Репутация историка Александра Рабиновича — разрушитель мифов. Он стал одним из первых западных ученых, кто предложил посмотреть на Октябрьскую революцию с деидеологизированных позиций, отказаться от упрощенного понимания событий столетней давности как вооруженного переворота. "А как надо?" — спросил "Огонек" у историка
— Александр Евгеньевич, многие ли периоды и события революции, по-вашему, требуют нового взгляда и понимания?
— Да! Хотя бы потому что, что в советское время историки революции должны были увековечивать обязательные мифы, а независимые исследования были запрещены, большинство архивов закрыто. Но когда архивы открыли, исследовательского бума не началось. Думаю, сыграла роль политизация темы, не потерявшей остроты и сегодня, а также сложность и длительность научных изысканий. Ведь документы, даже будучи доступны, раскрываются для исследователя тогда, когда он накопит нужный багаж знаний. Мне приходилось по-разному обращаться к одному и тому же документу: в первый раз я не находил в нем ничего особо ценного, зато потом, хорошо изучив контекст, понимал, что он в корне меняет мое понимание событий.
— Можно пример?
— Я сейчас исследую период Гражданской войны, где и наткнулся на материалы о деятельности такого малоизученного органа тех времен, как революционный Комитет по обороне Петрограда. И стало очевидно, что он был куда более значимым, чем комитеты партии и даже Советы! С мая по ноябрь 1919 года Петроград находился на осадном положении, в партии образовался настоящий кадровый голод — были мобилизованы многие активисты из числа "заслуженных большевиков". То же самое наблюдалось в Советах — людей не хватало, а обстановка требовала, чтобы власть реагировала на ситуацию мгновенно. И тогда Комитет по обороне создал "тройки", способные осуществлять оперативный контроль. Документов о деятельности "троек" полно, но их роль, как и роль их куратора — Комитета по обороне, на мой взгляд, не раскрыта должным образом.
— И почему?
— Шла внутрипартийная борьба: первоначально комитет возглавлял Г.Е. Зиновьев, но в мае к нему "в помощь" отправили И.В. Сталина, а в октябре еще и Л.Д. Троцкого. Чтобы получить максимально точную картину того, что тогда творилось в Петрограде, требуется проштудировать кипы рассекреченных документов, способных перевернуть ранее имевшиеся представления о событиях и заставить оценить их по-новому.
— Например...
— Союз между большевиками и левыми эсерами был более реален, чем это принято думать. И он был очень ценен. Даже после того, как лидеры левых эсеров вышли из Совнаркома после подписания Брестского мира, они остались в Северной коммуне (областное объединение Советов, просуществовавшее с мая 1918 по февраль 1919 года.— "О") вплоть до самого убийства Мирбаха. Разрушение блока с левыми эсерами стало большой потерей для большевиков.
— По-вашему, много ли документов еще недоступно для исследователей?
— По своему опыту, думаю, что да: например, раньше я имел доступ к документам в архиве ФСБ. Теперь — нет. Нынешнее исследование также наводит меня на мысль, что некоторые ключевые документы еще засекречены или хранятся где-то, например в президентском архиве в Москве. Я не пробовал там работать.
— Изменились ли ваши взгляды на события столетней давности?
— Да, изменились: если раньше я представлял "февраль" и "октябрь" как отдельные события, то теперь я считаю их двумя этапами одного сложного исторического процесса. Мне кажется, что уместно было бы назвать его "Великая русская революция. 1917-1921".
— Почему конец революции вы датируете 1921 годом?
— После подавления мартовского мятежа в Кронштадте Ленин провозгласил новую экономическую политику (нэп). Но нэп имел в своей основе не только экономическую, но и важную политическую подоплеку: он стал символом того, что Ленин осознал невозможность мировой революции, по крайней мере на том этапе. Но я готов поразмыслить над аргументами моих коллег, предлагающих отнести дату окончания революции к 1922-1923 годам — времени, когда стихли крестьянские волнения. Не исключено, что они правы, потому что выступления в деревнях — те же проявления "движения снизу".
— В чем "химия" революции? Сегодня популярна версия об иностранной "помощи"...
— Один только факт опровергает эту теорию: Февраль 1917 года стал большим сюрпризом для всех — от иностранцев до российских участников событий. К тому же, чтобы подорвать стабильность системы, нужно понимать, что происходит. А после Февраля Запад этого не понимал. Союзники вообще слабо представляли себе, что творилось в те месяцы в Петрограде, и серьезно давили на Керенского, требуя начала наступления русской армии на фронте, что и было сделано в июне, обернулось масштабным поражением и стало катастрофой для революционной власти.
— А Германия?
— У специалистов тема "германского золота" большевиков уже не находит приверженцев. Русская революция была по-настоящему русской и по-настоящему революцией — широким общественным движением. Немцы же пытались дестабилизировать ситуацию во многих странах, даже в США. Но миф о немецких деньгах давно развенчан. Немцы давали большевикам деньги, но они не сыграли значительную роль в победе большевиков в Октябре. Согласен, что вмешательство немцев (вспомним Брест-Литовский договор) спасло Советы, и хотя цена была огромной, Ленин был готов ее заплатить. И не раз: в 1919 году он думал о возможности "второго Бреста" — на сей раз в отношениях с бывшими союзниками, но те проигнорировали.
— Вас не удивляет, что в России интерес к юбилею проявлен в основном специалистами, а не обществом и властью?
— Согласен, что в обществе все происходит как-то подозрительно тихо. Проводятся главным образом научные конференции, которыми не удивить,— они идут по всему миру. Да, я заметил ряд интересных выставок, например в Русском музее в Санкт-Петербурге, но в целом юбилейных мероприятий значительно меньше, чем я ожидал. Понятно, чем руководствуется нынешняя власть...
— И чем же?
— Желанием сохранить стабильность. Но свято место пусто не бывает... Оказавшись в городе на Неве 9 мая этого года, я поразился тому, как шествие "Бессмертного полка" — тысяч людей с транспарантами и фотографиями — напоминает проявления патриотизма, которые я наблюдал когда-то 7 ноября в Москве. Я не намерен умалять ценность Дня Победы и ведущую роль СССР в уничтожении фашизма, но не могу избавиться от ощущения, что одна "красная дата" календаря перетянула на себя атрибуты другой. А между тем оба эти события имеют мировое значение.