18 декабря президент России Владимир Путин вручил государственные премии правозащитнице Людмиле Алексеевой и председателю благотворительного Фонда имени Анжелы Вавиловой Владимиру Вавилову. О том, что говорила в глаза президенту в своей ответной речи Людмила Алексеева, и о том, чего она не сказала,— специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников из Екатерининского зала Кремля. Кроме того, Владимир Путин неожиданно легко согласился с идеей о том, что к выборам президента (видимо, ко дню инаугурации) можно было приурочить масштабную амнистию в стране.
Людмила Алексеева благодарила Владимира Путина за награду сначала без слов
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ / купить фото
Накануне церемонии в круглом фойе 1-го корпуса Кремля ее начала ждали члены президентского Совета по правам человека, региональные уполномоченные по правам человека и один из лауреатов — Владимир Вавилов. Корреспонденты телеканалов спрашивали его, как быстро будет построена первая очередь хосписа в Казани, и Владимир Вавилов торопливо, словно опасаясь, что ему не дадут закончить говорить о том, о чем спрашивали, отвечал.
Я спросил его, как же так случилось, что так неожиданно ушла его пятилетняя дочь Анжела, в честь которой он потом назвал свой хоспис.
Он пожал плечами:
— Лейкемия — такая вещь… Незаметно подкрадывается. В садике простудилась, ей сделали на всякий случай расширенный анализ крови… И все, поздно было…
— Неужели ничего нельзя было сделать? Совсем? — спросил я.
Если бы он отвечал тяжело, если бы в глазах его я увидел хоть намек на раздражение, на нежелание разговаривать, я и сам не произнес бы больше ни слова, но он, наоборот, казалось, хотел мне все сказать:
— Нужно было попробовать сделать пересадку костного мозга. Все-таки пять лет ей только было… Но мы деньги тогда не успели собрать. Может, если бы собрали, все равно бы не получилось. Но шанс был…
Владимир Вавилов сказал, что не был с дочкой, когда она уходила.
— Я под стенами больницы стоял… Но родителям не разрешали быть вместе с детьми в этот момент… Я не знаю почему. Так не должно было быть. Я пришел к ней только через 15 минут после того, как ее не стало.
Через два года он, закончив курсы в Германии, начал строить в Казани хоспис. Туда ушли и те две тысячи долларов, которые успели собрать, из тех четырех, которые не успели.
— У вас в хосписе родители, видимо, не стоят под стенами? — спросил я.
— Нет,— покачал он головой.— Они вместе со своими детьми до конца. И вообще, наш девиз: жить до конца.
Услышав это, стоило жить. До самого конца.
— Большой у вас хоспис? — поинтересовался я.
— Не очень,— пожал он плечами.— У нас отделения и для детей, и для взрослых. В этом году не так много детей, между прочим, ушло… 18 детей… Но больше 300 взрослых.
— Сколько? — переспросил я.
— Больше 300,— повторил он.— Вроде и коек не много. А только в день бывает по пять случаев… Нам бы еще вторую очередь поскорее ввести…
Рядом уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова разговаривала со своим предшественником, Олегом Мироновым, который работал уполномоченным с 1998 года по 2004 год. Он объяснял ей, что кинофестиваль «Сталкер», который был организован с его участием и посвящен правозащитной деятельности, замкнут сам в себе и на себе, и что фестивальные фильмы надо показывать по телевизору. Она объясняла ему, что не все еще пока зависит от нее.
— Чем, прежде всего, как вы думаете, занимаются правозащитники? — спрашивала Олега Миронова Татьяна Москалькова.
— Пользуются случаем,— кивал он.— Вот и вам надо!
— Нет! Они говорят правду! И я вам сейчас тоже скажу! О правах человека нельзя говорить в общем!.. В общем так…
Еще через минуту Татьяна Москалькова объясняла уже одному телекорреспонденту, что правозащитники сейчас чувствуют себя уверенно в России:
— Не те диссиденты,— уточняла она на всякий случай,— кто покинул Родину, а прежде всего те, кто вернулся! Они получают пособия от государства. Это огромный шаг вперед!
— Есть диалог между властью и правозащитным движением? — уточнял корреспондент.
— Да, есть диалог между властью и правозащитным движением! — констатировала Татьяна Москалькова.
Здесь, в фойе, не было Людмилы Алексеевой. Говорили, что она не очень хорошо себя чувствует и что сегодня скончался ее близкий товарищ, председатель правления «Мемориала» Арсений Рогинский.
Казалось, организаторы вообще были не очень уверены, что Людмила Алексеева сможет приехать. Но она приехала.
Владимир Путин сказал в своем вступительном слове, что принято решение: выделить в 2018 году из федерального бюджета дополнительно 4,3 млрд рублей на уход за тяжелобольными (что-то, видимо, достанется и Владимиру Вавилову).
— С Людмилой Михайловной (Алексеевой.— А. К.) в чем-то можно не соглашаться, в чем-то поспорить, но это не мешает относиться к ней с огромным уважением за ее мужество и за ее позицию… — говорил президент.
Людмила Алексеева была в инвалидном кресле. Ее из первого ряда подвезли к президенту и развернули лицом к гостям. Я, честно говоря, думал, что все сейчас встанут. Но люди, похоже, чувствовали себя не очень уверенно в Екатерининском зале и не понимали до конца, какие тут правила поведения и надо ли им соответствовать…
— Я хотела бы,— произнесла она, взяв микрофон, который вложили ей в руку,— сказать небольшое ответное слово. Мне разрешили. Владимир Владимирович, можно?
Она посмотрела на президента. Он кивнул. Да, можно было продолжать.
— В прошлом году,— начала Людмила Алексеева,— государственную премию по правозащите вручали в первый раз, и ее получила Лиза Глинка.
Людмила Алексеева вдруг навзрыд заплакала, я понял, что она же не сможет продолжать. Но она продолжила:
— Она погибла через неделю после этого… Погибла, когда была на пути к тем, кто нуждался в ее помощи…
Тут я понял, ради чего она смогла продолжить:
— Владимир Владимирович, возьмите фонд доктора Лизы под свой патронат!..
Мне казалось, она простонала это.
Президент кивнул.
Людмила Алексеева перечисляла коллег, которые больше, чем она, заслужили эту премию (среди них прежде всего была Светлана Ганнушкина): они работают «не только самозабвенно, но и круглосуточно — я уже так, увы, не могу».
И она вспоминала, как 5 декабря 1965 года вместе с друзьями-правозащитниками вышла на Пушкинскую площадь:
— Чтобы провести, как теперь говорят несанкционированный митинг, под лозунгом «Уважайте Конституцию!» Под каким еще лозунгом можно в День Конституции?.. Уже четверть века, как нет СССР, мы живем в Российской Федерации, и Конституция у нас другая, права человека прописаны в ней как высшая ценность, а защита прав человека — как обязанность государства, и правозащитное движение — уже не малая горстка диссидентов, как полвека назад: у нас нет региона, где бы не было правозащитников… Но главный наш лозунг не изменился: «Уважайте Конституцию!»
Людмила Алексеева посмотрела на Владимира Путина. Он снова кивнул, а я подумал, что разве могла она говорить по-другому?..
— Но что бездомным от того, что Конституция гарантирует им право на жилище? Или безработным — право на труд, или жертвам пыток в отделе полиции «Дальний» — в конституционном запрете на пытки? Или жителям Челябинска — в праве на благоприятную окружающую среду?.. Сегодня представители власти постоянно заверяют нас в своем уважении к правам человека и гражданина. Эти заверения,— неожиданно добавила она,— значимый шаг на пути к действительному соблюдению наших прав, потому что это показывает, что они понимают, что знают: это их обязанность.
Я подумал, что правозащитники, сидящие в зале, начнут сейчас недоуменно переглядываться друг с другом: в конце концов, не для того, чтобы хвалить власть, пришла сюда Людмила Алексеева. Но они только все внимательней и внимательней слушали ее, они ловили каждое слово, каждую букву — и это была буква закона:
— В нашей стране стал работать институт уполномоченного по правам человека. Это реальный шаг к обеспечению и защите прав граждан государства. Важным правозащитным институтом является президентский Совет по развитию гражданского общества и правам человека. Рискну назвать его общественным государственным органом, ведь состоит этот совет из гражданских активистов, а руководит ими советник президента. Президент периодически встречается с нами, членами совета, выслушивает наши доклады, которые мы сами решаем, про что будут, и дает свои поручения правительству и администрации исправлять выявленные членами совета нарушения прав граждан. Это совместные шаги общества и государства по построению в России действительно демократического правового и социального государства — такого, которое прописано в нашей Конституции!
Честно говоря, я и сам ждал от Людмилы Алексеевой других слов. Мне казалось, что они у нее обязательно найдутся: резкие, пронзительные, такие, какие может сказать только один человек в стране, и этот человек — она, Людмила Алексеева. И что всем вдруг станет стыдно, потому что нельзя не стыдиться, и что она скажет то, что так хотел сказать каждый из тех, кто сидел сейчас в этом зале.
Она цитировала Александра Герцена, который считал, что «России, чтобы стать свободной страной, нужно два не поротых поколения».
— Одно такое поколение,— говорила она,— выросло: я вижу это, глядя на молодежь в нашем гражданском обществе, на тех, кому сейчас около 25! Но в XXI веке история движется гораздо быстрее, чем во времена Герцена, и для созревания нашего гражданского общества не понадобится еще 25!
И в общем, было ясно, что до второго поколения Россия еще может попробовать дожить…
Людмила Алексеева вспоминала, как перед этой речью ей звонили разные друзья из НКО и просили сказать о том и о другом, и еще о третьем, и о четвертом тоже:
— Каждый убеждал сказать о тяжелом положении тех, кем он занимается: о заключенных, о многодетных семьях, о детях-сиротах, о людях с инвалидностью, содержащихся в интернатах, о больных, у которых нет возможности купить нужное им лекарство… Это море человеческого горя…
И что она поняла: на самом деле надо говорить «только о том, что необходимо для улучшения положения всех россиян»…
Она заканчивала:
— Это наша страна!.. И от нашего гражданского участия не меньше, чем от власти, зависит, какое будущее будет у этой всеми нами любимой страны!
Я видел, она за многое благодарна Владимиру Путину, и не все еще из этих благодарностей произнесла вслух. А не то что высказала все, что у нее накипело. Может, у нее и не накипело совсем, кстати.
Владимир Вавилов зачитал свое ответное слово по бумажке, и пока он читал, я все думал о том, как он стоял тогда под стенкой больницы, под окнами, где умирала его дочка, пятилетняя Анжела…Он говорил о другом и правильно делал, но я о другом совершенно не мог думать.
Владимир Вавилов закончил тем, что «вся страна гордится тем, что у нас такой президент!» Мог ли он закончить по-другому? Нет, не мог: во-первых, искренне думая, так считал, а во-вторых, надеется все-таки построить вторую очередь своего хосписа…
— Сен-Симон,— вдруг произнес Владимир Путин,— и другие социалисты-утописты, а потом и многие другие люди, которые искренне стремились к добру, мечтали о городах Солнце… Но таких городов нет и вряд ли когда-нибудь будут.
Идея заключалась в том, что «Колокол», в который звонил Герцен, «всегда будет нужен в любом обществе», потому что городов, где неукоснительно соблюдаются права человека, просто не существует:
— Вы знаете, это не секрет, в Штатах проводили на улице опрос прохожих,— продолжал Владимир Путин,— зачитывая им статьи конституции, собственно, Билль о правах Соединенных Штатов… И кто-то обещал вызвать полицию, кто-то говорил, что это является провокацией и что сейчас они позвонят в ФБР…
Примеров из российской действительности предсказуемо не нашлось.
— Мы вместе,— поддержал Людмилу Алексееву Владимир Путин,— сделаем все для благополучия и счастья России.
Разнесли шампанское, президент взял в свои руки руку певицы Дианы Гурцкой, которая, поняв, кто подошел к ней, стала говорить ему:
— Я счастлива, что я могу поддерживать вас!..
— Она хрупкая,— сказал и сопровождавший ее человек,— но сильная! Она в строю!
— Победы вам, Владимир Владимирович,— неслось со всех сторон от региональных уполномоченных по правам человека.— Мы с вами!
Разве можно было в этом хоть на секунду усомниться.
— Владимир Владимирович, может быть, подумать о масштабной амнистии в честь вашего избрания на пост президента? — вдруг спросил Владимира Путина немолодой правозащитник.
— Можно подумать,— неожиданно легко согласился президент.
— Это может стать хорошей традицией! — воскликнул обрадованный правозащитник, и я не очень понял: он сейчас, видимо, отдавал себе отчет в том, что Владимир Путин и дальше раз за разом будет становиться президентом?...
— Ну да…— рассеянно кивнул Владимир Путин.
— И милость к падшим призывал! — восторженно продекламировал правозащитник.— Да, Владимир Владимирович?!
— Конечно,— снова кивнул президент.
Казалось, ему хотелось прежде всего успокоить коллегу. А ведь на самом деле сейчас были произнесены важнейшие слова, и произнес их не правозащитник, а Владимир Путин.
— Я работаю на своем посту столько, сколько вы работаете на посту президента! — издалека обращала на себя внимание уполномоченная по правам человека Свердловской области.
Было ясно: раньше, чем он, она не уйдет, тем более после такого можно сказать, общения один на один.
Рядом с происходящим в инвалидном кресле сидела Людмила Алексеева, к которой подходили все без исключения присутствующие. Ее здесь уважали и почитали как небожителя. Да ведь она им и была. Она протягивала к этим людям обе руки. Она гладила их, пожилых, по головам.
— Желаем вам крепости! — говорили ей.
— Да, так и будет,— повторяла она.— А главное, вам!..
Она фотографировалась с правозащитниками, и Владимир Лукин, стоявший рядом с ней кричал:
— Знаете, как называется эта фотография?! Борщев с шампанским!
Валерий Борщев смущался и прятал бокал с шампанским за спиной, а вернее, за спинами — своих коллег.
Я тоже подошел к Людмиле Алексеевой и все-таки решился спросить:
— Не слишком ли миролюбивой была ваша речь? Не надо ли было заострить?
Люди, гудевшие, смеявшиеся вокруг вдруг затихли. И вообще, честно говоря, неожиданно наступила просто гробовая тишина.
— Ведь столько проблем… — по инерции пробормотал я, но этого она, кажется, даже не услышала. Впрочем, выяснилось, что она услышала все, что надо.
— Я так чувствую,— сказала Людмила Алексеева,— я не политик, и я не дерусь с властью.
Она помолчала, подбирая слова, и от этого тишина, мне показалось, уже просто звенела у меня в ушах.
— Я стараюсь власть убедить,— продолжила Людмила Алексеева.— Поверьте, это удается гораздо чаще, чем можно подумать!
Она снова замолчала. Продолжила, словно возражая уже не мне, а себе:
— Как я могу не быть благодарна?.. Я сказала: да, не надо думать, что все от власти зависит… Будет у нас гражданское общество — и власть вынуждена будет относиться к нему с почтением!
Она ведь хотела сказать, что гражданского общества у нас нет.
— Я жила в Казани,— добавила Людмила Алексеева, и я увидел, как она устала, и жалел теперь, что начал.
Но я же видел, что она не жалела:
— Я жила в Казахстане, я все видела… То, что происходит сейчас, не сравнить не только со сталинским тоталитаризмом, но и с брежневским застоем! Надо это понять!
Я поблагодарил Людмилу Алексееву и отошел от нее. Ей уже со всех сторон рассказывали, что все эти слова — на самом деле лучшая ее речь не только сегодня, а и вообще, может, в ее жизни… И что она сейчас дала всем великий урок, как исчерпывающе отвечать на этот вопрос, как думать об этом…
Она, мне казалось, хочет еще что-то добавить.
Впрочем, мне так казалось, когда она еще только произносила свою первую речь в этот день.
Нет, не добавила.