Спасательный цирк

Питерскому «Упсала-цирку» — 17 лет. За это время он нашел дом и спонсоров, добился международного признания, но гордится тем, что помогает хулиганам рассказать о себе людям.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 3

Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян  /  купить фото

«Упсала-цирк», репетиция. 2017 год

Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян  /  купить фото

«Упсала-цирк», спектакль «Эффект пинг-понгового шарика». Декабрь 2017 года

Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян  /  купить фото

ЕКАТЕРИНА ДРАНКИНА

На правом берегу Невы, рядом с полупрозрачным, украшенным заснеженными деревьями бизнес-центром «Зима», в собственной брезентовой палатке сидела уставшая вусмерть гадалка. Вокруг палатки царил нормальный такой городской балаган: прыгают акробаты, шастают на ходулях арлекины и пираты, все смеются, музыка грохочет. И только у измотанной гадалки в чалме очередь и все дико серьезно.

— Не надо мне про дорогу дальнюю! Конкретно говорите!

— Так рожать мне от него или нет?

— Пожалуйста! Ппжаалстаа! Меня последнюю примете? Я-за-муж-хочу!

Две клоунессы пытаются помочь подруге, отвлекая толпу на себя.

— Эй, народ! На спектакль пошли! Да бросьте вы! Не настоящая гадалка! Дурачимся мы, понимаете? Хулиганим…

«Упсала-цирк», цирк для хулиганов, который устраивает по нескольку раз в год этот балаган вокруг своего шатра на Свердловской набережной, существует уже 17 лет. Он ставит крутые спектакли, получил за них кучу международных наград (от эдинбургского фестиваля Fringe до немецкого Grenzenlos Kultur Mainz), регулярно прирастает несколькими десятками артистов-тинейджеров из неблагополучных семей, открыто отделение для особенных детей «Пакитан», будут открывать филиалы в отдаленных районах, а родной город, получается, хулиганить так толком и не научился…

Смысловая точка

— Знаете, кто хорошо объясняет про смысл? — спрашивает Лариса Афанасьева, директор и художественный руководитель «Упсала-цирка».— Про смысл отлично объясняет Горацио Черток, один мой знакомый крутой итальянский режиссер. Он со своим театром «Нуклео», в свое время смог изменить систему наказательно-воспитательных работ в итальянских тюрьмах. Он поставил «В ожидании Годо» в тюрьме, и вся итальянская элита стала стучаться в эту тюрьму, потому что получился какой-то невероятный шедевр. А начальник тюрьмы, когда увидел, что самый стремный заключенный в три часа ночи читает Беккета, офигел. И он спрашивает: «Горацио, что ты творишь? Почему у меня моральный урод, убийца читает Беккета по ночам?» И Горацио рассказал ему, а потом мне, почему он этим занимается. Он театральный режиссер — да? В театре какой показатель успеха? Твою фамилию пишут на афише сначала помельче, потом покрупней, а потом во всю дурь — и вот и вся крутизна. Цена билета, театральная премия, вот это вот все. А тут он пришел в тюрьму и спрашивает: «А вы, парни, чего хотите?» И ему отвечают: «А хотим мы, чтобы наши близкие и другие люди, перед которыми мы виноваты, посмотрели на нас по-другому. Увидели бы что-то другое, чем то, в чем мы виноваты перед ними». И он сказал: «Ни фига цель!» И он стал рубиться. Рубился-рубился, отдал свою жизнь, понимание, смыслы и прорубил вот такую красивую историю.

«Упсала-цирк» взялся за похожий проект пять лет назад. Лариса вместе с тремя воспитанниками цирка пришла в школу для малолетних преступников №1. Попала аккурат на день рождения школы. Со сцены женщина в форме говорила: «Поздравляю учеников закрытой спецшколы для учеников с девиантным поведением и с глубокой умственной отсталостью с юбилеем школы!» Ларису это впечатлило.

Потом уже с учениками разговаривала она. Она сказала им: «О вас там, за стеной, думают как о конченых уродах». Они сказали: «Да мы такие и есть».

Тогда она сказала: «Обещаю, что откроются ворота, придут люди и выслушают, что вы им имеете сказать о себе. Обещаю, что мы сделаем спектакль и что он будет крутой».

И пришлось сдержать это обещание: был сделан очень крутой документально-паркурно-цирковой спектакль «Точка». Ребята выступили в музее стрит-арта, несколько раз — в шатре «Упсала-цирка», спектакль номинировали на «Золотую маску».

А потом проект пришлось закрыть. Исправительную школу расформировали и перевели в Сланцы. Для Ларисы этот проект стал одним из самых важных в жизни.

— Зрители от чего находятся в обалдении? — говорит она.— От того, что это вообще не театральные ребята и от того, как они прекрасны в своей брутальности и нелюбви к миру, к людям. В принципе они внутренне этот мир каждую секунду посылают — впрямую и косвенно, и делают это великолепно.

Ничего подобного пока найти не удалось: хотели делать проект в закрытых школах Ленобласти, несколько раз связывались с комитетом по молодежной политике — не нашли отклика.

Девушки и хулиганы

Весной 2000 года Лариса Афанасьева ехала в троллейбусе по Невскому и, как в замедленной съемке, увидела в окне: светловолосая девушка кружилась на тротуаре на одноколесном велосипеде, а вокруг нее прыгали чумазые пацаны.

Когда чуть позже эти две девушки встретились — Лариса Афанасьева и Астрид Шорн, студентка берлинского Университета прикладных наук им. Алисы Саломон, которая приехала в Санкт-Петербург писать свой диплом,— у одной из них уже был этот флешбэк.

— Я помню, когда меня спросили, не хочу ли я встретиться с немецкой студенткой, которая делает цирк для уличных пацанов, я сразу подумала: вау! как круто! — вспоминает Лариса.— Мне именно понравилось, что это про уличных пацанов история, и я шла на эту встречу в Гостином дворе с мыслью: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть сейчас все будет по-настоящему! Потому что я вообще-то уже обозлилась на театр, цирк так просто ненавидела, а что касается социальных проектов, я очень боялась всяких питерско-московских тусовщиков, которые поперли тогда в социалку. Все же начали проэкты создавать в начале нулевых. Куда ни придешь — какую-то серую ерунду обсуждают: про освобождение НКО от пошлин и прочее».

Встреча оказалась стремительной. Хрупкая блондинка сразу перешла к делу:

— Привет, как дела? Ты готова?

—Нет, ну как это, поговорить же надо…

—А что говорить? Вот тут, возле Катькиного сада, детский рынок проституции, вот там пацаны клей нюхают — прям пойдем знакомиться и надо работать.

И они пошли.

—Тогда на Невском был один пацан — лет двенадцати, очень яркий,— рассказывает Лариса.— Он был такой: «Тетенька, дай денежек!» Ему говорили: «Нету денежек». И он сразу начинал гнать: «Эй, ты, коза! Да я тебя найду! Да я то, да я се!» И люди быстренько ему все отдавали. Он делал это так эпатажно, так круто — думаю, он на Невском был самым успешным в этом смысле. И я видела, как отлично Астрид этого парня обрабатывает — такая: «Эй, пацан, ну ты чего? Ладно тебе! Хочешь на велике покататься?»

За первые пять лет цирк сменил несколько десятков адресов — какие-то организации пускали к себе, потом закрывались, приходилось искать новое пристанище. По ходу придумали название цирка (производное от характерных для первых неудач звуков «упс» и чего-то вроде «ла»). Обрастали людьми.

Когда получили комнату в «Доме мира и милосердия», одна из преподавателей привела своих сыновей, студентов циркового училища, 18-летних Ярослава и Петра Митрофановых, и они до сих пор главные тренеры «Упсала-цирка».

— Братья Митрофановы, как и ребята все наши первые, пришли, конечно, из-за циркового реквизита,— вспоминает Астрид.— В Берлине в то время было модно кататься на моноцикле, жонглировать немножко, и я почти случайно взяла это с собой в Россию. Вообще-то я социальным театром собиралась заниматься, но по-русски очень плохо говорила, и вообще это все театральное не очень хорошо работало с подростками.

Когда жили в помещении Партии пенсионеров, где в стенах были дырки и их приходилось закрывать фанерой, чтобы дети не вываливались, начали искать спонсоров.

— Отлично помню нашего первого спонсора, его нашла Астрид,— рассказывает Лариса.— Я с ним потом познакомилась — это была такая настоящая фрау родом из ГДР, на кабриолете, в шляпе. Прислала она нам посылку,— а у нас дети голодные, раздетые,— мы бежим на почту, пыхтим от возбуждения — и находим эту посылку, а в ней… пазлы!

Если цирковую составляющую внесли братья Митрофановы, то две другие — социальную историю и то, что теперь называется новым цирком,— это от основательниц.

— В том, что наши цирковые занятия превратились в такую серьезную театральную штуку, конечно, это все Лариса,— говорит Астрид.— Я не любила цирк, и она не любила, и она принесла совсем другое содержание в эту работу: серьезную драматургию, театральную постановку. И я ей очень благодарна, потому что, если бы это был классический цирк, я бы вряд ли это долго выдержала. Наверное, написала бы диплом и уехала.

Астрид была почти дипломированным западным социальным педагогом и понимала одну очень важную вещь — про границы,— говорит Лариса.— Про то, как правильно помогать, как не дать себе почувствовать себя добреньким за чужой счет. Что нельзя, например, приглашать уличных пацанов к себе домой, не понимая, на что ты будешь готов завтра, послезавтра.

Я вот тоже не люблю, когда люди бросаются в крайности: когда работа — это «корпорация» или, наоборот, «семья». Мы понимаем, что у нас тут — пространство для творчества. И есть личная жизнь сотрудника, личная жизнь подростка.

У нас есть социальный работник, который тоже действует по регламенту: он приходит в семью каждого подростка, понимает, например, что его родители, может, и пьют, но опасности не представляют, и в случае зарубежных гастролей мы получим разрешение на выезд детей.

После того как цирк переехал в спортзал коррекционной школы №25, появился будущий «Пакитан» — первая группа «Упсала-цирка» для детей с особенностями.

— Эти ребята просто зашли в спортзал, взяли реквизит и стали заниматься,— вспоминает Лариса.— Не могли же мы им сказать: уйдите, это для хулиганов! Пришлось учиться, искать специалистов и делать вот эту историю тоже. Но это не отступление от темы хулиганов! Потому что кто сказал, что особенные дети не хулиганы? Они еще какие хулиганы!

Эффект одноколесного велосипеда

На репетиции спектакля «Эффект пинг-понгового шарика» трое решили построить живую пирамиду наоборот: в основании — смешная 14-летняя девчонка, дальше светловолосый юноша средней комплекции постарше и сверху — весь в бицепсах 27-летний атлет. Конструкция продержалась секунду и развалилась под дружный хохот.

Собрали как положено, но на сей раз парень, который делал над пирамидой сальто, приземлился атлету на руку. Что должен сказать хулиган в такой ситуации? А не хулиган что должен сказать? Совершенно противоестественным образом атлет отделывается простой констатацией: «Ты мне на руку прилетел», трясет кистью и продолжает работать.

— Люди слишком много внимания обращают на то, кто как себя ведет,— говорит Астрид,— а ведь это совершенно не важно, гораздо важнее, что за этим стоит.

Астрид ушла из цирка в 2005-м — устала. Немного занималась другими проектами (пока соответствующую организацию не объявили иностранным агентом), а сейчас вернулась к теме цирка, пишет о нем диссертацию.

— Вот это Коля,— представляет Астрид.— А второй — это Стас. Они из нашего первого набора. Им было по девять лет, когда мы познакомились. Болтались на улице, очень маленькие были для своего возраста, дома у каждого… тогда предприятия закрывали в Ленобласти, родители у всех в депрессии, не до детей…

Астрид таким образом, как куропатка от гнезда, отвлекает мое внимание от 14-летней девчонки — сегодня я уже наблюдала, как один из журналистов пытался подманить ее шоколадкой, рассчитывая заполучить героиню для репортажа. Девчонка, правда, схватила шоколадку и убежала, но журналисту все-таки мягко напомнили, что с несовершеннолетними общаться можно только в присутствии социального работника, и о личном, кто и что делал до цирка, что у кого дома, спрашивать несовершеннолетних нельзя.

— Меня можно спрашивать,— с вызовом и некоторой скукой говорит Наташа, преподаватель центра «Пакитан» — тоже девушка из первого набора «Упсала-цирка».— Только я вам ничего такого не расскажу. Проституткой не была, не пила, не курила, просто из многодетной семьи. Подруга меня привела, когда я была подростком, цирк тогда в моем районе находился во Дворце культуры…

Когда я спрашиваю про особенных детей, с которыми занимается Наташа, она оживляется:

— А потом мы проводили недельные мастер-классы для особенных детей в психоневрологическом диспансере, и я видела, как детям нравится заниматься. Подумала, что это очень несправедливо, что вот мы с ними позанимаемся неделю, а потом они опять будут сидеть одни в этом кошмаре. В итоге выучилась я сначала на учителя физкультуры, потом на олигофрено-педагога, работаю с такими детьми и здесь, и еще в спецшколе.

В последнее время «Упсала-цирк» раз в год проводит наборы в коррекционных школах, в центрах помощи семье и детям. Приходят в эти центры с недельными мастер-классами, а в последний день приезжают на цирковом автобусе и увозят всех, кто хочет заниматься.

Социальный работник Тася объясняет:

— Мы не говорим: «К вам пришел социальный проект, и сейчас мы всех вас спасем». Мы говорим, что единственный в мире цирк для хулиганов нуждается именно в таком человеке, как ты.

Тася проводит в цирке, наверное, больше всех времени: ходит по домам, оформляет документы, делает с детьми уроки, отводит и приводит…

— И еще я немножко жонглирую,— серьезно добавляет Тася.

Отборочного конкурса, по ее словам, не требуется, дети должны проводить в цирке шесть дней в неделю, при этом соблюдать условия: учиться в школе, не пить, не курить, в общем, лома желающих нет.

— Я знаю, что с улицы мы забрали очень мало людей, единицы,— говорит Лариса.— Остальные остались нюхать клей, заниматься проституцией, жить своей жизнью. Тридцать человек в год мы можем взять всего. Но для меня эта статистика не является чем-то печальным. Это не лишает меня энергии. Для меня это ок. Причем, спросили бы вы меня 15 лет назад, я бы сказала, что да, я расстраиваюсь. Но сейчас я понимаю, что нет, это нормально. Все эти количественные показатели — они зачем? Мы же не про количество. Мы вот про что: мы даем историю, которую люди смогут рассказать своим детям, внукам. У нас ведь уже взросленькие воспитанники, те, кто первым попал, и у них рождаются дети. И не важно, чем они стали после нашего цирка, успешные они в общем понимании, не очень успешные,— у них есть рассказ: я был цирковым артистом, я путешествовал. Это ведь что-то сногсшибательное. Это то, что дает невероятно много энергии. Мне вот очень было бы круто узнать такое про своего, я не знаю, прапрадеда, это дало бы мне невероятную силу…

Латекс и немножко нервно

Вера Жукова — молодая, успешная бизнес-леди, ради «Упсала-цирка» последнее время немного отошла от собственного бизнеса — благо там все налажено. Ее задача — масштабировать проект, и для этого она создает «школу нового цирка и цирковой педагогики».

Уже готовы методички для идеологов, тренеров, социальных работников, артистов и т. д. Осталось найти людей. Для начала Вера попыталась провести семинар для готовых профессионалов — руководителей цирковых кружков. И поняла, что поиск нужно продолжать.

— Оказалось,— говорит Вера,— совершенно невозможно с ними работать! Вот эта традиционная цирковая история — она очень агрессивная. Там есть четкое убеждение про национальную идею цирка, про то, что любой другой цирк — это проявление кризиса жанра (ну еще бы, люди сняли латекс, значит, у них явно проблемы). Традиционный цирк — это обязательно, чтобы было в латексе, серьезно, сложно и страшно. Актеры сломаны-переломаны, в 30 лет инвалиды. И там система диктует — не человек, не ребенок! А нам правда интересно, чего хотят дети. Современный цирк — это синтетическое искусство, и там есть место паркуру, брейк-дансу, стендапу — чему угодно, что конкретный артист любит и может.

Другая задача — и ее уже решает не только Вера, но и все остальные руководители — это финансирование всей этой истории. В основном цирк живет на деньги спонсоров. Это серьезная работа по работе с фондами, активный фандрайзинг. На государственные гранты «Упсала-цирк» при этом заявок не подает.

— Мы бы с удовольствием брали деньги у государства, это не принцип,— объясняет Лариса.— Просто сейчас это, как говорится, токсичные деньги, небезопасные. Если в будущем это изменится, мы первые будем кричать «ура» и побежим за ними.

Главные спонсоры — питерские предприниматели Игорь Водопьянов и Кирилл Шишков, владельцы группы «Теорема». Они появились в жизни «Упсала-цирка» в 2005 году и сделали для него самое важное: построили на территории своего бизнес-центра шатер. Позже удалось привлечь компании «Инвитро», «Меди», фонд Сбербанка «Вклад в будущее», компании Trinity, «Леруа Мерлен», фонд «Поколение АШАН», издательство «Поляндрия», Wintershall и некоторые другие. Но и самостоятельно зарабатывать цирк учится.

— На следующий год, например, у нас бюджет — 14 млн руб., и мы рассчитываем чуть больше трети покрыть сами. В этом году уже 30% сами покрыли, будем наращивать,— объясняет Лариса.

Например, существует проект «цирковые каникулы» — неделя платных занятий для всех желающих.

— У нас в постоянной труппе есть несколько хулиганов-самозванцев, оставшихся с этих цирковых каникул,— с удовольствием рассказывает Лариса.— Это очень круто, что такой микс происходит, всем от этого только кайф. Потому что когда обычные дети приходят на каникулы, я их спрашиваю: поднимите руку, кто из вас хулиган? И они такие все жмутся: нет, что вы, мы не хулиганы. И я им рассказываю про самых крутых хулиганов на свете — про Чарли Чаплина, Оззи Осборна, рэперов их любимых, которые не предали себя, смогли этому миру сказать: «К черту вас всех, хочу делать то, что я хочу делать».

Спектакль «Эффект пинг-понгового шарика» заканчивается, на сцену опрокидывается целый воз белых шариков.

Ошалевшие от восторга зрители лезут на сцену собирать шарики, бросаться бумажными самолетиками и пытаются повторить трюки из спектакля.

Лариса тоже не может выйти из зала — к ней отдельная очередь просителей: «А можно с вами? А можно к вам?» Никто, собственно, уходить и не торопится — еще будут пить чай и трепаться.

— У нас была история,— рассказывает Лариса за чаем,— сотрудничали с одним замечательным детским домом. Вышла завуч и говорит: «Что вы с детьми сделали, они наглые стали!» Я говорю: «Что, почему? Посылают вас, хамят?» А она говорит: «Паша смотрит мне в глаза и улыбается!» То есть, понятно, да? Дальше Паша либо продолжит смотреть в глаза и улыбаться, либо опустит глаза и перестанет улыбаться. Так вот, наша цель — сделать место, где можно иметь наглость улыбаться, где просто кайфово. Вот эта опция — чтобы было кайфово — она исключается всюду. Причем сознательно. Это же парадоксальная вещь, что все лишено счастья, и особенно школа. Она нагружена ответственностью, убогостью, бесфантазийностью, обязательностью. Задача ее — сказать: ты, маленькая тварь, должна научиться жить сейчас — жить и страдать. А мы для того, чтобы показать, что жить можно кайфово, можно хохотать! Работать — и от этого получать много удовольствия…