Исторический музей отмечает столетие 1917-го грандиозной выставкой "Энергия мечты". "Огонек" спросил у директора музея Алексея Левыкина о том, как лава революции становится музейным экспонатом
Фото: Евгений Гурко, Коммерсантъ / купить фото
— Судя по названию выставки, событие, произошедшее 7 ноября 1917 года, похоже, понимается исключительно в романтическом ключе — как воплощение многовековых чаяний угнетенного народа?
— У людей вашего возраста вряд ли возникают такие вековые ассоциации, а у моих ровесников, наверное, да. Сразу расставлю точки над i. Во-первых, энергия бывает разной — положительной и отрицательной. Во-вторых, один из самых острых вопросов сегодня среди исследователей: почему Россия стала родиной ужасного и трагического эксперимента, который начался в 1917 году? Почему такое мощное государство, как Российская империя, прошедшее через страшные испытания восстаниями, войнами, почти за год прекратило свое существование? Это что — работа небольшой группки революционеров, которые на немецкие деньги старались его развалить? Нет. Вина правящих элит, которые не смогли удержать власть в своих руках в условиях мировой войны? Но ведь и другие страны переживали кризисные ситуации в это время. Произвести изменения такой силы, которые историки называют "тектоническим сдвигом" и которые оказали влияние на историю не только нашей страны, но и всего мира, может только энергия масс. Было ли это стремление к счастью? Несомненно. А разве Французская революция под лозунгом "Свобода, равенство, братство" принесла только благополучие и счастье? Она несла и трагедию, и разрушение устоев прошлого, и кровопролитие. И это уже энергия разрушения.
Под "энергией мечты" мы подразумеваем ту энергию, которая выплеснулась в 1917 году с силой атомного взрыва. Потом она позволит осуществить индустриализацию, провести революцию в культуре, победить в войне, вывести страну из разрухи в послевоенные годы и сделать ее сильнейшей державой. Но силой энергии пользовались власть имущие, нещадно ее эксплуатировали, и не только ради развития страны. В нашей стране нет ни одной семьи, по судьбе которой не прошел бы молох революции, кровопролитие Гражданской войны, репрессии... Если вы обратитесь к истории своей семьи, то непременно найдете переплетения судеб и "красных", и "белых".
— Есть ли срок давности для таких травм? Нужно ли, чтобы исторические рубцы затягивались? Может, нужно не время для примирения с прошлым, а дискуссия?
— Конечно, срока давности у таких событий нет. О них непременно надо помнить. Вообще история — очень интересная наука. Она рассказывает о событиях прошлого. Повлиять на них, конечно, уже невозможно, но нам крайне важно знать о том, что произошло, каковы предпосылки и последствия, для того чтобы оградить себя от ошибок в будущем. Мы не ставим перед собой задачи изменить взгляды на эти события. Апологеты революции всегда будут защищать ее достижения и оправдывать средства, которыми эти достижения завоевывались. Противники революции всегда останутся ее противниками, приводя свои аргументы и доказательства. Для Русской православной церкви, например, эти события столетней давности навсегда останутся самыми трагическими страницами истории, потому что 1917 год — это начало гонений на Церковь и искоренения христианской веры, методического уничтожения религиозных святынь и расстрелов священнослужителей. Эти события не нужно принимать, их нужно просто помнить.
— То есть окончательное примирение невозможно?
— Мне очень не нравится этот вопрос. С точки зрения прошлого примирение возможно, мы это знаем на примере Конкордата Наполеона (соглашение между папой Пием VII и Французской республикой в лице первого консула 1801 года, когда католицизм был объявлен религией большинства французов.— "О") — ему удалось более или менее успокоить общество после кровавых событий конца XVIII века. Шаги к примирению могли быть сделаны в 1920-е годы, когда можно было отказаться от действий, связанных с репрессиями по окончании Гражданской войны, но этого не произошло. Это время было упущено. Примирение с точки зрения нашего времени... Но кого с кем? Сторонников революции со сторонниками монархизма? Это уже невозможно.
— Хотя бы с точки зрения потомков. Вы же говорите, что раскол прошел через каждую семью...
— В моей семье было так, что родной дядя моего отца погиб, будучи начальником штаба Красной дивизии, другой его родной дядя вернулся от барона Унгерна (деятель Белого движения на Дальнем Востоке.— "О") в 1924 году и сдался в Красноярске советским властям, пройдя Гражданскую войну до конца. Мой дед в 1924 году бежал из деревни, понимая, что его ждет, его родные братья были подвергнуты репрессиям во время коллективизации. Память о них живет во мне. С кем мне примиряться? С моими предками? Я их понимаю и одинаково бережно отношусь к тем, кто был на стороне "красных", и к тем, кто был на стороне "белых". И монархисты, и коммунисты, и либералы, и консерваторы, мы должны понимать, что это наша история, и мы должны ее знать. Надо четко разделять то, что было во благо страны, и то, что было страшным преступлением перед народом. Последнее срока давности не имеет — преступное всегда остается преступным.
Портрет офицера Добровольческой армии В.М. Максимова. Художник Ю.И. Репин. 1923 год
Фото: ГИМ
— Что такое объективность с точки зрения музейного работника?
— Как и для историка, для нас объективность — это умение говорить правду. Музейным работникам сделать это проще, потому что мы имеем дело с материальным памятником, свидетелем определенных событий. Хотя в советское время с некоторыми интересными документами вроде Великого манифеста об освобождении крестьянства поступали так: брали листочек и закрывали титул человека, подписавшего его. Или боялись класть в экспозицию само перо, которое император Александр II держал в руке. Помню, как в Музее Ленина экспонировалась фотография с похорон великого вождя, где было отчетливо видно, как пальцем смазаны все персоналии из числа присутствовавших, которых потом объявят врагами народа. Несомненно, это были Каменев, Бухарин, Троцкий и прочие.
— Не получается ли, что вы выкладываете перед посетителем рядом документы о преступлениях с той и другой стороны? А он останется в растерянности и недоумении перед событиями вековой давности?
— Почему же в растерянности? Если выставка его заставит усомниться в уже сформировавшихся взглядах, прийти домой и что-то перепроверить, это уже хорошо. Мы же осуществляем сложный проект. Я по-хорошему завидую художественным музеям, для которых 1917 год — это подарок, поскольку тогда родилось новое искусство, новый стиль, авангард, который так популярен ныне. А мы решаем несколько другие задачи и отнюдь не хотим показать, что этот период — расцвет человечества. Мы хотим заставить задуматься о том, насколько это сложный процесс, в котором положительная энергия движения к лучшей жизни, к созданию нового общества, культуры соседствовала с разрушением семей, сломом жизненных устоев, с кровью, разрухой, голодом. Потеряли же огромное количество населения. Думаю, что по количеству жертв революция 1917 года не уступает Великой Отечественной войне.
— На ваш взгляд, что нового появилось в понимании революции за этот год?
— Главное — было принято мудрое решение отдать все мероприятия, связанные с годовщиной этой даты, в руки людей науки и культуры. Удалось избежать самого опасного — раскола в обществе. Также избежали совершенно непродуктивных дискуссий на тему того, была ли революция благом для страны. Появилось осознание того, что революция произошла по целому ряду причин: и из-за деструкции власти, которая в условиях войны не смогла уже управлять государством и отдала эту власть; и из-за неспособности либеральных прогрессивных сил эту власть реализовать и взять управление страной в свои руки; и из-за какой-то умелой деятельности крайних левых, которые эту власть смогли удержать. Я недавно был на открытии одной конференции в Академии наук, связанной с годовщиной революции, и не было ни одного человека, который бы не сказал, что мы изучаем не только выдающееся мировое событие, но и национальную трагедию нашей страны. Как бы мы к революции ни относились, нужно еще осознавать одну вещь: если бы ее не было, мы бы не родились. Те тектонические сдвиги, которые произошли в обществе, дали нам жизнь.
— Вернемся к вашему главному юбилейному проекту — "Энергии мечты". Какой период охватывает выставка?
— Выставка разместится на площади около тысячи квадратных метров, а по хронологии это революционные преобразования 1917 года и первые постреволюционные десятилетия.
Тарелка "Мы зажжем весь мир огнем III Интернационала"
Фото: ГИМ
— Большинство музеев в этом году рассказывают о революции при помощи архивных материалов, документов. Чем будет удивлять Исторический музей?
— Исторический музей универсален. В нашей экспозиции есть и одежда, и оружие, и предметы быта. Несомненно, покажем живопись, которая хранилась в фондах самого музея и поступила к нам из Музея Ленина. Это работы ведущих художников периода соц-арта, которые, с одной стороны, отражают "заказной" взгляд человека искусства на события тех лет, а с другой — помогают нам несколько визуализировать события эпохи. У нас есть фотографии, оригинальные рисунки, плакаты. И нам удалось подобрать хороший комплекс экспонатов, связанных не с красной, а с белой стороной, с противниками революции: это и значки, и плакаты, и газеты, и документы. Признаюсь, это было не просто: ведь прежде создавалась коллекция памятников, связанных с большевиками, а что касается их противников — коллекция либо не формировалась вообще, либо формировалась так, чтобы показать исключительно "контрреволюционную сущность"...
А еще мы покажем памятники из других музеев: из Третьяковской галереи, Музея политической истории России, документы из Российского государственного архива социально-политической истории, архива ФСБ. Даже сделаем специальные копии некоторых документов, долгое время находившихся в спецхране, чтобы посетители смогли с ними ознакомиться.
— Какие периоды революции подробнее всего освещены в экспозиции? Есть ли такие, о которых пока не решаетесь говорить?
— Нет сейчас такого, о чем бы мы не решались говорить. Есть периоды и явления, которые нам трудно проиллюстрировать из-за нехватки экспонатов, например Белое движение, а потребность в них сейчас есть. Совсем недавно к нам поступил портфель А.В. Колчака. Он будет показан посетителям в следующем году на выставке, посвященной Гражданской войне.
— Выставки, связанные с годовщиной революции, проводились, да и проводятся не только в России. Какой революция видится из-за рубежа?
— Я был на открытии выставок в Цюрихе, в Национальном музее Швейцарии, и в Берлине. Приятно, что к теме относятся серьезно и пытаются не осудить эти события, а объективно показать то, что происходило в России. Все музеи подчеркивают — влияние российской революции на мировое развитие было не менее мощным, чем Великой французской буржуазной революции конца XVIII века. А 7 ноября в Национальном музее Китая Исторический музей откроет выставку о русской революции из более чем 600 экспонатов.
"Революция закончилась в 1921 году"
Эксперт
Репутация историка Александра Рабиновича — разрушитель мифов. Он стал одним из первых западных ученых, кто предложил посмотреть на Октябрьскую революцию с деидеологизированных позиций, отказаться от упрощенного понимания событий столетней давности как вооруженного переворота. "А как надо?" — спросил "Огонек" у историка
— Александр Евгеньевич, многие ли периоды и события революции, по-вашему, требуют нового взгляда и понимания?
— Да! Хотя бы потому что, что в советское время историки революции должны были увековечивать обязательные мифы, а независимые исследования были запрещены, большинство архивов закрыто. Но когда архивы открыли, исследовательского бума не началось. Думаю, сыграла роль политизация темы, не потерявшей остроты и сегодня, а также сложность и длительность научных изысканий. Ведь документы, даже будучи доступны, раскрываются для исследователя тогда, когда он накопит нужный багаж знаний. Мне приходилось по-разному обращаться к одному и тому же документу: в первый раз я не находил в нем ничего особо ценного, зато потом, хорошо изучив контекст, понимал, что он в корне меняет мое понимание событий.
— Можно пример?
— Я сейчас исследую период Гражданской войны, где и наткнулся на материалы о деятельности такого малоизученного органа тех времен, как революционный Комитет по обороне Петрограда. И стало очевидно, что он был куда более значимым, чем комитеты партии и даже Советы! С мая по ноябрь 1919 года Петроград находился на осадном положении, в партии образовался настоящий кадровый голод — были мобилизованы многие активисты из числа "заслуженных большевиков". То же самое наблюдалось в Советах — людей не хватало, а обстановка требовала, чтобы власть реагировала на ситуацию мгновенно. И тогда Комитет по обороне создал "тройки", способные осуществлять оперативный контроль. Документов о деятельности "троек" полно, но их роль, как и роль их куратора — Комитета по обороне, на мой взгляд, не раскрыта должным образом.
— И почему?
— Шла внутрипартийная борьба: первоначально комитет возглавлял Г.Е. Зиновьев, но в мае к нему "в помощь" отправили И.В. Сталина, а в октябре еще и Л.Д. Троцкого. Чтобы получить максимально точную картину того, что тогда творилось в Петрограде, требуется проштудировать кипы рассекреченных документов, способных перевернуть ранее имевшиеся представления о событиях и заставить оценить их по-новому.
— Например...
— Союз между большевиками и левыми эсерами был более реален, чем это принято думать. И он был очень ценен. Даже после того, как лидеры левых эсеров вышли из Совнаркома после подписания Брестского мира, они остались в Северной коммуне (областное объединение Советов, просуществовавшее с мая 1918 по февраль 1919 года.— "О") вплоть до самого убийства Мирбаха. Разрушение блока с левыми эсерами стало большой потерей для большевиков.
— По-вашему, много ли документов еще недоступно для исследователей?
— По своему опыту, думаю, что да: например, раньше я имел доступ к документам в архиве ФСБ. Теперь — нет. Нынешнее исследование также наводит меня на мысль, что некоторые ключевые документы еще засекречены или хранятся где-то, например в президентском архиве в Москве. Я не пробовал там работать.
— Изменились ли ваши взгляды на события столетней давности?
— Да, изменились: если раньше я представлял "февраль" и "октябрь" как отдельные события, то теперь я считаю их двумя этапами одного сложного исторического процесса. Мне кажется, что уместно было бы назвать его "Великая русская революция. 1917-1921".
— Почему конец революции вы датируете 1921 годом?
— После подавления мартовского мятежа в Кронштадте Ленин провозгласил новую экономическую политику (нэп). Но нэп имел в своей основе не только экономическую, но и важную политическую подоплеку: он стал символом того, что Ленин осознал невозможность мировой революции, по крайней мере на том этапе. Но я готов поразмыслить над аргументами моих коллег, предлагающих отнести дату окончания революции к 1922-1923 годам — времени, когда стихли крестьянские волнения. Не исключено, что они правы, потому что выступления в деревнях — те же проявления "движения снизу".
— В чем "химия" революции? Сегодня популярна версия об иностранной "помощи"...
— Один только факт опровергает эту теорию: Февраль 1917 года стал большим сюрпризом для всех — от иностранцев до российских участников событий. К тому же, чтобы подорвать стабильность системы, нужно понимать, что происходит. А после Февраля Запад этого не понимал. Союзники вообще слабо представляли себе, что творилось в те месяцы в Петрограде, и серьезно давили на Керенского, требуя начала наступления русской армии на фронте, что и было сделано в июне, обернулось масштабным поражением и стало катастрофой для революционной власти.
— А Германия?
— У специалистов тема "германского золота" большевиков уже не находит приверженцев. Русская революция была по-настоящему русской и по-настоящему революцией — широким общественным движением. Немцы же пытались дестабилизировать ситуацию во многих странах, даже в США. Но миф о немецких деньгах давно развенчан. Немцы давали большевикам деньги, но они не сыграли значительную роль в победе большевиков в Октябре. Согласен, что вмешательство немцев (вспомним Брест-Литовский договор) спасло Советы, и хотя цена была огромной, Ленин был готов ее заплатить. И не раз: в 1919 году он думал о возможности "второго Бреста" — на сей раз в отношениях с бывшими союзниками, но те проигнорировали.
— Вас не удивляет, что в России интерес к юбилею проявлен в основном специалистами, а не обществом и властью?
— Согласен, что в обществе все происходит как-то подозрительно тихо. Проводятся главным образом научные конференции, которыми не удивить,— они идут по всему миру. Да, я заметил ряд интересных выставок, например в Русском музее в Санкт-Петербурге, но в целом юбилейных мероприятий значительно меньше, чем я ожидал. Понятно, чем руководствуется нынешняя власть...
— И чем же?
— Желанием сохранить стабильность. Но свято место пусто не бывает... Оказавшись в городе на Неве 9 мая этого года, я поразился тому, как шествие "Бессмертного полка" — тысяч людей с транспарантами и фотографиями — напоминает проявления патриотизма, которые я наблюдал когда-то 7 ноября в Москве. Я не намерен умалять ценность Дня Победы и ведущую роль СССР в уничтожении фашизма, но не могу избавиться от ощущения, что одна "красная дата" календаря перетянула на себя атрибуты другой. А между тем оба эти события имеют мировое значение.