"Мы не должны выдвигать политических требований"
Когда вчера днем я подходил к штабу, милиция пропускала через оцепление "Газель", в которой сидело несколько детей семи-десяти лет. Приплющив носы к стеклам, они с интересом глядели на журналистов и зевак. Потом выяснилось, что эти дети — только что освобожденные заложники. На их лицах не было заметно страшной усталости. Они просидели взаперти целые сутки и только теперь, видимо, начинали понимать, что происходило с ними и вокруг них все это время. За первым автобусом выехал второй, пустой. Видимо, власти рассчитывали или хотя бы надеялись, что террористы освободят больше детей. С другой стороны подошли участники только что закончившегося митинга родственников и друзей заложников. На самом большом плакате было написано: "Президент, прекратите войну в Чечне! Спасите людей!". Этот плакат держали в руках два молодых человека. К ним подошел высокий худой мужчина средних лет и предложил отойти в сторону. Они кивнули и отошли с плакатом за гараж-"ракушку".— Вы понимаете, что написали? Это же политическое требование! — тревожно сказал мужчина.— Нам сказали, что мы не должны выдвигать политических. У нас может быть только одно требование — спасти людей. Это повредит нашим отношениям с властями. Ведь они идут нам навстречу.
— Лучше бы они пошли навстречу тем, кто сидит в зале! — крикнула стоявшая рядом девушка.
— Вы не все понимаете,— так же терпеливо сказал мужчина.— Ведь есть же организация. Сейчас мы позвоним нашим людям, которые занимаются организацией. Диме, Эрике...
— Дима — мой родной брат,— пояснил юноша.
— А, значит, у вас в зале мама! — обрадовался мужчина.— Так бы сразу и сказали. Значит, вы тем более должны понимать... В нашем обращении к президенту, под которым стоят подписи родителей и близких, все то же самое, только корректно. Нельзя, поймите, злить ни тех, ни этих...
Но молодые люди упрямо понесли плакат к пересечению улиц Мельникова и 1-й Дубровской, туда, где теперь стояли небольшими кучками актеры театра. Среди них ростом выделялся Петр Маркин, играющий в первом составе мюзикла роль Кораблева. Он был среди актеров, которые сбежали из центра, когда начался захват. Он рассказал, что несколько минут назад разговаривал с Георгием Васильевым, одним из авторов мюзикла, который находится в зале, и тот сказал, что террористы наконец разрешили заложникам пользоваться туалетами. Кроме того, в здании теперь есть питьевая вода. Маркин очень хотел найти телекамеру какого-нибудь рейтингового телеканала, чтобы попросить руководство ведущих мобильных систем не отключать за неуплату мобильные телефоны людям, сидящим в зале. Нашлась камера Ren TV.
— Нельзя допустить, чтобы по такой банальной причине оборвалась связь с заложниками...— говорил Маркин.
Когда обращение записали, кто-то вспомнил, что неплохо бы назвать фамилии людей, которым не надо отключать телефоны. "Богданов Александр, Голуб Олег, Гусев Андрей, Сироткин Константин,— начал перечислять Маркин.— Их всего человек десять... тех, с кем еще можно разговаривать".
Тут из Toyota Rav 4, которую пропустили прямо к оцеплению, вышел, опираясь на костыли, второй автор мюзикла, Алексей Иващенко. Одна нога у него была в гипсе (ему накануне удалось сбежать из театра). Иващенко все улыбались, обнимали его. Одна журналистка спросила его, что он думает о возможности штурма. Иващенко закричал на журналистку:
— Перестаньте меня спрашивать! Это для нас совсем другая ситуация, чем для вас! Там близкие нам люди! Прекратите, отойдите от меня!
Сразу стало понятно, в каком состоянии находится этот человек. Судя по всему, ему вообще не следовало приезжать сюда. Ему, похоже, нужна была медицинская помощь. Но и ясно было, что сидеть дома или в больнице он тоже не мог. Актеры спросили его, не разговаривал ли он с Васильевым.
— Звонки по мобильным очень раздражают террористов,— ответил он, успокаиваясь.— Он сам звонит, когда есть возможность.
— Говорят, они там смотрят телевизор. Значит, надо им петь! — сказала одна женщина.
Все были с ней согласны. Актеры стали собираться вместе. Одна девушка рассказывала всем, как вырвалась накануне из театрального центра.
— Бегу вдоль стены, слышу, кричат: "Стой, б...!" Это, понимаю, свои... Потом журналисты стали брать интервью. Мне подружка говорит потом: "Наконец-то ты стала звездой!" А другие друзья звонили и говорили: "Мы были уверены, что ты сбежишь. Ты не могла не сбежать! Молодец!"
Иващенко в это время на костылях брел к своей машине:
— Зачем петь? Что мы можем сделать? Черт бы их всех побрал! Не так все это надо делать! Не так!
Рядом с машиной два молодых человека порвали плакат, который держал в руках старик, обвинявший в происшедшем Путина.
— Товарищи! — кричал старик.— Вот что натворили те, кто не хочет мира в Чечне! Расплата последует быстро. Вас накажут террористы, а не я!
Он начал читать стихи собственного сочинения про затонувшую подлодку "Курск". И в этом момент актеры запели песню из мюзикла: "Это любовь, и счастлив тот, кто постучит в ее врата!..", "Я тебя никогда, никогда не предам... И в обиду не дам... Никому, никогда!.." Мужчина с собакой сказал, проходя мимо: "Молодцы, здорово у вас получается". Прозвучало как оскорбление.
"Не получились переговоры"
В это время из-за оцепления вышли два чрезвычайно взволнованных человека: высокий крепкий старик в шинели с погонами генерал-полковника и немолодая женщина. Старик представился казачьим атаманом Александром Деминым и рассказал, что они только что беседовали с террористами.— Это Ирина Богатырева,— показал старик на женщину.— Я взял ее, потому что она пятьдесят лет прожила в Чечне. Мы шесть часов разговаривали с властями в штабе и ничего не добились от них. Они сами не понимают, что они там делают! И тогда я сам прошел куда надо.
— Как? — спросил я.
— Не надо, не говорите! — спокойно сказал ему подошедший человек средних лет.— Вы понимаете, о чем речь?
— Понимаю.— согласился атаман.— Я казак, я везде прохожу, когда мне надо! Мы на кругу решили, и я поехал сюда. Помахал белой тряпочкой... У нас же с чеченцами общая граница, я знал, что найду нужные слова.
— Что вы им сказали?
— Ну зашли мы в фойе. Они там стояли.
— Сколько их было?
— Двое. Удивились очень сильно. Я сразу сказал, что все, сопротивление бесполезно, что у них нет шансов, что они своими поступками только озлобляют казаков...
— А они?
— Не получились переговоры.— Старик замялся.— Они сказали, что у нас три минуты, чтобы покинуть здание. Я начал было опять объяснять, что вряд ли им нужен скандал с казаками... Это был культурный намек... Я думал, они люди грамотные, поймут. Но они дали сначала одну очередь, вверх, а потом еще одну, над головой.
В это время к артистам подошел продюсер мюзикла Александр Цекало. Артисты бросились к нему:
— Отец родной! Что нам делать? Стоим тут, стоим...
— Сейчас все расскажу...— успокоил их продюсер.— Журналистов тут нет? Вот у вас что такое в руках? Цифровой диктофон? Отойдите!
Цекало увел актеров подальше от оцепления, а потом и вовсе усадил в автобус. Очевидно, он и правда хотел им что-то сказать без свидетелей. Имел на это право. Лично я отстал.
"Что они делают в штабе?"
Тем временем вдоль оцепления нервно ходил еще один человек, депутат верховной рады Украины Олег Беспалов. Он накануне вечером прилетел в Москву, как он сказал, на своем самолете и намерен был на нем же вывезти украинских заложников, которых, как ему сказали в штабе, где он провел всю ночь, должны были вот-вот освободить. Но он говорил, что ему совершенно понятно: не освободят. Террористы обещали освободить иностранцев много часов назад. Рядом стоял посол Нидерландов, тоже только что пришедший из штаба, и повторял:— Я ничего не могу понять. Что они делают в штабе? У меня нет связи с моими людьми.
Он имел в виду голландцев в зале.
— Наших там 32 человека, по последним данным,— сказал Беспалов.— И, по-моему, все плохо. Там, в штабе, единственный нормальный человек — Шойгу. И то он только что приехал. Но начал хотя бы раздавать нормальные указания. Террористам нужен хоть один человек, который решает вопросы... уполномоченный какой-нибудь. А у этих пять штабов — здесь, в Кремле, в МВД... Пять штук! Они ни на один вопрос ответить не могут. Я им говорю: "Я потерял связь с террористами, можете дать мне с ними поговорить об украинцах?" Они так задумались! "Это надо решать, согласовывать..."
— А что, у вас была связь с террористами?
— Я разговаривал с их главарем, Бараевым, по телефону.
— Откуда у вас телефон?
— От Заура.
— Кто это?
— Ну, посредник. Он же тут со вчерашнего вечера. Мне Асланбек (Аслаханов.— Ъ) его телефон дал. Заур Тахигов. Он вчера вечером Явлинского к Бараеву водил. Я у него долго просил: "Соедини меня с Бараевым". Он обещал-обещал, а сегодня в семь утра прибегает: "Давай, он сейчас мне по телефону звонить будет!" Я сначала через Заура с ним разговаривал, а потом лично. Я ему сказал, что мы их людей часто вытаскивали, что у нас в Одесской области их ребята хорошо живут, ни на что не жалуются... В общем, много говорил, слышу, они там совещаются: "Пускай сюда придет!" — "А что ты ему скажешь?" Потом еще говорили, опять через Заура, тот даже попросил заплатить за пять часов разговоров по его телефону. Я оставил им свой номер, и они один раз даже позвонили, но так плохо было слышно... А Заура час назад арестовали, вы не видели? Он очень здоровый. Заломали ему руки прямо тут, возле оцепления, и увели. Таким образом, связь прекратилась. А в штабе ничего не могут решить. Несамостоятельные люди. Так же, как за террористами кто-то стоит, так же и за штабом. Только время идет... Нужен уполномоченный человек.
К журналистам вышел представитель ЦОС ФСБ. Он рассказал, что в этот момент в здании театрального центра находятся доктор Рошаль и журналистка Политковская. Рассказал, что террористы пообещали начать расстреливать заложников с шести утра завтрашнего дня, если власти не начнут выполнять их требования, и добавил, что угрожают сделать это не в первый раз, но теперь потребовали, чтобы просьба была озвучена журналистам. Рассказал про обстрел казачьего атамана и быстро ушел.
Актеры, выйдя из автобуса, выглядели приободренными. Один из них не удержался и сказал мне:
— Возможно, начнут выпускать наших. А что, вам тоже сообщили что-то новое?.. Начнут расстреливать с шести утра?! За что?!