Пока пишется эта колонка, представительные мужчины в костюмах собираются в здании Международной ассоциации свопов и деривативов (ISDA) на 53-й Восточной улице в Нью-Йорке, чтобы обсудить, допустила ли венесуэльская госкомпания PDVSA дефолт по своим облигациям. Примерно в то же время чуть менее представительные мужчины собираются в здании напротив президентского дворца в Каракасе, чтобы начать переговоры с венесуэльской правительственной комиссией по реструктуризации долга. Менее представительные — оттого, что этим людям ни в коем случае нельзя даже случайно встретиться с главой этой комиссии Тареком эль-Айссами или, например, с финансовым директором PDVSA Симоном Зерпой, поскольку те включены в санкционные списки США. Поэтому руководители американских инвестбанков и хедж-фондов, основных держателей $60 млрд суверенного долга Венесуэлы и $40 млрд долга PDVSA, не желая рисковать собой, отправили людей пониже рангом.
В случае Венесуэлы речь идет о почти неизбежном самом крупном дефолте в истории Латинской Америки, у которого будут вполне понятные экономические и социальные последствия, а также, возможно, и геополитические. В понедельник глава ВР Боб Дадли заявил, что ситуация в Венесуэле представляет собой большую угрозу стабильности нефтяного рынка, чем положение дел на Ближнем Востоке (и это на фоне войны в Сирии и угрозы раскола Ирака). Это напомнило мне разговор с одним западным собеседником осенью 2014 года, когда вводились санкции в отношении российской нефтянки. «Понимаешь,— говорил он,— нефти на рынке стало слишком много: пришла сланцевая нефть из США, вернулась иракская нефть, и Россия наращивает добычу — кто-то должен уйти, чтобы восстановить баланс».
В сегодняшней ситуации, похоже, становится очевидным, кто именно будет уходить. В октябре добыча нефти в Венесуэле опустилась до 1,86 млн баррелей в сутки — минимума с 1989 года. Причем падение ускоряется в последние годы и, вероятно, продолжится. Падала же в России добыча на 40% с 1990 по 1995 год.
Уход венесуэльской нефти с мирового рынка должен привести к росту цен, что будет благом для российских нефтекомпаний. Впрочем, перспективы главного партнера PDVSA — «Роснефти» — несколько осложняют вложения в Венесуэлу $8,5 млрд, в том числе $6 млрд в виде предоплат той же PDVSA. «Роснефти» будет довольно сложно сохранить свои активы в Венесуэле, ведь если власть в стране сменится, могут быть потеряны и деньги, и месторождения. Что ж, Shell и BP теряли активы в Иране, а Exxon и Conoco сравнительно недавно — в той же Венесуэле, и если приобретение геополитически рискованных активов является привилегией мейджоров, то «Роснефть» определенно может войти в клуб.