе в прокат выходит фильм "Салют 7", в котором роль космонавта Виктора Савиных сыграл Павел Деревянко. О том, как играть сегодня героев и антигероев, "Огонек" поговорил с актером

— Фильм "Салют 7" — третья из недавно вышедших картин о космонавтах. Был "Гагарин. Первые в космосе" — там был абсолютный герой, без изъянов. В фильме "Время первых" оба героя уже более человечны, со слабостями. А вы играете как бы "третье поколение" космонавтов — это уже, скажем, "рабочие космоса". Они, кажется, вообще летают в космос, чтобы нащупать какую-то опору, которую потеряли в жизни.

— В кино всегда немножко есть момент накручивания, чтобы было интереснее смотреть... Но вы правы, мы играли не героев, а простых людей. Тех, кто делает свою работу, любит Родину, понимает, что такое долг. Но которым есть что терять на Земле. По крайней мере, моему герою. Я сразу для себя определил, что буду в этой истории "номером два". Собственно, так сценарий и написан. Виктор Савиных, которого я играю, к тому времени в космосе уже побывал один раз, Владимир Джанибеков, которого играет Володя Вдовиченков,— четыре раза. С другой стороны — и в этом сложность актерской задачи — наши герои в очень советском смысле уже немного не люди, а такие... слегка автоматы, заложники Родины.

— Известно, что космонавты не встречались с актерами, только с продюсерами фильма. Это помешало или помогло фильму?

— С нашими прототипами, легендарными Владимиром Джанибековым и Виктором Савиных, встретились наши продюсеры и режиссер. И потом рассказали нам, что на все подробные вопросы те отвечали не слишком охотно. Задачи сделать портретное сходство перед нами не стояло, поэтому мы с Володей не стали настаивать на персональной встрече. Да и потом, а о чем бы мы их спросили?! "Боялись ли вы не вернуться на Землю, когда поняли, что задача перед вами стоит почти невыполнимая?" Или: "Были ли между вами конфликты?" Понятное дело, что на подобные вопросы мы бы получили общие ответы. Никакими секретами с нами бы не поделились. Я читал книгу Савиных "Записки с мертвой станции" о том самом полете, думая найти в ней какие-нибудь интересные детали, но там были только сухие факты и цифры: проснулись во столько-то, проверили и заменили такие-то провода и так далее. Володя (Вдовиченков) не стал читать ее принципиально.

Герои косности

— В фильме с вашим героем на орбите случается небольшая истерика — когда Джанибеков сильно рискует, стыкуясь с неработающей орбитальной станцией. Так и было в сценарии или это вы придумали на ходу?

— Момент импровизации в нашем фильме был, но небольшой. Подобные повороты в сюжете и эмоциональные всплески героев, конечно, прописаны в сценарии заранее. В таком кино всегда должна быть концентрация драматических событий — такой жанр. Вот, допустим, пожар на станции, на самом деле пожара в том полете не было, он был во время другой экспедиции. Но мы все это объединили для усиления напряжения. Нам что было важно? Что герой Вдовиченкова и мой — два разных человека, антагониста. Один хочет на Землю, другой, возможно, ищет успокоение в космосе, потому что на Земле его ничего особенно не держит.

— А самим космонавтам показывали фильм?

— Показывали. Были некоторые замечания по поводу курения на борту станции. Они сказали, что это... очень странно. Эпизод с водкой тоже, по-моему, они не одобрили, сказали, что ничего такого у них не было. Хотя водка в грелке была у каких-то других космонавтов, это где-то было описано. Но, в общем, им понравилось. Вы знаете, наши космонавты не разрешили использовать в фильме свои настоящие имена — это было сделано из-за того, что в 1985 году, когда произошел этот случай, у них были другие жены и им было неудобно перед нынешними. Конечно, жаль, что так получилось.

— Вас очень трудно поместить в какие-то рамки и даже определить амплуа.

— Я только со временем вдруг понял, что в этом и есть моя сила — в непонимании собственных краев, того же амплуа. Значит, горизонт широкий, есть куда развиваться.

— Нестор Махно в сериале — это была ваша первая крупная роль?

— Да, и к тому же первая драматическая роль. Все остальные — комедийные, экспрессивные, фарсовые, какие угодно. Возможно, так бы и оставалось до сих пор, если бы не попытка с Махно влезть в драматический жанр... Мне тогда казалось, да и сейчас, отчасти, что моя самая органичная роль — Иван-дурак.

— Звучит довольно резко.

— Ну, надо быть честным с собой. И самоироничным. Такой, какой есть. Рабоче-крестьянский парень. Я очень себя хорошо чувствую в комедиях. Чувствую природу юмора. Такой вот — как вода и как трава, органичный.

— И это понимание вам помогло в актерской профессии?

— Это сделало всю мою жизнь.

— Люди с советским бэкграундом до сих пор уверены, что Махно — анекдотическая фигура. И вдруг, благодаря сериалу, мы поняли, что в 1917-1918 годах у России выбор был не только между красной и белой идеями.

— Я, конечно, его немного романтизировал. Время на самом деле было гораздо жестче и беспринципнее. И я поначалу не понимал, как эту личность играть. В итоге сделал, как чувствовал. Но если с Махно были просто сомнения, то с ролью комиссара Фомина в "Брестской крепости" было полное неприятие и неверие. С огромным скрипом утвердили меня в этот проект. Продюсеры не верили, что я смогу достойно воплотить легендарного советского комиссара после комической роли Шуренберга в "Гитлер капут". А когда я приступил к работе (весь фильм был полностью снят в самой Брестской крепости), начал выкрикивать первые приказы во время боя, я вдруг понял, что не верю себе, что продюсеры были правы и что мой удел — комедии. Я видел только ложь в себе и вокруг на протяжении практически всех съемок. Представляете?.. Я не мог поверить, что кино получилось. Я смотрел на зрительный зал, смотрел на экран и думал: "Этого не может быть".

— Говорят, отрицательных героев играть всегда проще...

— Что касается линейки "плохих" героев, у меня свои табу. Если мне предлагают, допустим, роль маньяка, который убивает детей, или что-то подобное, я всегда отказываюсь. Все-таки с помощью воплощенных на экране образов я пытаюсь сделать мир лучше или, по крайней мере, не хуже. Абсолютное зло я бы не взялся сыграть. При этом я признаю право героя на ошибки, заблуждения. Мне интересен человек как таковой. Момент слабости, который есть у каждого. Момент раскаяния, движения к свету. И когда человек меняется в один миг.

— В 1990-е годы случился разрыв между советской актерской школой и постсоветской. Можно ли сказать, что актер, который начинал карьеру в 2000-е годы, вынужден был быть сам себе учителем, вытаскивать самого себя за волосы, как барон Мюнхгаузен?..

— Перед Москвой я пару лет учился в Таганрогском театральном училище и своим неокрепшим умом понимал тогда, что все, что я делал, ерунда (хотя педагоги были, конечно, хорошие) и надо ехать учиться в Москву. Приехал, поступил в ГИТИС, был абсолютным разгильдяем, им частично остаюсь до сих пор. У некоторых моих однокурсников был природный актерский дар. У меня такого дара не было, и я комплексовал — что кому-то дано, а мне нет и нужно довольствоваться техникой. И я буквально помешался на актерской технике. Отсюда и моя любовь к ней.

— Вы очень много снимаетесь. Что вас заставляет оставаться в театре?

— Для меня театр — это преодоление себя. То, чем я занимаюсь всю свою жизнь. Преодолеваю себя, свои пороки, страсти и недостатки. Для меня театр — это зачастую стрессовая ситуация, потому что я человек с повышенным чувством ответственности и даже тремором, тревожностью. И театр на меня влияет в этом смысле очень остро. День спектакля — это каждый раз как перед экзаменом: еле дышишь, волнуешься, сердце стучит. Преодолеть себя очень важно и нужно. И потом театр — это профессиональный тренинг. В кино мне гораздо комфортней, там я себя чувствую как рыба в воде, как большая рыба. На съемочной площадке у меня всегда прекрасное настроение, и я часто повторяю про себя, как я люблю свою работу. В театре по-другому. Тем не менее я его не бросаю. Более того, сейчас мы с Ниной Чусовой начинаем репетировать новый спектакль — в нашем театре им. Моссовета будем делать "Великолепный рогоносец" бельгийского драматурга Фернана Кроммелинка. И актерскую технику ты черпаешь именно из театра. Разница очевидна: в кино нужна точность, органичность, практически документальность существования, а в театре нужно всегда чуть-чуть плюсовать, подавать эмоций, так сказать, форсировать голос, чтобы было слышно на последних рядах. И театральный актер в кино зачастую немного "наяривает". Одно неловкое движение, неорганичная фраза — и все, ты уже не веришь происходящему.

— Ваша высокая степень тревожности — это для актера хорошо, наверное. В каких ролях вам удалось органично использовать это свойство?

— Это помогло мне не в кино, а в жизни. Это мой двигатель. Это заставляет меня двигаться, не умереть, не сторчаться, не спиться в одном случае, а в другом — постоянно искать в себе новые выразительные средства.

— Видеть себя со стороны? Абстрагироваться?

— И это тоже. Я всегда понимал, что надо себя зазеркаливать, как говорил Михаил Чехов. Смотреть со стороны на себя и ситуацию. Это дико важно. Очень помогает быть объективным к себе.

— Еще одна важная ваша работа — сериал "Обратная сторона Луны". Вы смотрели, конечно, британский аналог?

— Смотрел одну серию американского аналога, мне не понравилось. Потому что главный герой был похож на... Дуэйна Скала Джонсона (американский рестлер и киноактер, известный под псевдонимом Скала.— "О"). Без изъянов. Мне не хотелось сопереживать ему. Поэтому я играл в этой роли нечто другое, от себя.

— Актерские задачи в первой части "Обратной стороны Луны" и во второй различались?

— Да, конечно. В первом сезоне я играл человека, который попадает в другую реальность и не понимает, что происходит. А во втором он уже прожил всю эту историю с параллельной реальностью. Для него это уже пройденный этап, он пытается вернуться в свое время, но понимает, что снова попал не туда. Мне хотелось показать простого опера, опять же со слабостями. То есть во втором сезоне уже было все прозаичнее и проще.

— Когда на середине закрыли второй сезон, вы переживали по этому поводу? Объяснялось это невысокими рейтингами.

— Переживал немного. Думаю, это случилось потому, что мы отпустили шутку по поводу одного конкретного чиновника. Это было очень болезненно воспринято. Да, в такое время живем. Все приучили свои чувства к готовности быть оскорбленными.

— Есть известный тезис — что актеру вредно думать. Но есть и другая точка зрения на этот счет. Вы как решаете для себя эту дилемму?

— Про думать — это, конечно, шутка такая. Образование важно и значит очень многое для молодого актера. Что касается меня, то в школе я был абсолютным троечником. В ГИТИСе тоже особо лекции не посещал. Что неправильно. Потом уже, после, пытался, что называется, наверстать, накидался знаниями обо всем, но тоже довольно поверхностно. Надо признать, знания — не моя сильная сторона. Но, как поется в детской песенке, "зато я чувствую и слышу хорошо" (смеется). Я, конечно, всегда восхищался актерами-интеллектуалами, но везде важна середина.

— А вот у Звягинцева хотели бы сыграть?

— Конечно. Я хочу поработать с Андреем. Хочется уже из мейнстрима не перейти, конечно, но разбавить его, что ли. Меня многие режиссеры, как я уже говорил, привыкли видеть в комедийных ролях. Но я знаю, что могу сыграть нормального, обычного человека — слабого, сильного, какого угодно. В других обстоятельствах. И мне хочется сейчас эту "комедию" как бы переломить.

— Возможно ли вернуть на экран серьезного психологического героя, если его и в жизни-то почти нет?

— Да, вы правы, доверие зрителя подорвано к нашему кино... И время стало другое. И зритель стал другой. Я сам очень сильно от этого тоскую.

— Что является главной проблемой для современного человека, живущего в России?

— Неверие, я думаю. Он не верит особенно ни во что. Ни в царя, ни в бога.

— А во что он мог бы верить?

— В прощение. Наверное. В самопожертвование. В гуманность.

Беседовал Андрей Архангельский