Кинорежиссер Владимир Тумаев провел четыре дня около захваченного ДК: в числе заложников оказалась его 23-летняя дочь Маша. О том, что испытывали родственники заложников, Владимир Тумаев рассказал, стоя напротив здания ПТУ на улице Мельникова, перед тем как ехать в больницу к дочери.
— Она не была среди зрителей, а занималась ирландскими танцами в этом дворце культуры. Когда ворвались боевики, их всех согнали в зрительный зал. Она была в легком танцевальном костюме — ноги голые, маленькая юбочка, легкая хлопчатобумажная кофточка и тапочки танцевальные. И все эти дни она провела в таком виде. Так получилось, что весь их танцевальный коллектив попал в одну больницу — в 13-ю. Они все вчера очнулись, собрались и отметили свой второй день рождения. Вот вам ирландские танцы. Я вчера задал врачу 13-й больницы вопрос, что за газ был использован и как это может в будущем сказаться на здоровье дочери. Он сказал, что ничего не знает, но мне показалось, что он не то чтобы не знает, но просто пока не поступало распоряжения говорить. Может быть, это зарин. Я думаю, что это была единственная возможность избежать чудовищного взрыва. Как это было осуществлено, не мне судить, я не специалист: точно ли было рассчитано количество газа, или может, они перестраховывались. Они рассчитывали на террористов, которые были обвязаны взрывчаткой, потому что если бы оказалось меньше, то все. Мне кажется, теперь, когда ситуация разрешилась, надо дать людям какое-то определенное представление о том, что с ними сделали. Сейчас мы хотим все-таки выяснить, что же будет со здоровьем у человека. Я же не требую состав газа, я прошу, чтобы назвали вероятные последствия, чтобы их избежать. Может, нужна какая-то реабилитация.
Для нас история не закончилась штурмом, она продолжается. Сегодня здесь собрались в основном люди, которые не могут найти своих родных, близких, или те, кто их нашел, но уже не живыми. Я хочу рассказать об одном человеке, музыканте из оркестра "Норд-Оста". Его звали Тимур Фазиев. Накануне штурма он позвонил домой и сообщил: "Мы сначала сидели в оркестровой яме, потом нас посадили в первые ряды, а в оркестровой яме они сделали нужник". А ему говорят: "Ты же мусульманин, скажи, и тебя отпустят". Он ответил: "Я не могу это сказать, потому что тут все ребята, члены коллектива". Ему было 28 лет, он был высокого роста — 177, а вес — 54. Может, поэтому он и не выдержал, что был слаб физически, и, возможно, получил большую дозу газа, и не смог это перенести.Некоторые осуждали артистов: взяли и сбежали, а зрителей оставили. Осуждать их нельзя: тут нужно спасаться, невзирая уже ни на какие правила. А для Тимура эти правила продолжали существовать. Он был кормильцем семьи, у него осталась молодая жена и маленькая дочь. Его жена мне сказала: "Я понимаю, что он погиб ради других. Он мог и не погибнуть, но он отдал свою жизнь: государство его как бы убило, но для того, чтобы большая часть осталась жива. Я не имею никаких претензий к государству, хотя бы дали возможность похоронить нормально". Конечно, пострадавшим обещают социальную помощь. Но это все тоже как-то расплывчато и туманно. Люди опять остаются наедине со своими проблемами, которые не они породили.