В прокат вышел мюзикл Майкла Грейси "Величайший шоумен", который при большом желании можно принять за байопик легендарного Финеаса Барнума (1810-1891). Михаил Трофименков увидел не похождения прародителя большого американского шоу-бизнеса, а невероятные приключения политической корректности.
Фото: Двадцатый Век Фокс СНГ
Если бы не личность героя, о "Шоумене" было бы ровным счетом нечего сказать. Мало ли на свете мюзиклов без единой запоминающейся мелодии, зато с изрядным количеством галантерейных красивостей вроде воссоединения влюбленных на фоне заката над морем или объяснения в любви под куполом цирка. Мало ли биографий композиторов, антрепренеров, хореографов, стандартных до полной неразличимости. Нищее детство. Великая и светлая с самого босоногого детства любовь к девушке, жертвующей благополучием, чтобы стать спутницей героя до гробовой доски и матерью его ангелоподобных детей. Гениальная революционная идея, реализовать которую герой не собрался бы, если бы творческая авантюра не оказалась альтернативой нищете. Триумф, затем неожиданный крах, провоцирующий короткую размолвку с женой. Чудесное возрождение благодаря солидарности коллег, на которую герой никак не рассчитывал.
Понятно, что верность схеме предполагает тотальное переписывание подлинной биографии героя. Можно, конечно, поворчать, что в начале XXI века такое кино как-то даже неудобно снимать. Но, в конце концов, можно и сослаться на традиции старого Голливуда, для которого понятия "подлинная биография" не существовало в принципе. Уж каким выжигой был великий инженер Лессепс, так ведь и из него Голливуд сделал святого, ухитрившись про пресловутую аферу со строительством Панамского канала даже не обмолвиться.
Так что проблема "Шоумена" никак не в том, что Барнум (Хью Джекман), одержимый мечтой дарить людям радость, был чистым персонажем О'Генри. И не в том, что, прежде чем основать на Манхэттене свой цирк, он не вкалывал в конторе судовладельца, а крутил-вертел лотереи и издавал клеветническую газетку в штате Кентукки, за что угодил за решетку. Среди его новаторских идей уже в зените славы была продажа чудесного притирания, способного отбелить кожу негров до снежной кондиции. Черт с ним: кто из строителей американской мечты был на старте своей судьбы без греха. Важно ведь то, что он оставил человечеству.
Барнум оставил цирк Барнума, поставивший на широкую, интернациональную ногу — его удостоила аудиенции сама королева Виктория — доселе стыдный, мелкий, ярмарочный бизнес. К нему приходили поглазеть на бородатую женщину, в фильме наделенную еще и статью молотобойца, лилипута "генерала Том-Тома", сиамских близнецов, патологических гигантов, толстяков и прочих "людей-собак". Когда смотришь "Шоумена", невозможно не вспомнить великие фильмы на тему. "Уродцев" (1932) Тода Броунинга, где беспощадную драму алчности и мести разыгрывали собранные по всем бродячим циркам США несчастные монстры. "Человека-слона" (1980) Дэвида Линча, где викторианская светская и просто чернь щекотала себе нервы зрелищем чудовищно деформированного от рождения юноши. В общем, у бизнеса на уродцах заслуженно грязная репутация. Кого-кого, а уж Барнума никак не назовешь человеком, дарившим людям радость.
Но авторы "Шоумена" совершают финт, достойный афер самого Барнума. Делец, эксплуатировавший несчастных людей — впрочем, их грим столь элегантен и деликатен, что несчастными их никак не назовешь,— оказывается пророком политической корректности. Моисеем, выведшим их из тени на свет. Мартином Лютером Кингом, проповедовавшим равенство всех людей независимо от цвета кожи. Пляски фриков, переходящие в рукопашную с уличной швалью, ненавидящей "чужих", напоминают о Стоунволлском восстании — легендарной драке нью-йоркских геев с полицией, положившей, как считается, в 1969 году начало ЛГБТ-активизму.
Наглость фильма столь безгранична, что впадаешь в растерянность: ну как ее парировать. Разве что напомнить, что Барнум был рабовладельцем не только в переносном, но и в буквальном смысле слова. Купив за $1000 парализованную и слепую 80-летнюю негритянку, он таскал ее по стране, выдавая за 160-летнюю няню Джорджа Вашингтона. А когда, не выдержав гастролей, старушка умерла, развлек публику зрелищем ее публичного вскрытия. Хотя при желании и это можно трактовать как акт просвещения и популяризации медицинской науки.