По словам некоторых родственников заложников "Норд-Оста", в штаб подано более 800 заявлений о розыске близких. Из более чем 800 заложников, которых разыскивают родственники, погибшими, по данным Министерства здравоохранения, числятся 117, в больницы помещены 646. Стало быть, еще около 50 человек — пропавшие без вести. Пропавших без вести весь вчерашний день разыскивал везде, кроме моргов, специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН. И не нашел.
— Людей-то они спасли,— говорит мне возле входа в ПТУ на улице Мельникова бледная женщина с красными от бессонницы глазами,— только люди эти теперь в моргах.
Внутри, в здании ПТУ, куда журналистов строго-настрого велено не пускать, родственники заложников подают заявления, описывая особые приметы своих родных, на тот случай, если те без сознания или мертвы.
Мы уже не считаем тех, кого отпустили террористы. Мы не считаем убежавших и не считаем тех, кто после освобождения смог сразу уйти домой. Их родственники в здание ПТУ не приходят и заявлений не пишут.
Эта женщина говорит мне, что своего сына вносила в список 815-м или 816-м. Она говорит, что там люди в обморок падают от духоты и страха, что там никак не могут найти пятерых детей, игравших в мюзикле.
— Особые приметы причем у них. Тринадцатилетняя девочка была в джинсах со стразами. Неужели тот, кто ее раздевал в реанимации или, о Господи, неужели он не мог запомнить джинсов со стразами?
Этой девочки в джинсах со стразами нигде нет, ни среди живых, ни среди мертвых. Нет и другой девочки — в кофте с огромным цветком на груди. Или это одна и та же девочка? Неужели тот, кто раздевал ее в реанимации или, о Господи, не помнит цветка на груди?
По данным на начало дня, в Пироговской больнице было 32 человека, в 7-й — 84, в 13-й — 329, в Склифе — 41, в 1-й Градской — 30, в госпитале ветеранов — 95, в 68-й — 11, в 15-й — 7, в 53-й — 5, в Филатовской — 3. 118 человек объявлены погибшими. Всего властями было учтено 625 человек, если предположить, что одних и тех же людей не переписывают дважды. Остальные-то 175 где? Или 200? Никто же не показывает списка заявлений от родственников. Этот список — государственная тайна.
По радио "Эхо Москвы" дают телефон комитета родственников. По этому телефону находится просто медпункт, там предлагают накапать валокордину, если я уже в здании ПТУ и если мне плохо с сердцем. Есть еще телефон прокуратуры, но там стоит автоответчик, и мужской голос говорит: "Этот телефон указан неправильно и никакого отношения к событиям на Дубровке не имеет, обращайтесь по другим телефонам, спасибо". Есть еще пять телефонов "горячей линии". Я звоню по ним, дозваниваюсь с пятидесятого раза, мне неловко, потому что я дозвонился вместо кого-то из родственников.
— Сколько у вас пропавших без вести?
— Вы журналист, что ли? Или кто у вас пропал?
Я называю фамилию одного из пропавших без вести детей.
— Нет пока информации.
Гудок.
Люди, вышедшие из здания ПТУ, разумеется, в таком состоянии, что могут и перепутать цифру 815 с цифрой 315, например. Они кормятся слухами. Они говорят, что очереди к телефону в 13-й больнице длятся несколько часов. Они называют суммы денег от $20 до $100, которые берут больничные охранники, чтобы передать госпитализированному заложнику мобильный телефон. Они говорят, что многие заложники бежали из больницы, как только смогли встать и ходить.
— Это ваши родственники бежали?
— Нет, мне рассказывали. Но вы же понимаете, родные сейчас нужны им больше, чем следователи. Их еще раз взяли в заложники, только теперь ОМОН. Неужели нельзя отпустить людей, а допросить потом? Неужели кто-то откажется сотрудничать со следствием?
Около ПТУ на стене висит список больниц, куда могли доставить пропавших без вести. Я звоню. В 6-й никого. В 9-й никого. В 61-й никого. Зачем же было вешать эти пустые телефоны?
— Послушайте, молодой человек, вы напрасно звоните,— говорит мне мужчина лет пятидесяти, видя меня с мобильным телефоном напротив списка больниц.— В этих больницах никого нет. Вы только зря потратите деньги. У входа вывесили новые списки.
У входа в ПТУ действительно вывешивают новые списки пострадавших с указанием, в каких они больницах. Но в этом списке было всего 429 человек. То есть еще хуже моих подсчетов. Исходя из этого списка, в число пропавших без вести следовало бы занести от 200 до 250 человек.
Я не верю пожилому мужчине. Я продолжаю звонить. В Филатовской больнице нахожу шесть человек, в Русаковской — одного живого и 35 мертвых, в 64-й — двоих, в Боткинской — 11. К концу дня главный врач Москвы Андрей Сельцовский заявляет, что в московских больницах лежат 646 заложников. Вместе с погибшими получается 753 человека. Все равно не хватает еще 50, если от родственников поступило действительно больше 800 заявлений.
Да покажите же вы мне наконец этот список! Милиционер журналистов в ПТУ не пускает. Сотрудников Красного Креста не пускает. Пускает только по паспорту и пропуску.
— Почему? Что вы охраняете?
— У нас приказ.
— Чей приказ?
— Начальства.
Родственники заложников, если верить этим измученным бессонницей людям, могут подать заявление, но не могут подержать список в руках.
— Знаете чего,— говорит мне давешняя женщина,— мы поехали по моргам. Мы составляем список тех заложников, которые в моргах. Мы составим его и передадим вам.