На Новой сцене Александринского театра при поддержке Гете-института выступил немецкий ансамбль Neue Vocalsolisten Stuttgart. Центральным событием вечера стала российская премьера оперы Сергея Невского «Pazifik Exil». Комментирует Дмитрий Ренанский.
В «Pazifik Exil» звучали не только голоса Neue Vocalsolisten Stuttgart и электроника, но также штемпель и пишущая машинка
Фото: Anastasia Blur
Венецианская биеннале, Зальцбургский фестиваль, Парижская опера — вот далеко не полный перечень институций, с которыми в последнее время сотрудничали основанные в 1984 году Neue Vocalsolisten Stuttgart. Гастроль главных в мире экспертов по современному вокальному репертуару при любом раскладе не прошла бы незамеченной, но включение в программу концерта новой оперы одного из ведущих российских композиторов наших дней сделало выступление Neue Vocalsolisten центральным событием петербургской музыкальной осени. Написанная в прошлом году по заказу ансамбля «Тихоокеанская ссылка» — камерная 45-минутная партитура для шести певцов и электроники по одноименному роману Михаэля Ленца, рассказывающему о бегстве немецкой художественной элиты от фашизма и ее жизни в окрестностях Лос-Анджелеса в годы Второй мировой войны. Основанная на письмах и воспоминаниях Бертольта Брехта, Арнольда Шенберга, Томаса и Генриха Маннов, Альмы Малер и Франца Верфеля, «Pazifik Exil» в современной России звучит остроактуальным высказыванием на злобу дня: уж слишком сильно ключевые темы оперы — преследования художников, ограничение свободы, предательство друзей, сделавших выбор в пользу «искусства вне политики»,— резонируют в социокультурной акустике сегодняшнего дня.
Нерв эпохи материализуется у Сергея Невского в беспокойном постукивании пальцами по столу, в звуке рвущейся бумаги, в одиночных выстрелах печатной машинки и залпах пограничного штемпеля — голоса Neue Vocalsolisten появляются из этого шума времени в самом начале «Pazifik Exil», чтобы окончательно раствориться в нем в финале. Между крайними точками — попытки преодолеть разобщенность и отчуждение, нащупав хрупкий ансамблевый баланс в напряженной экспрессии вокального письма. Звучание уязвимых в своей обнаженности голосов без инструментального сопровождения становится метафорой судьбы потерянных, лишившихся почвы под ногами героев оперы, выброшенных главной катастрофой ХХ века на берег Тихого океана. «Pazifik Exil» с ее ситуацией языковой, культурной, ментальной изоляции — трагическая вариация одного из сверхсюжетов музыки Невского: затрудненности коммуникации, мучительно переживаемого одиночества, уже исследовавшихся композитором в «Азбуке слепых», «Alles» и других знаковых произведениях 2000-х.
Соавтором четвертой по счету оперы Невского стал известный берлинский техно-музыкант Пауль Фрик, в живом режиме филигранно обрабатывающий вокал солистов, искажая тембр и звуковысотность так, что вокруг человеческого голоса возникает цифровое гало. Самые сильные с театральной точки зрения сцены «Pazifik Exil» — те, в которых сидящие за шестью выставленными широким полукругом столами члены Neue Vocalsolisten неподвижно внимают сочиненным Фриком электронным интермедиям: из пространства человеческой истории в эти минуты совершается выход в метафизическое измерение. В партитуре оперы подробно описана и минималистская сценография, и мизансцены, и световое решение, а подчеркнутая аскеза статичного, всматривающегося и вслушивающегося в себя спектакля смотрится куда более содержательно, чем иные деятельные режиссерские опыты. Занятый поиском новых форм музыкального театра, Невский использует для выражения своего замысла максимально широкий спектр доступных ему художественных средств, распространяя авторскую волю на все элементы театрального целого, так что в том, что российская премьера «Pazifik Exil» прошла не на оперной или филармонической сцене, а на экспериментальной площадке Александринки, есть своя логика.