«У меня иногда возникает вопрос: пошел бы я вообще в эту авантюру?»

В 2017 году госкорпорации «Ростех» исполнилось десять лет. Ее гендиректор Сергей Чемезов в интервью специальному корреспонденту “Ъ” Ивану Сафронову рассказал, как изменилась его жизнь после санкций, о проблемах и успехах импортозамещения, о судебных разборках с компанией Siemens и о перспективах консолидации всего российского авиастроения. Он заверил “Ъ”, что у него нет премьерских амбиций и что избирательный штаб Владимира Путина возглавит другой человек.

— Чем для вас запомнился 2017 год?

— Если говорить в целом о событиях в стране, то это, конечно, победа наших вооруженных сил в Сирии. Она не окончательная, но тем не менее основные боевые действия прекращены. И наше оружие показало себя очень неплохо: можно сказать, прошло боевое крещение. Результатом стала активизация переговоров по линии военно-технического сотрудничества со странами Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии. Вторым событием я бы назвал разворот нашей страны к цифровой экономике. «Ростех» вместе с «Росатомом» отвечает за разработку и реализацию программы «Цифровая экономика» в части исследований и создания технологий для новых рынков. Наши решения уже применяются в сфере электронного правительства, защищенных систем хранения данных, электронного здравоохранения и образования, обеспечения «умной» инфраструктуры городов, робототехники, медоборудования и многого другого. В рамках стратегии «Ростеха» эти отрасли являются ключевыми с точки зрения нашего развития, освоения новых рынков.

Много хороших новостей в этом году были связаны с текущей деятельностью корпорации. Во-первых, состоялся первый полет среднемагистрального самолета МС-21. Это большое событие для всей российской авиации и для «Ростеха», который выступает интегратором множества систем. Наша Объединенная двигателестроительная корпорация (ОДК) сделала для МС-21 новый турбореактивный двухконтурный двигатель ПД-14, он прошел летные испытания. Другим важным событием в авиации стал первый полет нашего А-100, российского самолета радиолокационного дозора. Вообще по радиоэлектронному кластеру мы серьезно продвинулись, увеличили долю гражданской продукции. Активно продвигаемся в развитии экосистемного проекта «Умный город». Проекты по внедрению технологий «Светлого города» стартовали в Улан-Удэ, Нижнем Тагиле, в Москве. Это и освещение, и умные светофоры, и транспортные системы. Ну и провели ряд сделок, направленных на развитие частно-государственного партнерства. В капитале нашего холдинга «Вертолеты России» появился РФПИ и иностранный инвестор, договорились об увеличении доли частного инвестора в концерне «Калашников».

— Каких финансовых показателей «Ростех» ждет по итогам года?

— По предварительным ориентирам выручка составит около 1,5 трлн руб., в 2016 году было 1,26 трлн руб. При этом уже сейчас можно констатировать серьезный рост «гражданки» — примерно на 20% по сравнению с предыдущим годом. Ожидаем, что выйдем на цифру 460–470 млрд руб. В этом году «Ростеху» исполнилось десять лет, и мы посчитали, что общая стоимость активов по сравнению с 2007 годом выросла в три раза, достигнув отметки 3 трлн руб. Хотя по факту рост еще выше. Цифра 1 трлн руб., с которой мы начинали,— это балансовая стоимость, которая была только на бумаге. Когда мы провели первый аудит и столкнулись с реальными цифрами и фактами, я очень удивился: многое не стоило того, что было написано. За десять лет мы проделали огромную работу. Сегодня качество наших активов совсем иное. В развитие наших предприятий за время работы корпорации инвестировано более 1 трлн руб.

— К сокращению военных заказов готовы?

— Мы должны увеличить долю гражданской продукции до 50% к 2025 году — тогда у нас есть шанс выжить, потому что опираться только на производство военной продукции, наверное, уже нельзя. Но печальный опыт 1990-х годов говорит, что вряд ли мы сможем нормально существовать при нулевом гособоронзаказе.

— С 1 января 2018 года начнет действовать новая госпрограмма вооружений. На что «Ростех» может рассчитывать?

— По нашим подсчетам, каких-то сильных сокращений по объемам не произойдет: за десять лет на наши предприятия придется примерно одна треть всех средств госпрограммы.

— Импортозамещение газотурбинных установок для кораблей ВМФ идет без сбоев?

— Сейчас на испытательном стенде ОДК «Сатурн» проводятся испытания этих двигателей. В следующем году мы приступим к серийному выпуску корабельных газотурбинных установок. Сможем удовлетворять любые потребности ВМФ в газотурбинных двигателях и агрегатах на их основе, полностью нивелировав зависимость от украинских поставщиков.

— А импортозамещение по другим отраслям как ведется? Все безболезненно?

— У нас есть сложности с энергетическим оборудованием, это не секрет: сейчас все большие турбины производятся западными игроками типа General Electric или Siemens. Потребность в станциях у нашей страны огромная: надо строить новые, модернизировать старые… А в основном генерирующее оборудование западное. И надо нам уходить от этой зависимости, чтобы нас больше не пугали санкциями и судами. Эта работа в «Ростехе» ведется на базе ОДК. В ближайшие два года мы представим образцы российского генерирующего оборудования, в том числе и турбин.

— Почему тогда нужно было связываться с турбинами Siemens и заключать контракт уже после вхождения Крыма в состав России в 2014 году?

— Нас пытались поставить в безвыходное положение: сказали: мы будем работать у вас в стране, но по своим правилам. И тем самым не оставили выбора, ведь подходящее оборудование производят американцы, немцы и итальянцы. Куда ни кинь — везде клин. В свою очередь, мы прежде всего думали о наших гражданах. Если говорить с позиции общечеловеческих ценностей, то какая разница, где живут люди? Хоть в Крыму, за Уралом, на Дальнем Востоке, в Тамани. И если у этих людей нет возможности ни помыться, ни согреться, нет электричества, вода не подается, то как им выживать? С этой точки зрения, в какой регион поставлены турбины — вообще не имеет никакого значения. А на Западе обо всем этом забывают — права человека тут уже не играют никакой роли. Главное — санкции. Кстати, когда США и ЕС ввели ограничения, мы предлагали Siemens забрать турбины, выкупить их у нас, но они отказались.

— Чем мотивировали?

— Они сказали, что не будут платить за хранение и транспортировку поставленного оборудования и готовы выкупить его только по цене контракта, не более. А кто нам возместит наши затраты? Мы за свой счет? Нет. Поэтому объявили конкурс и продали это оборудование.

— А чем вся эта история может закончиться?

— Siemens — серьезная компания, ей тоже не с руки ссориться со всеми, да и российский рынок немаленький. Честно, мы не хотим конфликта, хотя ответные претензии им тоже предъявили, поскольку определенный ущерб своими действиями они нам нанесли. Но отказываться от идеи подписать мировое соглашение не будем.

— Сроки запуска станций в Крыму не сдвигаются?

— Первые пусковые операции — так называемый розжиг — предусмотрены в феврале 2018 года, далее будут проводиться пусконаладочные работы.

— Вы находитесь под персональными санкциями. Это вам жизнь усложняет?

— Я за свою жизнь столько поездил по миру, поэтому никакого ущемления не чувствую. Мне никто не запрещает поехать за границу: в Африку, в Арабские Эмираты, в Юго-Восточную Азию… В России много интересных мест: я, к сожалению, и, даже к стыду своему, многого и не видел и не знал, потому что не было времени. А сегодня есть возможность побывать в удивительных местах России: у нас очень красивая страна, есть где отдохнуть, порыбачить и поохотиться.

— А госкорпорации как при санкциях живется?

— Здесь лукавить не буду: они влияют на нас негативно. Мы потеряли ряд рынков, в том числе американский, если говорить о продукции «Калашникова». Но взамен нашли другие точки сбыта продукции в Латиноамериканском регионе, в арабском мире… Я понимаю, что все эти санкции — это конкретный пример недобросовестной конкуренции. Они стараются оказывать давление, понимая, что наше оружие очень конкурентоспособное, по цене более дешевое, а по качеству не уступает аналогам из Америки или Европы, а зачастую и превосходит. Естественно им это не нравится, ведь они теряют рынок.

— В конце января—начале февраля следующего года США планируют ввести новый пакет ограничительных мер.

— Там будут болезненные для нас точки. Удар будет наноситься не только по логистике наших перевозок, но и коснется, по всей видимости, наших партнеров.

— И как быть в такой ситуации?

— Будем работать, искать варианты выхода из ситуации.

— Все эти санкции надолго?

— Думаю, что их отменят уже не при нашей жизни. При вашей, может быть, при моей — точно нет.

— То, что частные акционеры концерна «Калашников» Андрей Бокарев и Искандер Махмудов ушли из этого бизнеса, как-то связано с санкциями?

— Бокарев и Махмудов являются совладельцами крупного многопрофильного холдинга и приняли решение сконцентрироваться на других отраслях, в частности, металлургии и машиностроении. А Алексей Криворучко сфокусируется на развитии концерна «Калашников». С санкциями связи нет, это решение они приняли задолго до этого. Уже есть решение правительства о том, что мы продадим дополнительно 26% минус одна акция концерна, а у нас останется 25% плюс одна акция. Итого у Алексея Криворучко будет 75% минус одна акция. Он себя зарекомендовал как грамотный и прогрессивный руководитель, который тяжелый актив смог превратить в крепкий бизнес.

— Какие еще предприятия готовы приватизировать?

— Когда создавался «Ростех», то мы говорили о том, что госкорпорация будет фабрикой по созданию высокотехнологичных производств и активов, которые были бы интересны инвесторам. Скажу откровенно, на этапе создания госкорпорации таких активов почти не было. Когда же актив достигает определенного этапа развития, тогда появляется интерес у инвесторов и его можно продать. У нас совсем нет цели держать все в своих руках. Начали с АвтоВАЗа — сегодня уже 75% продано, у «Ростеха» остался блокпакет. Концерн «Калашников» — у нас тоже останется 25%. В ВСМПО-АВИСМА у нас 75% принадлежит частному инвестору. Значительный пакет акций у немецкого Daimler в капитале КамАЗа. Опять же, есть пример с «Вертолетами России». Некоторые активы мы вообще будем продавать полностью, но это, разумеется, не коснется оборонного производства. А вот предприятия, которые производят только гражданскую продукцию,— запросто. Например, у нас есть «Национальная иммунобиологическая компания». Недавно приняли решение о том, что «Марафон-групп» Александра Винокурова войдет в капитал. В подобных чисто гражданских проектах мы можем полностью выйти из капитала.

— А вообще частные акционеры охотно идут на сделки? Или приходится уговаривать?

— Частные акционеры идут охотно, но я не хочу их сейчас называть. Мы находимся со всех сторон под санкциями — зачем подставлять людей?

— Переданный вам «Уралвагонзавод» по-прежнему в тяжелом состоянии?

— Процесс передачи довольно долгий, фактически акции УВЗ перейдут к нам только в начале 2018 года. Но, конечно, мы уже серьезно работаем с этим активом. Основные долги были связаны с тем, что продукция УВЗ была нерентабельной. Процесс был построен таким образом, что компания производила вагоны и у себя же их и покупала. На тот период вагоны практически не продавались, так как не было законодательно закреплено ограничение срока их службы. Железнодорожные перевозчики сами принимали решение об окончании срока эксплуатации, и могли использовать их до тех пор, пока вагоны совсем не развалятся и колеса не отлетят. Сейчас сроки их службы ограничены. Мы планируем продать компанию «УВЗ-Логистик», она сегодня владеет 27 тыс. вагонов. Там основной долг около 28 млрд руб. плюс около 90 млрд руб. поручительств. В результате продажи значительно снизим кредитную нагрузку.

— Бронетанковый холдинг создавать не будете?

— Если бы «Уралвагонзавод» был в нормальном финансовом состоянии, то можно было бы и объединить. Но поскольку и «Курганмашзавод» весь в долгах, и «Уралвагонзавод», то сейчас это не так актуально. Если они объединятся, то могут и утонуть — и вытащить их из ямы будет уже очень сложно.

— Сколько времени потребуется, чтобы привести их в чувство?

— Полагаю, не менее трех-четырех лет. И только после этого можно будет думать про холдинг.

— Интерес к Объединенной авиастроительной корпорации по-прежнему есть?

— Если говорить обо всех структурах, которые не входят в корпорацию, то ОАК — наиболее близкая к нам компания. Около 70% всех комплектующих делается у нас: двигатели, авионика, композиты, агрегаты… Мы друг без друга жить не можем.

— Что даст вхождение ОАК в «Ростех»?

— Мы сейчас говорим гипотетически, решения по вхождению ОАК нет. Но если решение будет принято, появится единая компания, типа Boeing или Airbus. Полный цикл производства в одних руках и в одном месте. В этом случае, наверное, такая объединенная компания будет больше интересна для инвестора, чем раздробленная.

— Думаете, что авиационные активы имеет смысл приватизировать?

— Конечно. Такая конфигурация будет однозначно интересна инвесторам, в том числе иностранным.

— По срокам понимание есть?

— Пока все на стадии обсуждения. Я, честно говоря, опасаюсь что-либо предпринимать и форсировать процесс. Надо понимать, что это еще один весьма тяжелый хомут. Сейчас нам надо разбраться с «Уралвагонзаводом» и «Тракторными заводами», в частности, с «Курганмашзаводом».

— Вы упомянули, что удалось продать 12,5% акций «Вертолетов России» катарскому фонду, сколько вообще хотите продать?

— Максимум 49%, чтобы контрольный пакет оставался у нас.

— Были разговоры, что Индия заинтересована во вхождении в проект.

— Там один из индийских коммерсантов высказывал желание поучаствовать в приватизации холдинга, но пока дальше разговоров дела не дошло.

— Реально еще хотя бы 12,5% продать в 2018 году?

— Не исключаю, что это может быть даже российский инвестор. Сейчас ситуация такая, что многие бизнесмены выводят свои средства из западных банков и стремятся их куда-то вкладывать. Понятно, что инвестиции в оборонный холдинг — это небыстрый возврат средств. Но мы в своей стратегии утвердили ежегодный рост в 17% — и ниже этого порога не опускались. В 2017-м у нас даже чуть побольше будет.

— Согласитесь, «Вертолетам России» сейчас тяжеловато в плане сбыта продукции. Это связано с сокращением заказа со стороны Минобороны РФ?

— Даже не в этом дело. Рынок средних и тяжелых вертолетов насытился, нужно время для того, чтобы у заказчиков — в том числе иностранных — вновь появилась потребность в закупках этой техники.

— В каком состоянии сейчас проект по созданию совместного радиоэлектронного предприятия с АФК «Система»?

— Нет окончательных решений. Поэтому не совсем корректно говорить сейчас о партнерстве с конкретной компанией. Наша цель — создание крупнейшей технологичной компании по разработке и производству ЭКБ. Основой для этого станут наши радиоэлектронные активы. Пока мы рассматриваем разных инвесторов и партнеров, и российских, и зарубежных. Что касается АФК «Система», в связи с последними событиями и судебными разбирательствами, мы пока заморозили проект. Но не отказались: у «Системы» есть ряд предприятий, которые производят электронную компонентную базу, есть такие и у нас. И если мы их объединим, то это будет одно из самых больших и реально работающих предприятий.

— Какие активы в первую очередь вас интересуют?

— Группы «Микрон» и НИИМЭ.

— А с вашей стороны?

— Предприятия «Росэлектроники» в части электронно-компонентной базы.

— Когда хотите этот проект разморозить?

— Сейчас «Роснефть» и АФК «Система» договорились о мировом соглашении. Как только будет готово судебное решение, тогда и возобновим переговоры.

— Какие задачи ставите спецэкспортеру российских вооружений «Рособоронэкспорту» с учетом непростой внешнеполитической ситуации?

— Я вижу смысл делать упор на сервисное обслуживание — мы начали работать в этом направлении, но пока эта сфера серьезно не охвачена. Объемы у нас и так росли, и это направление было далеко не приоритетным. Сегодня на этом необходимо конкретно фокусироваться, потому что поставка запчастей и оказание сервисных услуг по объемам вполне сопоставимы с продажей готовых изделий. Мы стремимся заключать контракты полного жизненного цикла. «Рособоронэкспорт» уже на этапе продажи изделия указывает в контрактных обязательствах, что наши холдинги обязуются осуществлять сервисные услуги и ремонт на протяжении всего периода эксплуатации изделия. Одной из наиболее эффективных схем является создание совместного предприятия, в которое входит «Рособоронэкспорт», местная компания заказчика и наш холдинг.

— Вопрос геополитический: в чем выгода России в поставке Турции зенитного ракетного комплекса С-400 «Триумф»?

— Это первая страна НАТО, приобретающая нашу новейшую систему противовоздушной обороны С-400.

— Они приобрели четыре дивизиона?

— Да, на $2,5 млрд.

— А кредит со стороны РФ?

— Российский и турецкий Минфин уже завершили переговоры, осталось только утвердить финальные документы. Могу сказать, что 45% общей суммы контракта они выплачивают в качестве аванса, 55% — российские кредитные средства. Первые поставки планируем начать в марте 2020 года.

— В каком состоянии находится «Станкопром»? Планировалось сделать эту структуру локомотивом станкостроения, но пока как-то не очень получается.

— К сожалению, те активы, которые нам попали, да и сама отрасль находились в глубочайшем кризисе, и восстановить их было невозможно. Сейчас мы идем по пути реализации конкретных точечных производств и инвестпроектов. В рамках этих проектов проводится техническое перевооружение и модернизация станкостроительных заводов в Рязани, Липецке и Перми. И в этой сфере мы понимаем, как важно развивать частно-государственное партнерство. С компанией «Стан» у нас есть конкретные совместные проекты, например, создано СП по производству высокоточных деталей на базе Савеловского машиностроительного завода. Но сами станки у нас производятся не только там, но и на других предприятиях. Есть Ковровский электромеханический завод, там совместное предприятие тоже сделали с японцами, и производим там станки.

— Резонансным вышел проект по строительству мусоросжигателных заводов: еще недавно жители Москвы жаловались на странный запах «кислой капусты», говорили, что мусор горит.

— По утвержденным планам мы будем создавать пять заводов: четыре под Москвой и один в Казани. В целом по России ежегодно вырабатывается более 60 млн тонн мусора. Уничтожается и перерабатывается всего около 10%, все остальное закапывается — по этому показателю мы находимся где-то на уровне африканских государств. А, например, Швейцария ни грамма не закапывает в землю, они все перерабатывают, а все, что невозможно переработать, сжигают. Вот эти мусоросжигательные заводы, которые в Швейцарии создали с помощью швейцарско-японских технологий, мы и взяли за основу. Мы провели большую работу, проанализировали влияние на экологию, возможные объемы переработки, и пришли к выводу, что эти технологии самые качественные, дают минимальный выброс в атмосферу. На уровне выхлопов от современного автомобиля.

— Возникает вопрос о сортировке мусора. У нас все привыкли, что мусор надо складывать в кучу, в одно место и без всякой сортировки. Вот что с этим сделать? Некоторые общественные организации против ваших заводов выступают постоянно.

— Честно говоря, вызывает сомнение объективность подхода некоторых так называемых борцов за экологию, особенно зарубежных. Они предпочли бы, чтобы мы продолжали закапывать мусор в землю, нежели поддержать проект, который нацелен на изменение ситуации в стране. Люди будут продолжать дышать, пить воду, которая течет рядом с этими свалками. Это их не интересует. Согласен, что идеальная картина мира — раздельный сбор и 100% переработка. Но эти мечты разбиваются о реалии нашего мира. Только подумайте, кроме четырех различных ящиков во дворе нужно иметь четыре корзины у вас в доме. А если девять человек дисциплинированно разделят стекло и пластик, а десятый скинет в общий бак пищевые отходы — все насмарку. Чтобы приучить наш народ к раздельному сбору мусора, нужны десятилетия. Но мы уже встали на этот путь! Уже с 2018 года начнет применяться система раздельного сбора по всей России, пилотные проекты уже запущены в ряде городов Московской области. Наша идея — реализовать комплексную систему обращения с отходами. Она включает в себя раздельный сбор на уровне жителей, сортировочные центры, вторичную переработку и переработку в энергию и сырье.

— А как быть с мусором, который находится не в Московской области и не в Казани?

— Самое наибольшее сосредоточение мусора вокруг Москвы. Столичный регион вырабатывает где-то одну шестую часть всего мусора по нашей стране, примерно 11 млн тонн ежегодно. Чтобы уничтожить мусор полностью, нужно построить в области еще минимум четыре завода — и тогда мы приблизимся к нулевому захоронению. А в Казани уже после строительства первого завода будет нулевое захоронение, потому что там этот завод обеспечит полностью утилизацию в ноль и ничего закапываться не будет.

— Другой ваш проект связан со строительством роддомов в регионах РФ — здесь какие результаты?

— Эта программа для нас не менее важна, чем исполнение гособоронзаказа. Сейчас мы сдаем очередные три объекта — в Ульяновске, Архангельске и Тамбове, на днях сдали в Якутске. Речь идет о поручении президента. Минздравом разработана программа, цель которой — повысить доступность медицинской помощи для женщин и новорожденных. «Ростех» от лица государства выступает заказчиком. Строятся именно не роддома, а высокотехнологичные медицинские центры. Там специальное оборудование, которое позволяет выхаживать детей со сложными перинатальными патологиями. Общий объем финансирования программы — 36 млрд руб., из них более 13 млрд — это стоимость медицинского оборудования. Проект масштабный, трудный, требующий серьезных ресурсов, компетенций, умения находить общий язык с губернаторами, если хотите. Кто подобное может реализовать? В ряде регионов мы фактически финансируем многие работы за свой счет. Наш холдинг «Швабе» производит передовое неонатальное оборудование, которое поставляется в Европу и точно такое же — в наши центры. В целом программа выполнена более чем на 90%. Уже построено десять центров, которые могут принять 45 тыс. пациентов в год. Еще пять центров почти завершено и будет сдано в ближайшее время. Кстати, в клиниках, возведенных корпорацией, уже появились на свет более 20 тыс. детей.

— Вы десять лет возглавляете «Ростех». Были моменты, когда вы думали: вот если бы я вернулся на пять лет назад, то сделал бы что-то по-другому.

— Мне кажется, что сделано, то сделано. И, наверное, жалеть о чем-то не приходится. У меня иногда возникает другой вопрос: пошел бы я вообще в эту авантюру с «Ростехом»? Я, честно говоря, не предполагал, в каком состоянии находятся те предприятия, которые нам передали. Первоначально была идея взять максимум десяток предприятий: КамАЗ, АвтоВАЗ, «Вертолеты России». Потом уже появились целые кусты и отрасли, которые нам передали. Со всем этим пришлось разбираться.

— У Сергея Чемезова есть политические амбиции? Политологи считают, что вы могли бы стать премьером.

— Честно? Нет у меня таких амбиций. Я никуда не собираюсь идти. Мне нужно довести все до ума, сделать так, чтобы в «Ростехе» все работало как часы, создавался высокотехнологичный конкурентный продукт, и все это приносило прибыль.

— И избирательный штаб Владимира Путина тоже не будете возглавлять?

— Да нет, что вы! Там есть кому возглавить (смеется).