Тридцать лет назад было принято постановление о создании Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ). С того и началась отечественная опросная социология. Ценность момента вряд ли осознавал тот, кто принимал постановление,— Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС). Для профбоссов ВЦИОМ был совершенно второстепенным поручением, которое они получили от самого главного руководящего органа страны — ЦК КПСС.
Корреспондент "Ъ" Виктор Хамраев
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ / купить фото
Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев в 1987 году сообщил народу, что «дело перестройки оказалось более трудным, причины накопившихся в обществе проблем — более глубокими, чем это представлялось нам раньше». Летом того же года ЦК КПСС вместе с Советом министров принимают постановление, в котором требуют «усиления работы по реализации активной социальной политики». От профсоюзов требовалось активное участие в «перестройке управления трудом», а для этого следовало «укрепить научную и информационную базу».
Ради чего и предлагалось создать ВЦИОМ.
Почему именно профсоюзы нагрузили социологией, сейчас уже не понять. Но тогда власть признавала социологию исключительно как инструмент, пригодный в деле «повышения культуры труда», а такая «культура» была нужна в деле «повышения эффективности народно-хозяйственного механизма».
К 1991 году выяснится, что этот «механизм» реформированию не подлежит и должен быть заменен на рыночный. Но в 1987 году такой задачи еще никто не видел.
Профессиональные же социологи были рады вновь заняться изучением общественного мнения, чем им один раз уже позволили было заняться в хрущевскую оттепель, а потом запретили. Вместе с оттепелью. До 1960-х социология 40 лет была под запретом. Идеологи СССР утверждали, что в стране есть только три дружественных класса — рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция. А социологи вели речь о каких-то социальных группах. Идеологи утверждали, что все классы одержимы одной целью, которую наиболее полно отражает КПСС. А социологи утверждали, что у каждой социальной группы свои интересы. Они и хотели докопаться до этих интересов в обществе, в котором почти все (независимо от принадлежности к классу или социальной группе) думали одно, говорили другое (то, что от них требовала КПСС), а делали третье.
Так и возник в 1960 году Институт общественного мнения при газете «Комсомольская правда», который проработал семь лет. Создал его Борис Грушин, выпускник факультета философии МГУ, к тому времени уже защитивший кандидатскую. Мнение советских людей он изучал по письмам, поступавшим в «Комсомолку» тысячами за день. Это был очень адекватный прием. Советские люди часто писали в газеты, жалуясь на собственные проблемы: публикация письма была наилучшей гарантией того, что проблему быстро решат. Тогда же Борис Грушин начал проводить первые опросы и все годы брежневского застоя доказывал, что опросы имеют ту же научную ценность, что и любое исследование. Он был первым. «Все мы вышли из “грушинской шинели”», как говорят теперь те, кто возглавляет ведущие социологические службы страны. А в 1987 году Борис Грушин был главным инициатором создания ВЦИОМа, с которым он сотрудничал первые два года. Экспертные опросы, определяющие рейтинги «Ста политиков», которые проводятся до сих пор,— одна из идей Грушина горбачевских времен.
Во ВЦИОМ пришел также Юрий Левада со своей командой, благодаря которой в отечественной опросной социологии закрепились качественные исследования. И началось это с анкеты о «простом советском человеке», положившей начало исследованию, которое до сих пор ведет «Левада-центр», растолковывая поведение соотечественников. Постепенно складывалась сеть респондентов и филиалы ВЦИОМа на местах, работать в которых соглашались на первых порах только очень уверенные в себе профессионалы. Для большинства советских ученых, привязанных к своим кафедрам в вузах и НИИ (научно-исследовательских институтах), центр был совершенно неясной организацией с непонятными перспективами. Из филиалов ВЦИОМа в столицах союзных республики после 1991 года выросли национальные социологические службы новых независимых государств.
В дни августовского путча 1991 года социологи позволили себе то, что по советским меркам можно было бы приравнять к преступлению.
Они вели опросы как в Москве среди тех, кто выступил против ГКЧП, который взял в те дни на себя всю полноту власти, так и в других городах. Итоги опросов были не в пользу ГКЧП.
Но очень скоро после создания выяснилось, что ВЦИОМ интересен не только профессионалам-социологам. Первая пресс-конференция первого директора центра Татьяны Заславской, которую она дала в апреле 1988 года, стала в тот день главной новостью из СССР для ведущих мировых СМИ. ВЦИОМ стал символом перестройки, что по прошествии лет привело профессионалов к пониманию: социология не только наука, но и институт демократии.
А первая же анкета, которую ВЦИОМ предложил читателям «Литературной газеты», убедила социологов, что и в обществе есть сверхинтерес к их работе
Анкета с вопросами о «простом советском человеке» заняла целый разворот «Литературки». Пессимисты утверждали, что ВЦИОМ получит не более 5 тыс. заполненных анкет, оптимисты рассчитывали на 15 тыс. В итоге центр получил 120 тыс. экземпляров (соцсетей, электронной почты еще не существовало, а о ксероксах пока лишь начали ходить слухи). И еще лет десять советские люди, а затем россияне зачитывались итогами очередных соцопросов, как самой правдивой информацией о самих себе, о своих мыслях и намерениях.
Но самый первый опрос о доверии действующим советским политикам, в том числе Михаилу Горбачеву, сразу же вызвал резкое недовольство Кремля. И от профсоюзного руководства, которому формально подчинялся ВЦИОМ, стали поступать намеки, что цифры не помешало бы изменить. Но менять их никто не стал. Советские социологи проводили этот опрос впервые в жизни и потому прибегли к помощи американских коллег, воспользовавшись их давно разработанной и обкатанной анкетой. Результаты опроса обрабатывались за океаном, куда и были отправлены все анкеты. И никто не посчитал тогда ВЦИОМ «иностранным агентом». Только в ВЦСПС возникла идея избавиться от столь хлопотного цеха. Благодаря этому ВЦИОМ стал самостоятельным.
Первые же зарубежные стажировки показали российским стажерам, что социология хоть и наука, но зарабатывают социологи маркетинговыми исследованиями. Для подобных заработков ВЦИОМ создал специальный фонд «Общественное мнение». В 1992 году фонд ушел в самостоятельное плавание, став одной из ведущих социологических служб — ФОМ.
Стойкий же интерес властных структур к социологии сложился в президентскую кампанию 1996 года, когда избирательный штаб Бориса Ельцина прибег к услугам ФОМа. Правда, Борис Грушин, уйдя из ВЦИОМа и создав собственную службу Vox Populi, в середине 1990-х с грустью заметил, что «никакого общественного мнения» в стране нет. К этому выводу его подтолкнуло само общество, мнение которого, оказалось, можно менять с помощью политтехнологий и СМИ.
За пределами выборов к выводам социологов стали основательно прислушиваться во властных структурах после «монетизации льгот», которая спровоцировала массовые акции протеста в январе 2005 года. ВЦИОМ в 2004 году давал негативный прогноз о возможной реакции граждан на такую монетизацию. Впрочем, социологи никогда не рекомендуют власти, как ей поступить. Хрестоматийной для российской социологии стала реакция Егора Гайдара в тот период, когда его кабинет запускал реформы. Граждане не ждут улучшений в ближайшем будущем, сообщили социологи. Значит, можно проводить непопулярные меры, решил Егор Гайдар.
Самым драматичным для ВЦИОМа стал 2003 год, когда центр покинули почти все сотрудники вместе с его главой Юрием Левадой.
Они создали собственную социологическую службу, которая после смерти Юрия Левады в 2006 году называется «Левада-центр». А ВЦИОМ стал правительственной службой, среди главных заказчиков которой администрация президента. В «Левада-центре» считают, что в 2003 году ВЦИОМ испытал «политическую расправу». Во ВЦИОМе портрет Юрия Левады по-прежнему в галерее отцов-основателей. «Левада-центр» в прошлом году признан «иностранным агентом» после того, как Минюст обнаружил среди его заказчиков зарубежную фирму. Сейчас «Левада-центр» надеется на оправдание в Европейском суде по правам человека, так как зарубежный заказ предназначался для маркетинговых, а не для политических исследований.
А в последние семь лет социологи всех без исключения служб стали испытывать профессиональное беспокойство. Сначала из-за того, что стало много россиян, «затрудняющихся ответить». По отдельным политическим вопросам их доля доходила до 20%, что ставило под сомнение достоверность исследования. Затем их смутили итоги думских выборов 2011 года, которые не совпали с официальными прогнозами всех центров. А когда в региональную кампанию 2015 года итоги выборов в нескольких регионах не совпали с результатами экзит-полов, проведенных там же, ВЦИОМ созвал круглый стол профессионалов, чтобы выяснить, «почему респонденты неискренни». Выяснилось, что кто-то из граждан готов сказать то, на что, по его мнению, рассчитывают социологи. Другие подозревают, что об их реальном мнении социологи способны доложить «куда надо». Третьи отказываются отвечать в уверенности, что социологи врут. Выходит, и тридцать лет спустя социологи сталкиваются с двоемыслием, которое было свойственно советским людям и сквозь которое пытались пробиться отцы-основатели российской социологии.
«Политик должен говорить правду» — такой была в апреле этого года рекомендация ВЦИОМа, установившего по заданию своего главного заказчика те ценности, запрос на которые испытывает сейчас массовое сознание россиян. Пока не ясно, рискнет ли власть воспользоваться такой рекомендацией. Тридцать лет назад сказанная правда привела к смене политического строя, экономической системы и границ государства.