Порноценное существование
Игорь Гулин о «Доме Аниты» Бориса Лурье
В издательстве Kolonna Publications вышел написанный в 1970-х годах роман художника Бориса Лурье "Дом Аниты", превращающий опыт выживания в Бухенвальде в порнографическую фантасмагорию
Американский художник и писатель Борис Лурье родился в 1924 году в Ленинграде. Вскоре не верившая в гуманность сталинской власти еврейская семья перебралась в Ригу. Там Лурье встретили сначала советскую, а затем нацистскую оккупацию. В 1941 году почти все близкие Бориса Лурье вместе с тысячами рижских евреев были убиты во время расстрела в Румбольском лесу. Бориса и его отца оставили в живых. Вдвоем они прошли несколько концлагерей, включая Бухенвальд. Как многие выжившие, Лурье до конца дней переживал свое выживание как предательство, акт преступной, услужливой покорности нацистам.
В 1946-м он переезжает в Нью-Йорк, где начинает заниматься искусством. Капиталистическая Америка быстро разочаровывает художника. В ее индустрии и в ее культуре он видит ту же эффективную бесчеловечность, что лежала в основе нацизма. В 1960 году он основывает движение NO!art, объявляющее войну коммерческой пустоте поп-арта и салонному глубокомыслию абстрактного экспрессионизма. Двумя главными элементами гипнотизирующих и отталкивающих коллажей Лурье становятся порнография и холокост: насилие, скрывающееся за пронизывающей западной мир сексуальностью, и отвратительный эрос, таящийся в образах массовых смертей и пыток. На этом же принципе монструозного коллажа строится его единственный роман. Основная часть "Дома Аниты", по всей видимости, создана в 70-х, но текст Лурье переписывал десятилетиями. Опубликован он было только после смерти автора — в 2010 году.
Начать стоит с того, что это действительно порно. Место действия — помещающийся в роскошной квартире на Манхэттене БДСМ-бордель. В нем обитают четыре госпожи и четыре раба (один из них — рассказчик, альтер эго автора Бобби), периодически заходят гости. Первая половина текста состоит из прописанных с де-садовской тщательностью оргий, физических и моральных пыток. Чтение это довольно тяжелое. Никакой перверсивной сладости в духе "Ночного портье" здесь нет, все по-настоящему гнусно.
Постепенно за банальным БДСМ-фасадом проступает скрытая сущность руководимого великолепной и беспощадной Анитой учреждения. Она как бы двойной природы. Во-первых, этот бордель — выстроенная на добровольных началах симуляция концлагеря. Его насельники пережили холокост, но вычеркнули его из своей памяти. Свободе и чудовищному опыту выживания они предпочли амнезию и продолжение мучений. Единственный способ пережить превращение в раба — оставаться им до конца, требовать пытки, чтобы забыть о ее истоке, высечь из себя остатки человека. Во-вторых, дом Аниты — это художественный салон. Здесь вершатся судьбы художников, сюда на поклон к всесильным госпожам ходят влиятельные представители нью-йоркской богемы. Бесчинства, что творятся в этом заведении, тоже принадлежат полю искусства. Виртуозные членовредительства и поедание всевозможных выделений — гениальные перформансы. Превращение живых людей в бездушные объекты — создание шедевров концептуализма. (Одна из главных интриг романа — постепенное низведение до подобного статуса объекта одной из домин и попытки известной галеристки выкупить у Аниты "Объект Джуди" для собственной коллекции.)
Вся эта механика работает до определенного момента — до того, как главный герой начинает вспоминать, кто он. С этой точки роман Лурье окончательно покидает узнаваемую реальность. В борделе поселяются расстрелянные призраки из Румбольского леса, включая возлюбленную автора Любу. Она борется за душу героя с всесильной Анитой, пока последняя не растворяется в акте сверхчеловеческого оргазма. Советские танки входят в Нью-Йорк и до основания разрушают капиталистический содом. Бывшие узники отправляются в Израиль, но и там продолжают разыгрывать свой маленький холокост. В коллективном сне они оказываются в Албании, где построен рай на земле — сталинистская сексуальная утопия, управляемая говорящими птицами. Пересказу эти события не поддаются, текст превращается в фантасмагорический галлюциноз.
Как говорить о "Доме Аниты" — возможно, самом диком варианте литературы "после Освенцима"? При настойчивой бульварности этого текста, презрении Лурье ко всякого рода интеллектуализму, впечатляет, насколько он был, скажем так, на передовой современной ему мысли (такой милитаристский оборот вполне в духе автора). "Диалектика просвещения" Адорно и Хоркхаймера, увязывающая в один узел де Сада, холокост и американское культурное потребление, была написана давно, но ее идеи только начали проникать в англоязычный контекст. Тогда же, в 70-х, Мишель Фуко пишет свои главные работы о биополитике. Расцветает институциональная критика, обличающая современное искусство как систему власти. Однако видеть в "Доме Аниты" художественную иллюстрацию социально-философских идей, пытаться вычитать из него критический инструментарий или политическую программу не получается. Он остается абсолютно безумным, психотическим текстом, отрицающим любую рациональность как еще одно потенциальное преступление, исполненным стыда, ненависти и презрения к другим и к себе, отчаянным — как попытка забыться в сеансе онанизма у ямы с трупами.
Борис Лурье, «Дом Аниты». Издательство Kolonna Publications, 2017 год. Перевод Юлии Кисиной и Валерия Нугатова