"Прошлое висит на нас гирями"

В "Редакции Елены Шубиной" вышел новый роман-нон-фикшен Павла Басинского "Посмотрите на меня". История русской студентки Лизы Дьяконовой, погибшей при странных обстоятельствах в 1902 году в Тироле, дала автору толчок для размышлений о женских судьбах в России — век назад и сегодня

Павел Басинский — писатель, документалист, литературовед, лауреат "Большой книги" за роман "Лев Толстой: бегство из рая",— на этот раз исследует "незнаменитую судьбу". Новую работу писателя уже окрестили "романом о первой русской феминистке". С точки зрения рынка так роман, конечно, удобнее продавать. но суть, как обычно, сложнее. Документальный роман Павла Басинского "Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой" основан на личном дневнике обыкновенной русской девушки, жившей на переломе эпох, в конце XIX — начале XX веков. Она вела дневник с 11 лет, размышляя о своем предназначении, о нежелании следовать правилам и стандартам, которые навязывают семья и общество. После ее внезапной и загадочной смерти дневник был опубликован и даже имел некоторый успех — ее недолгая жизнь, описанная ею самой в нескольких тетрадях, заслужила внимание самого Василия Розанова, он называл его лучшим произведением в отечественной литературе, написанным женщиной.

Дневник вызвал широкий общественный резонанс в начале XX века. Однако следом пришли революционные времена, беспощадные к девичьим сочинительствам, и о дневнике забыли. Писатель признается, что все началось с фотографии девушки на обложке дневника. Басинский приобрел это старинное сочинение, хотя прежде даже не слышал имени своей будущей героини. В то время писатель работал над очередной книгой о Льве Толстом, но вскоре разыскал архив Дьяконовых и всерьез увлекся новым материалом.

— Ваш роман начинается с рассказа о трагической смерти Лизы. Сразу ошарашить, испугать — это литературный крючок, сознательный прием?..

— Я просто не люблю биографии, которые начинаются "Иван Иваныч Иванов родился 8 февраля такого-то года в селе таком-то, родители такие-то". Я считаю, что надо всегда начинать с самого интересного в жизни человека.

«Нужно перестать стесняться своего происхождения»

Самое интересное событие в жизни Толстого — это его уход Безусловно, это же и самое загадочное событие. Поэтому я начинаю книгу "Лев Толстой: бегство из рая" с его ухода из Ясной Поляны. А самым "интересным", если будет уместно так сказать, самым ярким событием в жизни Лизы стала ее смерть в Тироле. Потому что все остальное — учеба на Высших курсах, учеба в гимназии,— это все достаточно типично для девушки того времени. Она не одна была такая. А вот погибла она необычно.

— Второкурсница юридического факультета Сорбонны, Лиза гостила у тетки в Тироле и пропала. Ее тело нашли через месяц — она лежала обнаженная, без следов насилия, на краю водопада. Одежда была аккуратно связана в узел. Из травм — перелом ног. Тогда следствие не пришло к однозначному мнению, что произошло с этой девушкой. А для вас важно понять, что случилось?

— Важно. Но я не могу найти ответа на этот вопрос, и никто не сможет уже объяснить. Это загадка для всех, и она неразрешима. С какой стороны ни подойди, не получается ни самоубийства, ни несчастного случая. Если она решила совершить самоубийство — очень странно; она прыгнула с небольшой высоты, сломала себе ноги и умерла, видимо, от болевого шока и разрыва сердца. Иначе бы она кричала так, что услышали бы в гостинице, тем более это недалеко было. Плюс зачем совершать самоубийство и при этом раздеваться, связывать одежду в узел и аккуратно класть ее рядом? Непонятно. Если несчастный случай — случайно упала,— зачем перед этим разделась? Некоторые предполагали, что она хотела в этом водопаде искупаться, но температура была от плюс одного до минус одного. Не купаются в водопаде при такой температуре в горах. Брат предполагает, что она хотела перейти ручей и пойти по другой стороне, и поэтому разделась и сняла обувь. Но она бы себе ноги в кровь изранила, а пока связывала одежду в узел, продрогла бы до костей. Я знаю, что такое горы, я в свое время занимался горным туризмом. И вот так с какой стороны ни подойди — непонятно, что произошло.

— Из-за того, что ответа нет, у вас как у исследователя возникает ощущение недосказанности...

— Как раз вполне досказанность. Этот странный уход из жизни выглядит завершением дневника русской женщины, как это ни печально. Именно этот уход из жизни — необычный, странный — становится последней точкой в ее дневнике. Там же, понимаете, еще очень важный момент — она ведь была крещеной, ее похоронили на православном кладбище в Нерехте, с крестом. А самоубийц вообще-то так не хоронили. Конечно, договаривались, там была такая лазейка — если самоубийство совершено в состоянии умопомешательства или в состоянии тяжелой болезни, то вроде как не самоубийство. Но тем не менее для Лизы, если бы это было очевидное самоубийство, это был бы грех. А так вот непонятно... Несчастный случай.

— Был ли какой-то переломный момент, после которого вы поняли, что книга состоится?

— Во-первых, я нашел архив Дьяконовых, потому что материала одного дневника было явно недостаточно. И потом я не принадлежу к тем писателям, которые говорят "не пишется", "нет вдохновения", я, честно говоря, ремесленник в этом плане. Если я решил написать книгу, то я уже над ней работаю. Встаю рано утром, по 5-6 страниц каждый день пишу — я заставляю себя писать, как завещал нам Флобер и вообще другие хорошие писатели. Это вот Толстой мог позволить себе: хотел не писать — не писал, хотел писать — писал, хотел пахать — пахал...

У меня опасения были другие: насколько я могу понять Лизу? Все-таки, когда пишешь роман, ты вживаешься в своего персонажа. И, скажем, вживаться в Толстого мне, как это ни нескромно звучит, несложно. Он мне близок по складу его ума, критического, максималистского. А вживаться в сознание, душу совершенно незнакомой девушки мне было сложно. И вот этот момент меня волновал: не напутаю ли я чего-то. Но у меня были консультанты, которые мне подсказывали.

— Знатоки девичьей психологии?

— Не будем распространяться. Этот главный посыл ее дневника — "посмотрите на меня" — он свойствен вообще-то всем людям. Мы все хотим, чтобы на нас посмотрели, чтобы нас оценили и чтобы мы для этого ничего не делали. Это была ее ошибка. Потому что распространенная ошибка многих — и девушек, и юношей, и мужчин, и женщин, и взрослых, и юных,— это само ожидание того, что твою тонкую, глубокую душу поймут и сами к тебе придут и скажут: "Какой ты интересный, какой ты умный". А этого обычно в жизни не происходит, потому что никто не обязан тебя "понимать". Психологи утверждают, что духовная жизнь человека не отражается на его внешности. И когда мы смотрим на другого, мы вкладываем в него собственную духовную жизнь, которую мы единственную знаем, свой опыт. Поэтому не надо бояться рассказывать чужому человеку о себе, не нужно бояться идти на общение. Синдром "посмотрите на меня" — он свойствен многим, особенно в юные годы. Люди очень страдают от этого. Они ждут понимания, вместо того чтобы просто открыться самим.

— Можно ли в таком случае сказать, что вы в Лизе себя воплотили?

— Ну да, "мадам Бовари — это я". Мне было свойственно это в отрочестве, я тоже был таким замкнутым мальчиком, мне и сейчас довольно тяжело идти на общение с незнакомыми людьми. Это серьезная психологическая проблема. У кого-то это даже перерастает в психическую болезнь, как у Лизы. В результате на нее "посмотрели", когда ее нашли голой на уступе водопада, только тогда это произошло по-настоящему, чего она так хотела.

— Дневник Лизы Дьяконовой состоит из трех частей: в так называемой ярославской части она пишет о своих ранних годах, в петербургской — об учебе на Высших Бестужевских курсах. И, наконец, третий, парижский, дневник представляет по форме настоящий роман. Какая из частей стала для вас базовой?

"Каких только словечек не прикукобишь"

— Мне было интересно разобраться в узелках парижского дневника и понять, где тут вымысел, где правда. Я работал как дешифровальщик. Что там происходило с ней в Париже на самом деле? Ведь она очень интересные вещи описывает. Бал интернов, например, я читаю его и вижу, что это бал сатаны Булгакова, который еще не написан, и просто один к одному сцена из фильма "С широко закрытыми глазами" Стэнли Кубрика, который еще не снят. Это настолько мощная сцена греховная, страшная! Мне интересно: это было на самом деле или она придумала все это?.. Я думаю, все-таки это было на самом деле, такие игры действительно были у интернов-психиатров.

— Лиза жила как раз во времена Льва Толстого, о котором вы столько писали, он был тогда в зените славы. Была ли она "толстовкой", повлиял ли на нее великий современник хотя бы каким-то образом?..

— Я в очередной раз столкнулся с жертвой "Крейцеровой сонаты". Как Ленин говорил: "Меня перепахала "Что делать?" Чернышевского". Две книги были в XIX веке, которые реально меняли судьбы людей. Это "Что делать?" Чернышевского и "Крейцерова соната" Толстого. Я других не могу назвать. "Что делать?" — это книга, где была сформулирована тема фиктивных браков, когда юноша венчался с девушкой с тем, чтобы освободить ее от опеки родителей, а потом предоставлял ей свободу действия. Это история Лопухова, Кирсанова и Веры Павловны. Этой модели в обществе не было, пока не появился роман Чернышевского. Потом это стало поветрием, появились сплошные фиктивные браки. А ведь это серьезный поворот для общества.

"Крейцерова соната" — наоборот, когда она вышла, молодые люди стали отказываться от браков, потому что в основе браков, писал Толстой, лежит половой инстинкт, и для того чтобы сохранить чистоту и нравственность, не надо жениться, не надо выходить замуж. В этом смысл "Крейцеровой сонаты", Толстой это на пальцах объясняет в послесловии.

Лиза Дьяконова, прочитав "Крейцерову сонату", не позволяла себе до Парижа ни в кого влюбляться и дала себе зарок, что она никогда не выйдет замуж. В результате влюбилась во французского психиатра, который совершенно ее не стоил как раз. Судя по ее дневнику, он был обычный, ничего собой не представляющий, француз. То есть это действительно история о том, как "Крейцерова соната" изменила судьбу моей героини. Да и не только Лизы. К Толстому приходили даже скопцы: "Спасибо вам, Лев Николаевич!" — чем его серьезно смущали. Просто в эпиграфе у него есть фраза из Евангелия, что "если твой глаз соблазняет тебя, вырви его и брось в геенну огненную".

— После этого романа вы стали лучше понимать женскую психологию? Вас лично эта история изменила?

— Да, изменила. Я стал понимать, что описанные проблемы столетней давности и сейчас актуальны. Женщине сегодня по-прежнему труднее сделать карьеру, чем мужчине, в силу того, что наше общество в известной степени остается патриархальным.

Собственно, нужно сказать главное. Лиза была стихийная феминистка, но тогда даже слова такого еще не было. Она рано стала бороться за свое женское достоинство. Для меня эта тема, до того, как я столкнулся с историей Лизы Дьяконовой, была непонятна. Как и все мужчины, я считал, что феминистки — это женщины, которые не могут выйти замуж. Тем более что я занимался Толстым, а Толстой был известный домостроевец и ко всякого рода женским движениям, попыткам женщины стать медиком или юристом относился абсолютно скептически. Он считал, что женщине полагается рожать и воспитывать детей. И вот вам судьба Лизы: она пыталась поступить на Высшие Бестужевские курсы, ее мать не разрешала это делать, четыре года мучала ее, терзала. Проблема в чем?.. Девушка достигала совершеннолетия в 18 лет, но после этого получала лишь "свободу выйти замуж". Полного же совершеннолетия она достигала в 21 год, и тогда у нее только появлялась возможность более или менее настоящей свободы действий, а не формальной. И вот четыре года ее мать по разным причинам — я ее тоже не осуждаю, у нее были свои проблемы, пятеро детей, из них три дочери, которых надо выдавать замуж, купеческое сознание и так далее — попросту мучила ее, никуда от себя не отпуская.

У меня книга имеет посвящение — "памяти русского феминизма", после этой истории я совершенно по-другому стал понимать историю женского движения в мире, в России. Стал понимать, какое море слез было пролито женщинами, на протяжении веков, для того чтобы добиться просто права считаться человеком. У нас главным вопросом женского движения считался вопрос об образовании. Женщина не могла поступить в высшее учебное заведение, стать медиком, юристом. Она могла только акушерские курсы окончить. Вся история создания Высших Бестужевских курсов — это был такой компромисс, и это тоже шло очень трудно — их то закрывали, то опять потом открывали... Совсем по-другому я увидел и еще один мой обожаемый роман — "Отцы и дети" Тургенева. Автор ведь оболгал Кукшину, он превратил ее в абсолютную карикатуру на нигилисток. А нигилистки были настоящие протестантки, просто их протест вливался в такую несколько комичную форму. В общем, я на многое, в истории литературы в том числе, стал смотреть по-другому.

— Несмотря на то что вы по образованию историк, вы скептически относитесь к вечной русской рефлексии над собственной историей. Отчего она вообще существует?

— В советское время была определенная идеологическая линия понимания нашего исторического прошлого, и всякое отклонение влево-вправо считалось чуть ли не государственным преступлением. То есть было понятно, что Октябрьская революция — это великое событие, Ленин всегда живой, что монархию необходимо было свергать и так далее. Когда наступило время свободы и начались попытки переосмысления истории, у нас настолько увлеклись этим — причем не на научном, а на самом что ни на есть бытовом уровне,— что все словно бы добровольно вернулись в прошлое. Спроси сегодня любого человека на улице, каковы достижения науки современной, что там в современной литературе происходит, никто толком не знает. Зато все знают про пакт Молотова — Риббентропа, про Ивана Грозного, про Сталина — он у нас вообще реальная политическая фигура, хотя его давно уже нет в живых.

И мне кажется, что вот эта актуализация истории — она чрезмерна. Мы не живем настоящим и не живем будущим, прошлое висит на нас какими-то гирями. И это вроде бы правильно звучит, что пока мы не разберемся со своим прошлым, мы не можем двигаться дальше, да?.. А почему, собственно? С прошлым можно разбираться бесконечно и никогда не разобраться до конца, а надо же как-то двигаться дальше, надо как-то жить. Меня это немного смущает. Мне кажутся странными эти эксцессы с открытием памятника Грозному. Или история с фильмом "Матильда"... Господи, ну и что, если режиссер что-то там придумал и снял лав-стори про Николая II. Неужели вы думаете, что англичане просыпаются утром и думают первым делом: что же это был за Генрих VIII? Они давно похоронили его, он стал частью истории, поставили ему памятник, и все.

Да, нужно читать только достоверные книги. Ведь сейчас исторические книги перенасыщены публицистикой. Каждый автор, который пишет сегодня о нашей истории, имеет в виду современность. Это абсолютно неправильно. Если ты занимаешься историей, ты должен жить в контексте этого периода истории. Совершенно неправильно пытаться актуализировать исторический контекст. Вот я, скажем, пишу историю Лизы Дьяконовой, пишу о Бестужевских курсах, о женском движении — я пишу внутри этой эпохи, я не пытаюсь бесконечно сравнивать это с тем, что происходит сейчас. Это вообще недопустимо для историка и для серьезного автора-документалиста.

Хотя бывают исключения. Скажем, вот роман Льва Данилкина "Ленин", который недавно получил премию "Большая книга". Он написан принципиально в таком "актуализированном" ключе. Это скорее постмодернистская игра, когда, говоря о Ленине, автор вспоминает сериал "Твин Пикс". Но Данилкин и говорит, что он не историк. А когда историки начинают из исторических книг делать публицистику, это все просто недобросовестно.

Беседовала Мария Лащева