Портрет врача
Фото: Сергей Мостовщиков
О том, что надо сделать
Я, можно сказать, вырос во врачебной семье, хотя врач у меня только папа, а мама — редактор, у нее свой медицинский журнал. Родители, чтобы спасти сына от дебилизма, отдали меня в школу самбо. Я всю жизнь занимался самбо, стал мастером спорта, и мысль у меня была такая — стать врачом сборной. Но в институте все повернулось иначе. Я увлекся сосудистой хирургией, оказался рядом с людьми, которые определили мою судьбу. А потом уехал учиться в Париж, к самым гениальным хирургам Франции. И то, что я там увидел, поразило меня навсегда. Мне даже показалось, что карьера моя теперь сложится молниеносно, и я очень стремился вернуться домой, хотя мне предлагали остаться во Франции. Пути господни неисповедимы. Сейчас у меня есть то, что есть. Дочь, семья, работа. Этап доказательства себе каких-то истин уже закончен, и теперь хочется сделать что-то для других.
Об искусстве вмешательства
Как-то я услышал отличный ответ на вечный наш вопрос о черном и белом: кардиохирургия — это ремесло или наука? Владимир Иванович Бураковский, знаменитый кардиохирург, директор Бакулевского института, отвечал на него так: «Это и не ремесло, и не наука. Это искусство». И это гениальный ответ. Не может быть искусства без образования. И не может быть искусства без таланта, правильно же? Так что если человек необразован и лишен таланта, он не может быть хирургом.
О будущем за забором
Будущее невозможно за стеной. И проблема нынешнего времени в России не в том, что у нас страна за стеной. У нас все регионы, каждый институт, каждая больница, каждый врач за собственным забором. У нас нет, говоря медицинским языком, консилиума. Нет системы обмена знаниями. Вот мы, например, начали по собственной инициативе создавать регистр врожденных пороков сердца. Каждому больному мы даем свой номер, ID. И вся его судьба с медицинской точки зрения с момента рождения с результатами операций, местом и способом их проведения — будет доступна всем специалистам. И если бы такие базы данных существовали по всем научным направлениям, у Академии наук не было бы необходимости думать сегодня вот эту тупую мысль: чем бы нам теперь заняться?
О замкнутости круга
Вот я руковожу в Петербурге отделением детской кардиохирургии, а на Западе вообще нет отделений кардиохирургии. Кардиохирургов на одну большую клинику сколько? Ну, три человека. Им платят большие деньги, и они выполняют план операций. А больными занимаются кардиологи, поэтому все отделения именно кардиологические. У всех на Западе своя ответственность. А в России в отделении детской кардиохирургии я несу ответственность за всех, притом что профессии «детский кардиохирург» у нас в стране не существует — я как бы взрослый врач, который делает операции маленьким взрослым. И изменить эту систему нельзя, потому что сколько у нас в стране детских кардиохирургов, которые делают по двести операций в год? Ну, человек пятнадцать. Меньше, чем летчиков-испытателей. Так что, для них отдельную профессию заводить? Вот и вся система — замкнутый круг, забор.
Об отсутствии ума
У меня есть два друга, которые любят поговорить о политике. Причем в том смысле, что все то, что сейчас происходит, происходит плохо. Я им говорю: ребята, ну вот я вижу все своими глазами. И я вижу, что раньше мы просили родителей купить и принести бинты, потому что их не было. А сейчас я начинаю делать то, что делают на Западе. Пошли деньги. Не только от государства — от людей, с помощью Русфонда. Начались изменения. Я стал находить средства, чтобы учить людей. Все хорошо. Плохо то, что система дачи денег — это лишь система дачи денег. Это не система развития. Это просто сегодня появились деньги, которые завтра могут закончиться. Ну да, пока деньги есть, можно купить дорогое оборудование. Но все это не дает нам самого главного — изменения мозга людей. Надо помнить: да, деньги — это изменение. Но изменение мозга — это развитие.
О страхе излечения
Главная проблема нашей медицины — страх перед ней. Причина этого страха в неспособности или нежелании медицины объясниться с теми, кого она спасает. На практике это превращается вот в эти вот часы посещений, бахилы, закрытые двери. Однажды в командировке в Ганновере я видел немыслимую картину. Шеф клиники говорит: пойдем посмотрим ребеночка в реанимации. А у них реанимационное отделение выходит на улицу, то есть на улицу открываются окна и двери. Ребенок очень тяжелый, на трахеостоме, пролежал там почти год. И очень хотел увидеть лошадь. И вот открыта дверь — и полицейский заводит в реанимацию лошадь! И ребенок гладит ее по морде рукой. И вот это вот понимание того, что к тебе все относятся по-человечески, даже лошадь, это и есть медицина.
Сергей Мостовщиков,
специальный корреспондент Русфонда
весь сюжет
rusfond.ru/doctor