Вчера в Северной Осетии был траур по погибшим в Кармадонском ущелье. С утра в церквях прошла панихида; у выхода из ущелья установили мемориальную плиту. Президент республики Александр Дзасохов пообещал, что "спасательные работы будут вестись до тех пор, пока это нужно". Корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА, побывавшая в Кармадонском ущелье, выяснила, что на самом деле вместо сотрудников Министерства по чрезвычайным ситуациям и спасателей на леднике работают родные и близкие погибших.
Бодровский этаж
В гостинице "Владикавказ" все помнят съемочную группу Сергея Бодрова. Говорят, что ребята были очень скромные. Никому не давали интервью. Очень вежливые: всегда здоровались с горничной и администратором. И неприхотливые — не ругались с персоналом гостиницы из-за бытовых мелочей.Быть прихотливым здесь сложно — условия в гостинице почти спартанские: холодно, еле теплая вода поступает с перебоями. Десятый этаж гостиницы называют "этажом Бодрова". Месяц там никто не жил, первыми поселили нас и еще троих мужчин, родителей ребят из бодровской команды.
Мы познакомились с ними в первый же вечер. "На ледник попасть несложно,— объяснили они.— Сейчас дорога открыта, но желающих ехать туда немного".
Эти люди говорят, что спасательная операция закончилась бы две недели назад, если бы в ней было задействовано больше людей и техники.
— Кто еще работает на леднике, кроме МЧС?
— А кто вам сказал, что МЧС работает? — хмуро ответили мужчины.— Вы только этого там, на леднике, не скажите. Там люди уставшие и злые. Тонны взрывчатки пронесли на своих плечах добровольцы. А МЧС в этом не участвовало. От МЧС там четыре человека. Наблюдают за ледником с земли. Если бы они технику задействовали, вертолеты, то еще две недели назад мы вышли бы к тоннелю.
Это рассказывает Александр. У него в бодровской команде был сын. По словам Александра, спасатели пробили в толще льда уже 30 метров. До этого еще около 100 метров снесли взрывчаткой.
— Я не представлял никогда, что такая лавина может накрыть людей,— говорит актер Евгений Носик, приехавший в Осетию, чтобы найти своего сына Тимофея.— И люди работают день и ночь, пробивая лед. Это нечеловеческие усилия.
Нечеловеческие усилия — это то, что делают сейчас родственники пропавших ребят. Вчера миноискатели на дне шурфа показали близость металла. Это значит, что близко вход в тоннель, представляющий собой железобетонную арку. Это значит, что выйти к тоннелю можно будет в ближайшие дни. Сорок дней эти люди работают в ущелье. И не верят в смерть своих детей.
— Вы поедете на открытие мемориальной плиты у села Гизель (у выхода из Кармадонского ущелья)? — спрашиваю я.
— А что, уже ставят? — мрачно говорит Александр.— Значит, похоронили.— И тут же добавляет:-- Но ведь они могут быть живы. Они могут быть в тоннеле. И это неправда, что там нет воздуха. Об этом говорят заказные специалисты, потому что не хотят, чтобы мы тут оставались. Боятся новых обвалов. А у нас свои специалисты. Они говорят, что когда лед тает, то выделяет кислород. И наши ребята могут быть живы.
"Я ведь скоро уйду"
Едем на открытие мемориальной плиты. Здесь, на холме, довольно далеко от места трагедии уже стоит камень. На нем надпись: "Здесь будет сооружен мемориал в память трагически погибших во время схода ледника Колка 20 сентября 2002 года". Здесь стоят женщины в черном и мужчины с непокрытыми головами.К приезду президента Александра Дзасохова с супругой они отнеслись спокойно. Вместе с президентом приехали члены правительства, парламента республики, руководство местного МЧС. Как мне показалось, чиновников было больше, чем родственников погибших людей,— наверное, потому, что спасатели нашли только 16 тел, и родственники этих погибших смирились с мыслью о смерти. Здесь вообще собрались те, кто смирился со смертью, потому что те, кто ей не верит, работают на леднике.
После возложения цветов президент Дзасохов сказал о большой боли и невосполнимой утрате, о памяти через сотни лет о трагических событиях, и о молодых талантливых людях, погребенных под ледником. "В этот день там, наверху, продолжаются спасательные работы, и мы будем продолжать их, чтобы выполнить свой долг перед памятью пропавших".
В это время рядом рассказывали о девушке, погибшей под ледником. Ее звали Лариса Тебилова, она преподавала на филологическом факультете местного университета. Девушку находили по частям. Сначала руки, которые удалось идентифицировать, а после того, как похоронили руки, нашли голову. Поэтому ее похоронили дважды.
А недалеко от места, где остановился ледник, вчера обнаружили неизвестные останки — ребра и руку. А до этого еще еще одну голову. А еще раньше...
Женщине, слушавшей все это, стало плохо. Она перестала плакать и просто хватала ртом воздух. Ее усадили на землю.
У мемориальной плиты зачитали послание патриарха Московского и всея Руси Алексия II, советующего крепиться и обещающего, что Господь поможет достойно перенести боль утраты. А потом руководитель национально-культурного общества "Русь" прочитал стихи погибшей девушки Дины Тебиевой. В них были такие слова: "Только все это зря, я ведь скоро уйду./ Я уйду в небеса по дорожке из грез,/ я открою глаза — и не будет уж слез".
После стихов заплакал даже президент Дзасохов. Через полчаса все разъехались. У плиты остались несколько пожилых женщин. Начальник МЧС Северной Осетии Руслан Тавасиев сказал, что угроза повторного обвала части ледника остается: ледник недостаточно прочен и продолжает таять. Большая опасность для тех, кто задействован в спасательных работах.
На мой вопрос, можно ли было предотвратить трагедию, господин Тавасиев ответил, что можно. Этот ледник уже падал 100 лет назад. И потом, в 1967 году. Тогда же, в 1967-м, за ледником стали наблюдать. Там находилась гляциологическая партия, которая проводила исследование ледника. Через десять лет партию сократили, а о леднике забыли. В Осетии, конечно, помнили, что ледник представляет опасность, но не придавали этому значения, пока ледник не напомнил о себе сам.
Сами себе спасатели
Дорога к самому Кармадону напрочь снесена ледником, и, чтобы попасть на ледник, надо ехать в объезд через Фиагдонское ущелье и два перевала. На то, чтобы найти таксиста, который отвез бы нас на ледник, мы потратили полдня. Заслышав о Кармадоне, водители отмахивались от нас: "На ледник? Нет, не поеду. Я еще жить хочу".Но дорога к леднику оказалась отнюдь не такой опасной, какой нам ее рисовали, просто очень узкая и разбитая. Местами проложена прямо в горе. Наш водитель говорит, что новую дорогу прокладывали перед приездом на место спасательной операции председателя правительства республики.
Лагерь спасателей — всего несколько палаток на горе. Ледник далеко визу.
— Как пройти вниз? — спрашиваю человека в форме МЧС.
— Никак,— отвечает он.— Вам там делать нечего. Там взрывают и очень опасно. Я за вас отвечать не буду.
Чтобы этот господин за нас не отвечал, мы отправились на ледник сами. Дороги как таковой туда нет — узенькая тропинка по склону, едва натоптанная людьми с ледника. В какой-то момент и тропинка обрывается, начинается отвесная стена.
Здесь надо идти, держась руками за металлический трос. А дальше начинается ледник. За грязью просвечивает нетающий лед. На леднике самая опасная тропинка — потому что она очень скользкая. Через глубокие расщелины перекинуты деревянные мостки. С боку — отвесная ледяная скала, с которой что-то постоянно сыплется. По этой тропинке на работу вниз и с работы ходят люди с огромными мешками со взрывчаткой, с кустарным оборудованием, которое им достают друзья.
Когда мы с трясущимися от напряжения коленками достигаем ледяного дна, к нам подходит человек. Его зовут Валера, и, судя по всему, он здесь за главного. Он спрашивает, почему нас не задержало МЧС наверху. Мы говорим, что пришли сами. Сначала Валера не верит нам и ругается. Он говорит, что МЧС даже этого не может сделать — задержать журналистов. Потом спрашивает, о чем говорят на Большой земле. Мы рассказываем.
— Значит, спасательные работы,— усмехается Валера.— Слышали, ребята? МЧС тут спасательные работы проводит. А теперь, девочка, посмотри, видишь ли ты тут хоть одного сотрудника МЧС? Не видишь? Потому что генерал Тетерин, есть такой генерал в МЧС, дал своим подчиненным приказ на лед не вступать. Потому что ни генерал, ни президент и никто другой не хочет, чтобы мы здесь работали.
— Но ведь здесь действительно опасно!
— Вот посмотри. Это Ирбек Ходов.— Валера показывает мне молодого мужчину в грязной куртке, грязных штанах и грязных рукавицах. И лицо у Ирбека грязное, потому что он только что из шахты.— У Ирбека там, внизу, остались двое детей, жена и мать. Скажи ему, что здесь опасно!
Я молчу. И все тоже молчат.
— Ты видишь наше оборудование,— продолжает Валера.— Это вот лебедка. Ее мы сделали сами. И тросы, и лампочки, и ведра — это все наше. Это наши друзья помогают. Да те, у кого дети с Бодровым здесь были. А где помощь МЧС? Они рапортуют, что на спасательные работы выделено 50 млн руб. Где эти деньги? Когда нам сказали, что в тоннелях никого нет, мы не поверили. Они это уже через шесть дней после обвала сказали. Они думали, мы поработаем недельку и разойдемся. И когда нужен был вертолет, чтобы облететь эти места и сориентироваться, где тоннель, они сказали, что у них нет топлива. Мы покупали топливо у военных сами. Вот такая у нас служба, которая должна спасать людей. Которые зарплату получают за счет наших налогов...
Мужчины, собравшиеся у костра, угрюмо молчат. Здесь, внизу, очень холодно. Едва горят тусклые лампочки в плафонах, сделанных из пластиковых бутылок. Ледяные отвесные стены вокруг. В стены вмерзли огромные валуны.
Эта стена постепенно подтаивает — лед под ногами рыхлый. Небольшие камни падают все время. Когда растает много льда, на людей, работающих внизу, начнут падать валуны. Люди, конечно, загородились от них тонкой сеткой, но эта сетка от такого камнепада не спасет.
Здесь никто не знает, что будет через десять минут, но с остервенением крутят лебедку, вынимая ведра с ледовой массой. Там, внизу, в шурфе, у которого не видно дна, работают четверо. Они сверлят дыры в ледяной стене. Закладывают не очень мощную взрывчатку и поднимаются. После взрыва снова спускаются, нагружают ведра осколками льда и поднимают эти ведра наверх. И так сутки за сутками.
Сейчас бурят уже не вглубь, а в сторону. Где-то рядом должен быть вход в тоннель. Там должны быть люди. Я не спрашиваю, живые или мертвые. Но Ирбек говорит мне сам.
— Ты думаешь, мы не понимаем, что всех своих родных не найдем? Понимаем. Этим тоннелем вообще нечасто пользовались. Мы работаем, чтобы хоть одного человека спасти. Но если мы найдем его и окажется, что он умер пять дней назад от удушья или голода, мало кому поздоровится. Это они там, наверху, виноваты. Мы уже давно бы все сделали, но нам не хотят помогать.
— Говорят, что в спасательной операции задействовано 300 человек. Сколько нас здесь? — спрашивает Валера.
— Человек 15-20.
— А где остальные? Кого они спасают?
— Я скажу кого. Они работают там, у Гизели. Там, где ледник остановился, где нет вот этих стометровых глыб. Там просто слой грязи толщиной два-три метра.
Из шахты поднимается человек. Он в непромокаемой одежде, по которой стекает вода. Мне объясняют, что внизу все время дождь — тает лед. Этот мужчина из соседнего села. Когда-то он работал в шахте, а теперь пришел помочь землякам. Говорят, у него под ледником остались друзья. Я спрашиваю, разве ему не страшно там, под тоннами льда. Горнопроходчик говорит, что страшно. И вытирает лицо грязными руками. Здесь всем страшно. Но отсюда никто не уйдет, не доделав своей работы.