На фестивале «Территория» гранд-дама современного танца Анна Тереза Де Керсмакер показала свой легендарный спектакль «Фаза. Четыре движения на музыку Стива Райха». Рассказывает Лейла Гучмазова.
Фото: Anne Van Aerschot / TerritoryFest
Приезд Анны Терезы Де Керсмакер с «Фазой» сродни прилету марсиан. Причудливые гастрольные графики до сих пор целились в набор каноничных авторов данс-революций ХХ века уровня Форсайта и Каннингема и их «внуков» калибром помельче, а Керсмакер — среднее звено и, кстати, радость для любителей балетных династий: она училась классическому танцу в брюссельской школе «Мудра» Мориса Бежара, а потом сама учила модного ныне Сиди Ларби Шеркауи. Между этими точками Керсмакер познакомилась со Стивом Райхом в Америке, сделала там же первые постановки и стала иконой танц-минимализма. Сейчас лавры ее первооткрывателя в России достались фестивалю «Территория» с оговоркой: театралы-староходы припомнили приезд Керсмакер в Москву в 1990-м на Дни культуры Фландрии, но сама она об этом не помнит. Или не хочет портить торжества — ведь сейчас все случилось по-настоящему: ее главный спектакль-манифест, аншлаг, толпы молодежи и вряд ли ей внятное очередное обострение нашего домотканого контекста «С кем вы, мастера культуры?».
Керсмакер — с собой. Живая икона носит титул баронессы, в свои годы обладает мосластой фигурой подростка и не танцует, а впивается в танец. Год рождения «Фазы» — 1982-й, и автор исполняет его бессменно все 35 лет. В Театре наций случилась проверка на прочность нервов: Керсмакер прервала второй эпизод и, попросив публику не щелкать фотовспышками, с коллегой Тале Долвен начала его сначала.
К себе она еще жестче. Каждый из четырех эпизодов построен на музыке Стива Райха и предваряется черно-белой заставкой. «Фаза 1. Пианино»: шаги, повороты, закрученные против движения руки, стоп-кадр с поджатыми кистями — паттерн варьируется, будто программа тестирует цифровой пароль: чуть меняешь угол — и все уже другое. Секундная рассинхронизация вслед за Райхом порождает на сцене уже трех, шесть танцовщиц — две настоящие, остальные тени. То есть 35 лет назад Керсмакер поймала основной принцип цифровой реальности: если погрузиться в нее безоглядно, она множится и бликует. В «Фазе 2. Come Out» танцовщицы поразили минималистскими фуэте со стойким к 20-минутному верчению вестибулярным аппаратом и напомнили вековой давности «танцы машин» Николая Фореггера, соотносимыми, впрочем, с нынешним зрелищем как шнурок с оптоволоконным кабелем. В сольной «Фазе 3. Скрипка» Керсмакер, не отделяясь от земли, ныряет руками в воздух, направляя движение по будто рандомным (а на самом деле расчерченным по сцене и, говорят, видным с ярусов) орбитам, подводя к мысли, что других орбит нет и не может быть.
Эффектный «Эпизод 4. Хлопающая музыка» объединяет двух танцовщиц с ритмом как объектом танца. Керсмакер работает синхронно с юной коллегой, но ее движения экономней и гуще, в амплитудах больше нерва. Развлекать нас никто не собирается, сценография — в игре света и тени, костюм идет от женственных платьиц (и баронесса не преминула несколько раз задрать подол) к милитаристским штанам-карго и кедам, годным, как оказалось, для подъема на пуанты.
Керсмакер демонстрирует не только музыкальность заоблачного уровня, от которой не претендовавший на смысловые крещендо Райх поднимает градус с наглядностью «Болеро» Равеля. Она строит вольтову дугу, где с одной стороны — эталон простейших движений вроде шагов и верчения, а с другой — их нежданный психотропный эффект. Начавшись как идеальный контрапункт музыке, «Фаза» превращается в самостоятельный гипноз, пуристский расчет движений накрывает лавой эмоций. В итоге набивший оскомину ветхий завет классиков «видеть музыку, слышать танец» обретает вдруг смысл и плоть. Надо было дождаться Керсмакер, чтобы убедиться в его осуществимости.