Практически с первых часов после захвата заложников и до окончания штурма одна из съемочных групп канала ТВС в составе корреспондента Ивана Волонихина, оператора Павла Лихолетова и звукооператора Олега Лобова снимала хронику трагедии, находясь за кольцом оцепления. ИВАН Ъ-ВОЛОНИХИН рассказал Ъ о том, что он видел за эти дни.
— Сколько времени вы провели около "Норд-Оста"?
— Я был там начиная с половины одиннадцатого вечера среды. Я сидел на работе, заканчивал монтировать свой материал, который привез из командировки, и уже собирался идти домой. А тут пришли первые сообщения. Корреспондентов почти уже никого не было, потому что оставался только один выпуск Владимира Кара-Мурзы. Меня встретила в коридоре Марианна Максимовская и попросила: "Ты съезди, пожалуйста, узнай, что там происходит". Потому что информация с места событий была очень противоречивая. Ну мы и поехали.— И все три дня вы работали, никуда не уходя?
— Если бы мы вышли, то назад на наше место нас больше бы не пустили. Спали иногда по очереди.
— А в каком месте вы работали?
— В одном из домов, который выходит на площадь около "Норд-Оста", метрах в 100-110 от ДК. Когда мы только приехали, на месте не было никаких ограждений. Потом всех журналистов оттеснили. Мы заняли одну точку, тихо пересидели там и потому остались незамеченными. Правда, потом нам все равно пришлось оттуда перемещаться, потому что нас стали искать. Во время одного из включений было объявлено, что Иван Волонихин работает в одном из близлежащих домов. Мы работали на крыше, и нас в этот момент, видимо, заметили. Но мы успели по крыше перелезть в другой подъезд.
— Вы прятались у кого-то из жителей в квартире?
— Одно время мы работали на чердаке, снимали с крыши. Потом нам действительно повезло. Там были очень милые люди, они нам разрешали снимать из их квартиры. Благодаря им мы и обеспечивали нашу телекомпанию этими материалами.
— Что удалось снять вашей камере из того, что не могли видеть ваши коллеги из других телекомпаний?
— У нас была такая точка, что мы вполне могли снимать и штаб, точнее, двор оперативного штаба. Но мы этого не делали, потому что прекрасно понимали, что если снимем и перегоним этот материал, то это может навредить успеху операции. И нас просто бы вычислили и забрали. Мы и так снимали аккуратно, чтобы камера не отсвечивала. Там просто по квартирам ходили оперативники и спрашивали, где мы. Если бы не люди, которые нам помогали, то мы бы там столько не продержались.
— А как вы передавали в редакцию кассеты?
— Мы снимали материал, звонили на выпуск в телекомпанию, потом находили человека, который был бы с местной пропиской, чтобы его могли пропустить через ограждение, и он передавал. Приходилось делать это тайно: человек проносил кассеты под свитером. Человек, который нам помогал, работал в "Мосэнерготепле", он не вызывал подозрений. Он приносил нам аккумуляторы, зарядники для телефона и передавал кассеты.
— Когда вы поняли, что начинается штурм, с вашей точки были видны какие-то особые детали?
— Мы напряглись в пять утра, когда выключили прожектора возле пристройки рядом с самим ДК. Светильники погасли, и Паша Лихолетов говорит: "Давай подежурим". Постояли-постояли, было тихо. Но у оператора, видно, была интуиция, он говорит: "Давай включим камеру". И только включили — бабах! — первые шумовые гранаты или что там было, я точно не знаю. Был глухой звук. Но это был еще не штурм, потом началась какая-то небольшая перестрелка. Но мы так и не поняли, что это был за первый взрыв, мы еще подумали: неужели они начали на себе взрывчатку рвать? Стало жутко. Мы внимательно рассматривали площадь, камера дает увеличение. Неожиданно исчезло все оцепление. В одно мгновение. Вообще ни одного человека не осталось. А непосредственно перед штурмом два человека пытались пробраться к зданию. Один был какой-то маловменяемый, а второй — отец одного из заложников, и, насколько я знаю, его потом убили.
— Кто убил?
— При штурме убили. Думаю, что боевики. А второго поймали наши. Мы его снимали: человек был в гражданской одежде, мы не понимали, кто это и что он там делал. Видно было, что он первый раз около этого ДК, потому что тыркался во все двери, а потом пошел в нашу сторону. Видимо, это ему жизнь и спасло, спецназ его подхватил и увел.
— Что больше всего поразило вас в ночь штурма?
— Конечно, очень интересно было наблюдать за тем, как словно из-под земли выросли спецназовцы, которые начали штурмовать здание. Как они бежали к входу — это мы видели, а как они возникли в том месте, откуда бежали,— этого мы не знали. Хотя мы внимательно все отслеживали и снимали, но так и не было понятно, откуда они появились. Но самое сильное впечатление — от того, как стали выносить из здания людей. У меня до сих пор руки дрожат, когда вспоминаю. Я не знал, что могут быть такие последствия газовой атаки. Первой из здания вышла женщина, потом еще два человека. Их сразу, прикрывая собой, отвели в сторону спецназовцы. А потом 20-30 минут тишина, и за это время вышел только еще один человек. А мы же понимаем, сколько там людей, и думаем: "Может, через служебный вход остальных выносят?" Но потом начали выносить людей. Меня поразило — в основном это были молодые девушки. Людей начали выносить десятками. Их очень аккуратно несли, но было ощущение, что это тряпичные куклы. У некоторых даже головы стукались о ступеньки. Но потом многие из тех, кто, как нам казалось, не подавал признаков жизни, стали шевелиться, поднимать головы. Сразу подъехали спасатели. Спецназовцы стояли и кричали: "Доктора, быстрее, быстрее!" А докторов было немного. Сначала подъехали пять машин "скорой помощи", а остальные пять приехали не очень скоро. А потом пошли вереницы машин. Кого-то тут же приводили в чувство, кто-то сам смог идти. У нас есть кадры, как, уже сидя в автобусах, люди приходили в себя. Кто-то начинал плакать, потому что проходил стресс.
— Как вам кажется, могут вас вызвать следователи ФСБ или еще какие-то представители силовых структур, допросить о том, что вы видели, что осталось у вас на кассетах?
— Теперь-то что? У меня была тысяча возможностей снять подготовку операции. Но я знаю, что наше руководство никогда не дало бы это в эфир. Мы чтим закон. А потом, мы ничего не нарушили, мы показывали все постфактум. Кобзон вышел с детьми, мы отправили кассету. И так про все остальное. Я не очень ценный свидетель для ФСБ, мы просто фиксировали все, что было, вот и все.