Non/fiction: главные книги

Одно из главных событий в русской литературе последнего времени — первая книга прозы известного поэта и эссеиста Марии Степановой. Проза это — в довольно условном смысле. Сама Степанова лукаво обозначает жанр «Памяти памяти» как «романс», обнажая уязвимую сентиментальность затеи и пряча ее амбициозность. Следуя за любимым авторами — Сьюзен Зонтаг и В.Г. Зебальдом,— она разворачивает свое письмо в невидимых пазах между разными модусами речи: нарративной прозой, критическим эссе, исповедью. Это попытка написать историю собственной семьи. Но главным содержанием становится не разматывание фамильного древа, а недоступность, сопротивление прошлого. Сопротивление это оказывается физическим, видимым в старых фотографиях. Одной из главных тем Степановой всегда были мучительно близкие отношения с мертвыми. Здесь этот сюжет выходит на принципиально новый уровень. Подробнее об издании

В последнее время Павел Пепперштейн, один из основателей группы «Медицинская герменевтика», изобретатель «психоделического реализма», соавтор «Мифогенной любви каст», главный трикстер русского интеллектуального мейнстрима, активно выступал как художник, но новых книг не выпускал с 2011 года, с не самой удачной «Пражской ночи». В этом большом сборнике рассказов Пепперштейн возвращается в лучшей форме. Три десятка остроумных поделок, лукавых притч без морали, героических матрешек и небрежных сеансов разоблачения мироздания с участием Гитлера и Малевича, Пикассо и Кеннеди, хоббитов, космонавтов и черепах.

Романы Лены Элтанг — аутические детективы, сентиментальные головоломки, кружевные истории печальных странствий, переполненные аллюзиями, но требующие от читателя не интеллектуального бэкграунда, а сочувствия. Любимый сюжет Элтанг — переписывание прошлого и причудливо-пугающее возвращение забытого. В этом смысле «Царь велел тебя повесить» — книга особенная. По сути, это переработанный старый роман писательницы «Другие барабаны». В той книге загадки, на протяжении сотен страниц мучавшие сидящего в тюрьме героя, так и остались неразгаданными. Спустя семь лет Элтанг возвращается, снова тасует карты, вытаскивает из шкафов скелеты, чтобы еще раз разыграть трагикомический сюжет с несчастными литовскими писателями, мертвыми порнографами и семейными драгоценностями — внести ясность или еще большую путаницу.

Две новые книги замечательной серии комментированных изданий советской детской классики. Как ни странно, «Денискины рассказы» не издавались в авторской версии с 1972 года. Том, составленный основателем серии Ильей Бернштейном, сыном писателя Денисом Драгунским и филологом Ольгой Михайловой, включает также биографический очерк, статьи, помещающие рассказы Драгунского в большой контекст оттепельной культуры, и объемный реальный комментарий. Вторая книга в каком-то смысле даже более любопытна. Если Драгунский до сих пор остается автором популярным, то «Приключения капитана Врунгеля» больше известны по мультипликационной экранизации, чем в изначальном тексте Андрея Некрасова. Теперь этот памятник советской культуры 1930-х годов извлекают из забвения и подробно комментируют филологи Олег Лекманов и Роман Лейбов.

Главный переводной хит этой осени. Дебютный роман двадцатипятилетней американки Эммы Клайн стал сенсацией, переведен на 35 языков, вот-вот начнут снимать экранизацию. «Девочки» — беллетризированная версия истории секты Чарльза Мэнсона, с оргиями, убийствами и крушением хипповской утопии. Героиня, 14-летняя Эвелин из буржуазной, но несчастливой калифорнийской семьи, попадает в круг харизматического гуру по имени Рассел. Члены секты совсем не похожи на привычных ей безразличных обывателей, они любят и интересуются друг другом. Закончится все, разумеется, ужасно. Впрочем, главное в романе не разоблачение тоталитарных сект и не шокирующие сексуальные сцены. Книгу Клайн превозносят прежде всего за очень тонкий анализ женской чувствительности.

Венгерский писатель Ласло Краснахоркаи известен прежде всего как поставщик материала для фильмов великого мизантропа Белы Тарра. «Сатанинское танго» — первый, помимо пары небольших рассказов, переведенный на русский его текст. Это дебютный роман Краснахоркаи 1985 года, по которому, собственно, и снят тарровский опус магнум. Сам роман, описывающий два дня из беспросветной жизни обитателей медленно разваливающегося колхоза в социалистической Венгрии, устроен как чудовищный танец, ритмическое пьяное кружение вокруг всепроникающего отчаяния. Приступать к «Сатанинскому танго» может быть страшновато, но, в отличие от бесчеловечно угрюмых фильмов Тарра, в прозе Краснахоркаи есть определенная макабрическая ирония.

Большинство родных молодого рижского еврея Бориса Лурье погибли в самом начале нацистской оккупации, сам он оказался в Бухенвальде, но чудом выжил, и в конце 1940-х уехал в Нью-Йорк, где стал удивительным художником, основателем движения NO!art, мрачной и грязной альтернативы коммерческому поп-арту. Главными темами красивых и страшных коллажей Лурье были порнография и Холокост (так что критики называют его иногда де Садом после Освенцима). Помимо того он писал прозу, и сейчас она выглядит еще радикальнее его искусства. Написанный в 1960-х роман «Дом Аниты» был опубликован только в 2010 году, уже после смерти художника. Это история базирующегося на Манхэттене сексуального концлагеря, с пытками, оргиями, чудовищными пародиями на феминизм и другие освободительные идеологии, венчающаяся вводом советских танков в Нью-Йорк.

К столетию событий октября 1917 года выходят десятки, если не сотни книг, но эта — из самых главных. Классический труд историка Шейлы Фицпатрик впервые вышел в 1982 году и стал, по сути, первым исследованием русских революционных событий на Западе, написанным не в пропагандистском ключе. Затем — с рассекречиванием до того недоступных источников — Фицпатрик книгу несколько раз перерабатывала. Хронология ее не ограничивается событиями 1917-го. Революция в описании Фицпатрик — большое событие радикального преобразования общества, простирающееся до тоталитарного поворота 1930-х. Настолько емких и сжатых исследований русской революции нет не только по-английски, но и по-русски. Ее перевод — восполнение важнейшего пробела.

Самую монументальную книгу к революционному юбилею написал, как ни странно, не профессиональный историк, а журналист. Год назад Михаил Зыгарь, бывший главный редактор «Дождя», автор бестселлера «Вся кремлевская рать», запустил «Проект 1917» — сайт, на котором хроника событий революционного года была устроена как система блогов. «Империя должна умереть» сделана схожим образом. Том, охватывающий события от рубежа веков до собственно 1917-го, написан исключительно на основе дневников и мемуаров, прямых свидетельств участников событий. Автор обращается со своими героями как с современниками, настойчиво показывая: они мыслят и чувствуют так же, как мы, мучаются теми же вопросами, испытывают те же иллюзии. События столетней давности Зыгарь использует как грандиозную метафору современных проблем России.

Еще одна книга о русской революции, написанная не историком-профессионалом, но оттого не менее интересная. Британец Чайна Мьевиль — создатель странных и жутковатых стимпанковых миров, один из немногих современных фантастов, которых знают не только любители жанра. Но, помимо того, он — известный активист, бывший член британской Компартии и создатель движения «Левое единство». Его история Октября сильно отличается и от установки Фицпатрик на объективность, и от журналистской иронии Зыгаря. Мьевиль смотрит на русскую революцию из другого времени, другой культуры, но тем не менее он предельно пристрастен. Это не чужая, а его история. В этом смысле «Октябрь», может быть, и не самое научное исследование, но эта книга показывает, как можно сейчас писать о русской революции, будучи искренне захваченным ее освободительным пафосом.

Еще одно издание к революционному юбилею. Если книги Фицпатрик, Зыгаря и Мьевиля — способ восстановить в памяти или переосмыслить общую канву революционных событий, то Борис Колоницкий, один из самых заметных специалистов по русской истории начала прошлого века, предлагает взглянуть на отдельные вопросы, увлекательные частности. В его книге — 17 небольших эссе, изящно оформленных большим количеством фотографий и прочего изобразительного материала. Прежде всего Колоницкого интересуют события, которые стали своего рода революционными мемами, запоминающимися картинками, но были, естественно, чем-то более сложным: от убийства Распутина до разгона Учредительного собрания.

Хотя и посвященное более частным проблемам, исследование историка Йохена Хелльбека — книга не менее важная, чем монография Фицпатрик. Вышедшая в 2006 году «Революция от первого лица» во многом определила развитие западной науки о советской истории последнего десятилетия. Хелльбек придумал, как уйти от исчерпавших себя моделей разоблачения тоталитаризма, не впадая в апологетику сталинизма. Его идея: формовка нового человека проходила не только сверху — через официальный дискурс, газеты, приказы, книги, но и снизу — через попытки использовать этот язык в опытах частного письма. Материал — дневники 1920–1930-х годов. Но интересуют Хелльбека не реалии эпохи. Дневники для него — свидетельства работы авторов над собственной душой, попытки освоения новой идеологии, превращения самих себя в протагонистов новой революционной истории.

Сборник, подготовленный обществом «Мемориал», представляет победителей ежегодного конкурса «Человек в истории». Хотя на обложке стоят имена написавших предисловия Людмилы Улицкой и Льва Рубинштейна, главные авторы книги — старшеклассники из регионов России. Сборник этот представляет ряд опытов в микроистории — попыток представить катастрофические события русского ХХ века через частные судьбы: родственников, односельчан, просто неизвестных, чьи письма или могилы случайно оказались в поле зрения авторов. Хронология — от потрясений начала века до хаоса ранних 1990-х, через революцию, коллективизацию, репрессии, войну. Это, конечно, ученические работы (хотя и очень интересные по материалу), но среди них есть пара выдающихся текстов, в которых опыт раскапывания никому не известного и не интересного прошлого становится материалом настоящей трагической литературы.

Еще одна знаменитая американская книга о России, с опозданием переведенная на русский язык. За вышедшую в 1993 году «Могилу Ленина» Дэвид Ремник (в конце 1980-х — московский корреспондент The Washington Post, впоследствии — главный редактор The New Yorker) получил Пулитцеровскую премию. Это рассказ о последних годах СССР — подробнейший репортаж из распадающейся и перерождающейся на глазах страны. Герои Ремника — не столько политики, те, кто находятся на виду, сколько «простые люди», рядовые оппозиционеры и функционеры, московские друзья автора и просто собеседники на митингах и улицах. «Могиле Ленина» присуща определенная выспренность американской литературной журналистики: наблюдаемые события автор стремится сделать слишком похожими на роман. Но для того, чтобы понять, как мир воспринимал перемены в постсоветской России, это один из самых важных текстов.

Новая серия издательства НЛО заполняет важнейшую нишу. Это книги о главных вопросах и проблемах русской истории последних веков, написанные ведущими специалистами, но как бы на «человеческом уровне» — не требующем глубокой погруженности в тему, но и не упрощающем сюжеты до школьной одномерности. «Петр Первый» Евгения Анисимова устроен как диалог сторонника и противника петровских реформ, обсуждающих, благом или злом была российская европеизация. Предмет «Хозяина земли русской?» Кирилла Соловьева — отношения самодержавной власти монарха и триумфа бюрократии на исходе существования Российской Империи. «Французы полезные и вредные» посвящена проблеме более частной — надзору за иностранцами при Николае I, зато ее написала Вера Мильчина, один из лучших авторов гуманитарного нон-фикшена в России. К ярмарке выходят еще две книги. У «Кавказской войны» Амирана Урушадзе — подзаголовок «Семь историй»: тут семь протагонистов (горец, казак, царь и пр.), семь версий начала многовекового конфликта между Россией и ее горными соседями. «Заклятые друзья» Ивана Куриллы — единственная книга, чей сюжет доходит до недавних времен. Подход Куриллы к истории отношений России и США отличается от привычного: его интересует не столько вражда и соперничество, сколько сотрудничество, история влияний и взаимоотражений.

Великолепный альбом избранных рисунков великого советского режиссера сначала вышел в Англии, а спустя несколько месяцев — у нас. Этим объясняется и предисловие Мартина Скорсезе, и общий акцент на представлении феномена Эйзенштейна-рисовальщика как некоей странности. Помимо визуальной части, тут — подробные комментарии Наума Клеймана, главного в нашем киноведении специалиста по Эйзенштейну. Клеймановский текст позволяет проследить всю биографию режиссера через теневую сторону его деятельности. Рисование было для Эйзенштейна не только забавой, но и, как сам он писал, способом выявить «генетический код творческого процесса». Тут есть и веселые детские картинки, и эскизы к мейерхольдовским спектаклям, и знаменитые религиозно-эротические зарисовки из мексиканской поездки, и шаржи на друзей, и поздняя, почти абстрактная графика, как бы уравновешивающая героический стиль последних картин.

Вероятно, самый диковинный из раскопанных в последнее время артефактов русского авангарда. Александр Агиенко, опубликовавший большую часть своих текстов под псевдонимом Святогор,— вдохновенный шарлатан, шатавшийся между городами, идеологиями и занятиями. Сначала — поэт-нигилист умеренно футуристического толка, активный участник анархического движения, изобретатель грандиозной идеологии биокосмизма, основатель обновленческой «Свободной трудовой церкви», а через несколько лет — страстный борец за пролетарский атеизм. Впервые собранное и прокомментированное философом Евгением Кучиновым наследие Святогора — неплохая пара к рассказам Пепперштейна. Бредовый драйв его текстов, на разный лад возвещающих Вулканический Октябрь, впечатляет не меньше самых диких галлюциногенных фантазий.

Канонизированный советский классик, официальный рупор блокадного героизма, Ольга Берггольц надолго отошла на второй план истории литературы, но в последнее десятилетие вновь стала объектом пристального интереса из-за постепенной публикации трагических и откровенных дневников — возможно, главного из всего ею написанного. Именно материалы дневников лежат в основе этого нового жизнеописания поэта. «Смерти не было и нет» — биография вполне классического жэзээловского формата, хотя качество текста тут, конечно, гораздо выше, чем в рядовых книгах этого жанра. Ее автор — филолог Наталья Громова, специалист по истории советской литературы. В центре внимания Громовой всегда были прежде всего сложные писательские судьбы, драматические встречи и расставания, и в этом смысле Берггольц — крайне удачный объект.

Небольшая книжка, в которой собраны все сохранившиеся письма изобретателя абстрактной живописи и создателя додекафонии. Переписка начинается в 1911 году: русский художник посещает исполнение шёнберговского струнного квартета, видит в его музыке ту новую организацию, которую изо всех сил сам ищет в искусстве, и пишет незнакомому композитору восторженное письмо. Обмен любезностями перерастает в приятельство, оно длится больше десяти лет и обрывается в середине 1920-х. Потом Кандинский пишет последнее письмо другу — в 1936-м, когда и межвоенной богемной Германии уже не существует, и Шёнберг давно за океаном. Эти письма не то чтобы проливают новый свет на рождение модернистского искусства. Скорее они читаются как маленькая изысканная повесть об артистическом товариществе, в которой тайны искусства стоят в одном предложении с жалобами на инфлюэнцу.

В отличие от французских и немецких, англоязычные авангардистские движения оказались как бы не совсем признанными в истории культуры. До сих пор остается предметом споров, существовал ли вообще английский авангард — то есть целостное движение, настроенное одновременно на эстетический радикализм и социальный эксперимент. Тем более малоизвестной эта страница остается в русской культуре с ее тесными связями с парижской и берлинской сценой. Этот том, подготовленный филологом Владимиром Фещенко, в какой-то мере исправляет положение, представляя историю главных экспериментальных художественных объединений, связывавших в единый узел художественную жизнь Лондона, Нью-Йорка и англоязычной диаспоры Парижа. Среди героев и авторов — Гертруда Стайн, Эзра Паунд и Э.Э. Каммингс, но также ряд важных фигур, русскому читателю практически незнакомых.

Дэвид Хокни — едва ли не самый признанный из действующих живописцев, художников, которые до сих пор пишут картины. В прошлом году восьмидесятилетний британец выпустил книгу диалогов с арт-критиком Мартином Гейфордом, собственно картинам и посвященную. Хокни не обороняется от других медиумов. Наоборот, картины в его представлении — это любые изображения трехмерного мира на плоскости: от пещерных стен до экранов смартфонов. Технические средства не поставили живопись под угрозу, они лишь расширили сферу ее действия. Диалоги Хокни и Гейфорда — не последовательная история. Тут метод предельно свободных ассоциаций: от Голливуда к средневековой Японии, от ренессансных классиков до старых друзей. Книги такого рода часто сложны в обращении: произведения, что находятся перед глазами у собеседников, читатель вынужден выуживать из памяти. Но «История картин» Хокни — Гейфорда от этого недостатка избавлена. Она — еще и красивейший альбом.

Книга журналистки Оливии Лэнг — опыт своего рода интимной арт-критики. Несколько лет назад британка Лэнг переехала в Нью-Йорк из-за любовной истории, но внезапно оказалась там абсолютно одна. Многомесячное пребывание в чужом городе заставило ее задуматься о разных способах и причинах быть одному. Лэнг ищет компаньонов по одиночеству — и находит их среди американских художников. Ее главные герои: Энди Уорхол, Эдвард Хоппер, Генри Дарджер и фотограф Дэвид Войнарович. А также Билли Холидэй, Нан Голдин, Клаус Номи, Валери Соланас и другие культовые фигуры американской богемы, каждый из которых по-своему был одинок в большом городе — несмотря на поклонников, бурную сексуальную жизнь, славу, борьбу и другие социальные радости. С точки зрения анализа искусства или мыслей об обществе книга Лэнг может показаться немного наивной, но зато это живая и личная проза.

Сразу две книги, связанные с именем гениального британского квир-авангардиста. «Хрома» — размышления о цвете, написанные уже практически слепым, умирающим от СПИДа Джарменом в 1993 году, одновременно с главными философскими фильмами режиссера — «Витгенштейном» и «Синим» (следы работы над которыми тут отчетливо чувствуются). Это одновременно феноменологическое эссе, интеллектуальная автобиография и книга-прощание. Биография Джармена авторства искусствоведа Майкла Чарлсворта — напротив, очень вежливая, отстраненная. Ее тон немного диссонирует со страстью джарменовского искусства, но зато позволяет Чарлсворту уклониться от привычных маршрутов разговора, рассказать о тех фрагментах деятельности Джармена, что обычно остаются за кадром. Забавный момент: Чарлсворт, помимо прочего, специалист по садоводству — и знаменитый сад режиссера тут становится одним из главных героев.

Выпустив этот монументальный том в 1994 году, известный американский литературовед Гарольд Блум стал почти скандальной звездой. Он начал одиночную войну против всей западной критической мысли — марксизма, постмодернизма, фрейдизма и других сил, пытающихся переписать историю искусства. Цель Блума — доказать, что канон западной литературной традиции не результат работы тех или иных социальных сил, борьбы за власть и прочих низменных факторов, а объективные вершины мирового духа, образцы прекрасного как такового. Другое дело, что, в отличие от большинства приверженцев подобной консервативной позиции, Блум и правда большой ученый — и сопровождает свою проповедь интереснейшим анализом. Его книга построена как путешествие по образам литературного величия — от Данте до Беккета. В центре канона возвышается Шекспир — гарант самой возможности западного искусства, патрон и мучитель всех великих писателей.

Создатель журнала «Археология русской смерти» социолог Сергей Мохов — один из людей, сделавших в последние годы похороны активно обсуждаемой в СМИ темой. Главный предмет его книги — не столько отношение к смерти в культуре, сколько похоронная индустрия, как формулирует это сам Мохов — «инфраструктура смерти», то есть те институции, с которыми сталкиваются мертвый человек и его близкие. Тут — большой очерк европейской истории похорон: их эволюция из области церковной жизни в своего рода мрачную область капиталистического потребления. Но самая интересная часть, разумеется, посвящена России. Прежде всего — бюрократическим приключениям, хождениям по мукам, с которыми неразрывно оказалась связана в последние десятилетия русская смерть.

За последние годы из довольно маргинального явления дегуманизирующая мысль, изгоняющая человека из центра мира, стала предметом интеллектуальной моды. Живущий в Каире американский философ Грэм Харман — один их самых влиятельных авторов этого направления, и его небольшая книжка может служить введением во всю объектно-ориентированную философию. Книга эта полемична. Большинство коллег Хармана позиционируют себя как новые материалисты, но для него объекты — совсем не обязательно физические тела. Человек, вошь, камень, шторм, выдуманное существо, город, абстрактное понятие или эмоция имеют в его теории одинаковый статус. Самое обаятельное в «Имматериализме» — то, что свои концепции Харман разворачивает на примере истории Ост-Индской компании с флотилиями, эпидемиями и пряностями. Так вроде бы бесчеловечная его философия приобретает отчетливо романтический оттенок.

Роберт Сапольски — американский биолог, специалист по стрессовому поведению обезьян. Вышедшие по-английски в 2001 году «Записки примата» — его самая известная и необычно человечная для научно-популярной литературы книга. Это мемуары: рассказ о восьми годах, на протяжении которых Сапольски вновь и вновь посещал стадо павианов из одного кенийского заповедника. При этом ученого интересует не столько общее, сколько частное — личные истории каждой из обезьян. Сапольски дает своим героям ветхозаветные имена: Соломон, Исаак, Лия, Руфь и пр. Их драмы в его описании поднимаются тоже почти до уровня библейских страстей. Параллельно с обезьяньими историями разворачиваются человеческие — работников заповедника, ученых, знакомых автора. Законы у тех и других не так сильно отличаются.

В этой книге происходит встреча физики, литературы и политики. Репрессированный в 1937 году Матвей Бронштейн был одним из самых перспективных специалистов по квантовой физике в СССР. Серьезных работ он напечатать почти не успел, зато опубликовал ряд научно-популярных повестей, сильно повлиявших на все мышление советских ученых следующих поколений. Три из них — собственно «Солнечное вещество» про открытие гелия, «Лучи икс» про рентген и «Изобретатели радиотелеграфа» — перепечатаны в этом сборнике. Вторую его часть занимает история самого Бронштейна, его научного взлета, романа с Лидией Чуковской (под влиянием которой физик и превратился в писателя), процесса и судьбы бронштейновского наследия. Этот масштаб действия — между Солнцем и Лубянкой — делает книгу необычной.

Фигуры вроде Ильи Кормильцева редко становятся объектами культа. Он был из тех, кто остается в тени: автор текстов к песням своих знаменитых друзей, переводчик, издатель, интеллектуал — вдохновитель неформалов, пропагандист контркультуры. Тем не менее эта активность на заднем плане сделала его образцом смелости и веселья более убедительным, чем многие его более заметные знакомые. Кормильцев умер десять лет назад. Сейчас, к годовщине, вышли два издания. Первое — биография, написанная журналистом Александром Кушниром. Это специальный жанр: жизнеописание приятеля, в котором байки и компанейские шуточки занимают столько же места, сколько факты. Второе — трехтомное собрание самого Кормильцева, включающее песни и стихи, рассказы и пьесы, критические и политические эссе, а также огромную подборку интервью.

Елизавета Глинка, она же Доктор Лиза,— врач и филантроп, создавшая сеть помощи всем нуждающимся: бомжам, сиротам, умирающим одиноким старикам. Год назад Глинка погибла в авиакатастрофе, и эта книга — в большой степени мемориальное предприятие. Здесь — воспоминания близких, несколько интервью, но основную часть составляют маленькие заметки из «Живого журнала», посвященные подопечным Доктора Лизы. Что не так часто бывает с людьми, посвящающими себя благотворительности, Глинка обладала не только поразительным чувством справедливости, но и чувством стиля. В ее записях — никакого пафоса и никакой слащавости. Они лаконичные, трогательные, ироничные, местами даже смешные — и, конечно, очень болезненные, но не так, чтобы вызвать у читателя стыд за собственное благополучие, а так, чтобы дать почувствовать: боль рядом — и она настоящая.

Мышки в кукольных домиках — один из любимых сюжетов детской литературы, вспомнить хотя бы «Мышкин дом» Карины Схапман, в интерьерах и деталях которого был подробно воссоздан голландский быт ее детства. У Майкла Бонда, который широкому читателю известен как создатель мишки Паддингтона, мышиное семейство Пикс живет в настоящем кукольном доме. Этот дом стоит в родовом замке у английского графа и имеет реальный прототип — кукольный домик, подаренный королеве Марии более ста лет назад: с водопроводом, электричеством и даже с буковками в маленьких книжках на крошечных полках. В таком домике мыши становятся хранителями традиций: костюмы и интерьеры здесь, конечно же, абсолютно безупречны, а манеры выше всяких похвал.

Двое подростков — серьезный мечтатель по имени Ваня и художница-фантазерка Тася — встречаются в зале Эрмитажа, посвященном Рембрандту. Их объединяет не только способность витать в облаках — оба они умеют разговаривать с произведениями искусства, и сошедший с картины Рембрандт рассказывает им историю своей любви к Саскии, заодно объясняя, почему Голландия — царица морей и тюльпанов. Оживающие картины мы, может, уже и видели, но такие родные, такие понятные дети встречаются редко: уже на первых страницах Ваня решает, в какой зал ему пойти, сложив цифры на автобусном билетике, а Тася сообщает кариатидам, что в детстве считала их сестрами-близняшками Кари и Атидой. Искать прибежища в Эрмитаже — это, конечно, очень по-петербуржски, но именно чувство, что искусство и история — это не скучная материя, а бесконечный источник удивления, делает книгу чем-то гораздо большим, чем просто музейный путеводитель.

Головокружительное кругосветное путешествие от австралийского художника Марка Мартина: он закидывает читателя в Гонконг и вымащивает страницу рекламными вывесками, усеивает Антарктиду множеством точек-пингвинов или грузовыми контейнерами, Токио — торговыми автоматами, Нью-Дели — рикшами, Москву — миллиардерами. Книга Мартина хороша не только потому, что здесь много всего, но и потому, что здесь много того, что обычно в детские книги не попадает: например, московский набор из богачей, бродячих собак, памятников и церквей, станций метро и полицейских кажется неуютно приближенным к тому, как мы сами представляем этот город. Каирские пробки, кальяны и кошки, нью-йоркские такси, пожарные гидранты и кофейные стаканчики, финальным аккордом — карта мира, усеянная ночными огнями; книга о занимательном мусоре.

Не будет преувеличением назвать Дэвида Виснера в пятерке главных американских художников для детей. Это он одним из первых решил, что детским книжкам лучше без слов, и его графические истории — это путешествия с превращениями, которым слова вообще не нужны. В «Секторе 7» мальчик на смотровой площадке встречает маленькое облачко, и это становится началом большой дружбы — облачко уносит друга на облачный вокзал, где тот придумывает облакам новые формы. Книга Виснера, классика и лауреат премии Кальдекотта 1999-го,— это прежде всего призыв к фантазии, к тому, чтобы выходить за все границы, к свободе, наконец. И еще это правда очень красиво.

Французская серия графических историй для школьников, получившая приз на фестивале комиксов в Ангулеме. Десятилетняя Вишенка мечтает стать писателем и заводит дневник, чтобы записывать свои наблюдения. Постепенно история в итоге превращается в детектив, а дневник — в журнал расследований. Сюжет не самый захватывающий, но рисунки замечательно просты, а все вместе оказывается книгой про свободу и силу фантазии: в результате своих расследований девочка встречает художника, расписывающего фрески на стенах вольеров бывшего зоопарка, и помогает ему открыть новый парк, теперь уже не с животными, а с его картинами.

Разнообразные факты обо всем холодном и зимнем организованы здесь по алфавиту: вертеп соседствует с вьюгой и варежками, Рождество — с Рагнарёком. Авторы объясняют свою идею во вступлении: рассмотреть предмет комплексно, энциклопедично, со всех сторон. Ведь холод и снег — понятия настолько общие, что к ним можно, в принципе, притянуть за уши все что угодно. Гораздо интереснее читать книгу просто как собрание удивительных фактов, ярких картинок и занимательных историй: как придумали первого щелкунчика, как правильно томить щи, как суеверие римлян повлияло на наш современный календарь и как пуритане привезли в Новый Свет святого Николая, впоследствии получившего известность как Санта-Клаус.

Французский художник и иллюстратор Иван Поммо очень любит историю, и его пересказы «Илиады» и «Одиссеи», открывающиеся портретом самого автора, рассказывающего истории детям,— дань этой любви, ну и, конечно, древнегреческой традиции устного рассказа. Никаких фантазий и отступлений от текста: история здесь рассказана и нарисована всерьез. Главной целью автора было дать древним героям лица, нарисовать всех воинов и героев, увидеть старую историю так, как будто это история новая.

Кратко, но по делу: Илья Колмановский объясняет, как еда, попадая в желудок, кормит мозг: почему мозг предпочитает сладкую пищу, почему мы едим острое, чем желудочная желчь похожа на жидкость для мытья посуды и как скоро во рту начнут расти искусственные зубы. Но это не собрание интересных фактов, скорее — простое объяснение важных процессов, ответ на вопрос, почему важно правильно и полезно питаться и пробовать разные вкусы. В финале читателям предлагается эксперимент, который поможет превратить любую привереду в маленького гурмана: предлагается взять гречку и поочередно добавлять к ней всякие интересные вещи вроде соевого соуса, мяты, лимонного сока или руколы.

Голландский популяризатор науки Ян Паул Схюттен замечательно умеет говорить понятно, а его книги для детей проникнуты искренним восхищением перед тем, как удивительно в этом мире все устроено: и мироздание в целом, и отдельное его явление под названием «человек». Родиться на свет — настоящее везение, триллионы клеток, из которых состоит наше тело,— самое интересное, что можно изучать в этом мире, а само тело — истинное чудо. Восторженный автор может устроить тут настоящие американские горки, например вдруг завопить «тревога!» и объявить, что тело читателя прямо сейчас атакуют вирусы, уменьшить читателя и послать в путешествие по клетке или отправить его на сто лет назад на кладбище препарировать трупы. Художник Флоор Ридер, проиллюстрировавшая все это остроумными и одновременно изящными картинками,— идеальный соавтор этого ни на что не похожего и страшно познавательного текста.

Последняя большая работа Виктора Пивоварова для советской детской книги: в том же 1982 году, когда вышли «Скандинавские сказки», он эмигрировал в Прагу — и с тех пор книга не переиздавалась. Это, конечно же, совершенный артефакт, и не просто потому, что Пивоваров был, пожалуй, главным явлением в детской книжной иллюстрации России ХХ века, художником, который не создавал отдельный детский мир, а тащил в свою иллюстрацию контрабандой все мировое искусство прошлых веков. И «Скандинавские сказки» — это, конечно, про Средневековье, про крошечных странных существ между строк, про чертей и драконов, про тонких и хрупких и неизменно почему-то обнаженных принцесс с золотыми волосами и, конечно же, про ангелов. Пивоваровские странности тут как нигде уместны: его иллюстрации показывают в том числе и то, что причудливый мир сказок, в котором христианство щедро перемешано с язычеством, а другие миры — с острой социальной критикой, требует принципиально другого мировоззрения и изображения.

Еще в 2010 году приключенческая сказка художницы Марии Пастернак «Золото Хравна» попала в шорт-лист премии «Новая детская книга», но выходит она только сейчас. Ждать стоило: это крайне душевная и понятная приключенческая сказка о средневековой Норвегии и девочке Вильгельмине, которая дает имена вещам, боится темных еловых теней и слушается папу. Ее привычный мир рушится, когда Вильгельмина теряет отца и дом, зато начинается полный приключений путь, в который она отправляется вместе с другом-резчиком. Редко встретишь книгу с такой ясностью мысли, да и давайте признаемся честно: нам просто не хватает хороших приключенческих историй.

В 1971 году двенадцатилетняя Сара Юнгкранц пишет письмо своей любимой писательнице Астрид Линдгрен: ругает экранизации ее книг («Томми и Аннику, по-моему, сыграли просто безобразно. Прямо видно, как они выделываются»), корит за новую книгу об Эмиле из Лённеберги («Вы что, забыли, как он выглядит») и просит писательницу помочь ей получить роль в кино — Сара мечтает стать актрисой. И Астрид Линдгрен ей отвечает! Она вообще всегда старалась отвечать на письма детей, но тут переписка вылилась в настоящую дружбу на тридцать лет. Уже с первых страниц очевидно, почему именно Сара стала для Астрид главным эпистолярным другом: в этой очень несчастливой, одинокой, бунтующей девочке-подростке она увидела героинь своих книг. Самое удивительное в этой переписке, впрочем,— абсолютная откровенность как Сары, так и Астрид. Недаром в письмах они обе переживают, как бы переписка не попала в чужие руки. Наблюдать сегодня за этой дружбой, такой открытой и полной уважения,— удивительный подарок.

Сказка индийского писателя Кришана Чандара была довольно популярна в советское время, несколько раз издавалась и даже стала аудиоспектаклем с замечательными песнями Юрия Энтина. Оно понятно, ведь это краткий учебник капиталистической эксплуатации: тут есть рабы, жадные предприниматели, жестокосердные падишахи, золотые великаны и один сын сапожника Юсуф, который, впрочем, не понимает тяжести положения. Директора киностудии, превращенные в сов за то, что не снимали кино для детей, Алладин на выборах, сулящий избирателям золотые горы и дворцы, волшебная раковина, способная пробудить угнетенных всего мира,— через 50 лет после первой публикации все это кажется еще более понятным и актуальным. В новых иллюстрациях Татьяны Лапонкиной социалистическая сказка органично вписывается в индийскую фольклорную традицию: читайте ее как историю про великанов и волшебников — и будет вам счастье.

Такими словами не бросаются — и все же: Евгений Рудашевский — одно из главных имен в нашей подростковой литературе, а его первая приключенческая повесть — несомненное событие. И пусть мальчик Артем, отправившийся в Саяны с поисковым отрядом искать своего пропавшего дедушку-геолога — его первый искатель приключений, он не первый из его героев, заболевший тягой к удивительному. В романе эту тягу символизирует карта с серыми и черными пятнами — местами, где ты уже не хочешь или уже не можешь побывать. Смотря на родителей, лишивших себя приключений, Артем думает, что их серо-черная жизнь — самое страшное, что может случиться. Но в его истории все будет полноцветным: детали, пейзажи, даже слова, вся эта оживающая на бумаге настоящая сибирская жизнь.

С мышей мы начали этот список, мышами и закончим: главный герой этой книги, мышонок Тео, живет в театре. Он любит слушать оперу, восхищается музыкой, но не очень любит оперу «Щелкунчик», кроме разве что начала, когда весь оркестр занят и можно забежать в пустую оркестровую комнату в поисках еды. Нина Дашевская — музыкант и писатель, удивительно умеющая говорить о музыке и о любви. В ее последней книге есть и то и другое, но прежде всего она про оперу: между делом Тео успевает рассказать в подробностях, как устроен оперный театр, закулисье, инструменты, сам оркестр.