Роман-эпопея «Тихий Дон», принесший Нобелевскую премию своему создателю, Михаилу Шолохову, отмечает юбилей: 90 лет со дня первой публикации — в январе 1928 года. О загадках легендарной казачьей саги и спорах вокруг нее «Огонек» поговорил с внуком писателя, депутатом Государственной думы Александром Шолоховым
Фото: Фотоархив журнала "Огонёк" / Фотоархив журнала
Фото: Карп Пашиньян / из архива Государственного музея М.А. Шолохова
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
— Об этом уже, кажется, написаны тома. И все же, как получилось, что 22-летний уроженец Вешенской Михаил Шолохов создал роман, сравнимый с «Войной и миром»? У вас есть объяснение?
— Послушайте, еще никто не смог определить или объяснить гениальность, иначе весь мир состоял бы из гениев. Тот же самый вопрос мне задавали в более жесткой формулировке, мол, что я думаю о сомнениях в авторстве Шолохова. Отвечу парадоксом. Я думаю, что «Тихий Дон» действительно написал не он. Так же, как Пушкин или, скажем, Лермонтов не сами писали свои стихи — их пером водил некий дух, если хотите.
И еще по поводу возраста — мы с вами говорим о 90-летии публикации первых глав романа. Но ведь работа над ним была начата задолго до этого! Михаил Александрович рассказывал, что сначала сел за повесть «Донщина» (о походе Корнилова на Петроград с участие казаков.— "О"), но в какой-то момент понял: повесть будет неполной, если не показать жизнь до революции и Гражданской войны. И вот пришлось вернуться назад и фактически писать роман заново. Так что речь не о 22-летнем пареньке, который зараз написал четыре гениальных тома. Это работа, в ходе которой мальчик превратился в мужчину: последние строки он дописывал уже в возрасте 35 лет, когда свободно разбирался и в военных, и в любовных, и в любых других тонкостях.
— Часто удивляются энциклопедическим познаниям Шолохова: он ведь знал не только о жизни казаков, но и о военных, о дворянах...
— Удивляться нечему: семья была купеческой, из мещан, имела богатую библиотеку, а Михаил Александрович с детства любил читать — за эту страсть сельский учитель Тимофей Мрыхин даже прозвал его «Спиноза». К тому же родители понимали важность хорошего образования. Например, когда Михаил Александрович лечил в Москве глазную болезнь, его устроили в Шелапутинскую гимназию — одну из самых известных частных гимназий того времени. А глазная клиника, где он лечился, была впоследствии описана в романе: Михаил Александрович поместил туда раненного в глаз Григория Мелехова.
Родители с детства отдавали маленького Мишу Шолохова в лучшие учебные заведения
Фото: из архива Государственного музея М.А. Шолохова
Вот чему действительно можно удивляться, так это его невероятной наблюдательности: как-то раз мы проводили в Вешенской литературную конференцию (Александр Шолохов долгое время возглавлял шолоховский музей в станице.— "О"), где с докладом выступали астрономы. Выяснилось, что Михаил Александрович был документально точен: описание положения светил в его произведениях соответствует тому, которое действительно было в тот момент.
Или возьмите описания степи, растительности в «Тихом Доне», подробно разобранные авторами другого, на этот раз геоботанического, исследования. Оказалось, у Шолохова они сделаны с такой полнотой, как будто это исследование лежало у него на столе. Хотя на самом деле Шолохов просто жил в тех местах и был очень наблюдательным человеком.
— Как я понимаю, Гражданскую войну он знал тоже не понаслышке? С этим связано множество мифов: и что он продразверсткой занимался, и что с бандой Махно воевал...
— Тут нужно разделять правду и вымысел. Михаил Александрович прошел Гражданскую войну, но не был таким пламенным бойцом и рубакой, как об этом зачастую говорили, ему ведь было 15 лет. К примеру, он действительно работал продинспектором, но это, по сути, бухгалтерская должность. Михаил Александрович вычислял продналог с семей — в зависимости от площади посева и других составляющих — и даже пару раз снизил его, чтобы помочь людям. За это его потом судили с формулировкой «превышение власти», но оправдали: возраст спас.
Как, собственно, возраст спас его от казни махновцами. Дед находился в станице, когда туда вошел батька Махно со своими людьми, и его как советского служащего сразу же взяли. Но одна старая казачка, у которой квартировал батька, устыдила Махно: мол, совсем стыд потерял, с детьми воюешь. И тот приказал отпустить деда.
Казалось бы, две простые истории, ничего особо героического, но даже из них понятно, почему Михаил Александрович так быстро повзрослел. У деда был любимый редактор, Евгения Левицкая, ей посвящена «Судьба человека". Он дружил с ее сыном, и она часто удивлялась: вот вроде ровесники, но кажется, что Шолохов гораздо старше своего друга.
Баклановский удар Григория Мелехова
...И с космонавтом Юрием Гагариным (справа)
Фото: Василий Турбин / Фотохроника ТАСС
— Насколько «Тихий Дон» автобиографичен?
— Он не автобиографичен, там нет альтер-эго автора. Но он биографичен, то есть подавляющее большинство событий, описанных в романе, Шолохов либо видел своими глазами, либо слышал о них от непосредственных участников.
Например, общеизвестно, что у многих героев «Тихого Дона» есть реальные прототипы. Моя гипотеза в том, что Михаил Александрович зачастую выводил реальных героев под своими именами и одновременно использовал их биографию или черты для вымышленных — все, чтобы запутать цензуру. Возьмите Григория Мелехова. Его жизненный путь совпадает с жизнью известного донского казака Харлампия Ермакова. Мелехов похож на него даже по физиологии: он, как и Ермаков,— левша и владеет сокрушительным и неотразимым «баклановским ударом» (левша совершает такой удар неожиданно для противника). И в то же время Ермаков появляется в романе как второстепенный герой под собственным именем...
Вообще, огромное количество героев «Тихого Дона» — это жители станицы Каргинская, где прошли детские и юношеские годы Михаила Александровича,— там множество совпадений!
— А «расказачивание» семью затронуло?
— Конечно, затронуло. Когда в станицу Букановскую приехали первые карательные отряды, возглавлявший их Иван Малкин (деятель ВЧК, ОГПУ и НКВД.— "О") поселился у моего прадеда по бабушкиной линии. Малкин достал список тех, кого надо «расказачить», и выяснилось, что первым там значился именно прадед — атаман Букановской. Только чудом Малкин его не убил.
В целом же Малкин был натуральным садистом, не случайно Шолохов вывел его под собственным именем в 3-м томе
«Тихого Дона». Когда они неожиданно столкнулись в Кремле, Малкин спросил: «Что же ты так со мной?» На что дед ответил: «Надо было еще и не так». Сами посудите: идет, к примеру, по станичной улице пожилой казак с окладистой бородой. Малкин видит его и восхищается: «Ух ты, какая борода, прямо Николай Угодник. Давай-ка мы тебя сразу к святым запишем». И вот ждет этого казака его бабка, а он уже давно в талах с пулей лежит... Арифметика, если честно, страшная: у бабушки была большая семья, трое братьев и пять сестер, так вот два брата в это время не уцелели. И все же масштаб трагедии мог быть гораздо большим... Не думаю, что сильно преувеличу, если скажу так: «Тихий Дон» с его всемирной славой спас русское казачество, стал для него своего рода охранной грамотой.
Кстати сказать, с грустью наблюдаю за тем, как на землях войска Донского снова воюют — причем воюют потомки тех, кто уже сходился на этих полях 100 лет назад. Сейчас многие надеются на быстрые политические решения по Украине, но, боюсь, это старая травма, которая быстро не затянется.
— Все ли Шолохов сказал в «Тихом Доне»? Я слышал, в частности, что 3-ю книгу романа вообще не хотели выпускать...
— В других условиях он смог бы сказать гораздо больше. Что «Тихий Дон», что «Поднятая целина» показывают, насколько дед преуспел в эзоповом языке. Не случайно в «Поднятой целине» появился дед Щукарь. Кому всегда дозволялось говорить правду? Шутам. Так вот дед Щукарь, как шут, и говорит правду, причем многие вещи сказаны буквально — другому писателю такого бы не простили.
Шолохов умел найти общие темы для беседы и с Никитой Хрущевым (крайний справа)...
Фото: Геннадий Копосов / Фотоархив журнала , Геннадий Копосов / Фотоархив журнала "Огонёк"
Что касается «Тихого Дона»... Общеизвестный факт — когда дело дошло до публикации 3-й книги романа, где описывалось Вешенское восстание (против большевиков.— "О"), ее сразу остановили. Михаилу Александровичу предлагали выбросить эту главу, давили по линии РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей.— "О"), Фадеев по дружбе советовал привести Григория Мелехова в ряды большевиков... Михаил Александрович писал своей жене, моей бабушке: «Требуют выбросить столько, что от книги ничего не останется». И обещал, что будет биться за нее: либо так, либо никак,— это вообще был его жизненный принцип.
Затем состоялась встреча со Сталиным — ее организовал Горький. И вот тут очень кстати разговор о возрасте: Михаилу Александровичу тогда было 27 лет, по нынешним понятиями — зеленый пацан. Но он встретился со Сталиным, спорил с ним и убедил в своей правоте. А в чем-то, кстати, и Сталин деда убедил, однако принципиальные вещи удалось отстоять. Принципиально для Михаила Александровича, думаю, было показать, что в Гражданской не было правых и виноватых, одни боролись за идеи, другие — просто за то, чтобы выжить, третьи — мстили за убитых друзей и родных, и большинство оказалось втянуто в эту мясорубку помимо своей воли. Сталин в конечном итоге согласился с его доводами и дал отмашку напечатать роман.
Вожди и критики
...И с королем Швеции (на фото слева направо — Михаил Шолохов, его супруга Мария Петровна, король Швеции Густав VI Адольф, посол СССР в Швеции Николай Белохвостиков)...
Фото: Фотоархив журнала , Фотоархив журнала "Огонёк"
— Почему, по-вашему, Сталин прислушался к Шолохову? Ведь в романе ни за белыми, ни за красными нет окончательной правоты...
— Честно говоря, реабилитировать фигуру Сталина я ни в коем случае не собираюсь. Но придерживаюсь формулы, придуманной самим Михаилом Александровичем. После смерти Сталина и развенчания культа личности деда спросили: почему он не высказывается? Или, может, он считает, что культа личности не было? Дед на это спокойно ответил: «Почему же? Культ был. Но и личность была».
Мне представляется это очень точным: Сталин хорошо разбирался в литературе, у него этого не отнять. Он сам читал то или иное произведение и сам составлял о нем мнение. Так случилось с «Белой гвардией» Булгакова — Сталин прочел ее и понял, что это гениальное произведение. Так произошло и с «Тихим Доном». К тому же он как блестящий политик понимал, что советской власти нужны мировые имена, в том числе в культуре. У них с дедом были непростые отношения, после войны их общение прекратилось, но оба чувствовали масштаб личности друг друга.
— Насколько я понимаю, с Брежневым такого человеческого контакта не случилось?
— В отличие от Сталина, с Брежневым их многое связывало — оба были полковниками, комиссарами, пересекались во время Великой Отечественной войны, общались на «ты». Но Брежнев, конечно, не мог похвастаться интересом к литературе и уж тем более пониманием ее. Это стало понятно в истории с романом «Они сражались за Родину».
Тут надо пояснить: многие известные нам главы романа писались во время войны непосредственно для бойцов, у нас в музее есть карманная книжечка, пробитая осколком: люди шли с такими книжечками в бой. И это наложило на их стиль определенный отпечаток, например там много такого жизнеутверждающего юмора. Но вообще-то дед задумал трилогию, не менее эпичную, чем «Тихий Дон», а прототипом главного героя собирался сделать генерала Михаила Лукина, бывшего царского поручика, перешедшего на сторону красных. По задумке, герой проходил через 1930-е, лагерь, войну, немецкий плен, но оставался патриотом, роман должен был закончиться в 1950-е.
Любой прием пищи Шолохов умел превратить в застолье (фото 1958 года)
Фото: Виктор Руйкович / МАММ / МДФ
И вот Михаил Александрович подал на публикацию новую главу, но вдруг дело застопорилось. Брежнев, которому на стол легла рукопись, просто замолчал, а дед, находясь в Москве, ждал ответа. И в конце концов хлопнул дверью, отправив Брежневу записку: «За то время, что я жду ответа, можно было ответить даже не из чувства товарищества, а из элементарной порядочности». Следом он уехал, а к трилогии больше не возвращался. Ходило множество слухов, мол, законченная рукопись чуть ли не в швейцарском банке лежит. Но все, конечно, проще: Михаил Александрович не умел работать в стол, ему важен был читательский отклик. К тому же он понимал, какая на нем ответственность, его популярность была такова, что он мог позвать людей на что угодно,— тогда послевоенные страсти еще не улеглись. Так что дед предпочел не заканчивать трилогию.
— А как вообще Шолохов относился к критике? Не хотелось ему ответить тем, кто сомневался в его авторстве? Задавить авторитетом?
— Об этом Михаила Александровича спрашивал еще мой отец — как раз был момент, когда эта история всплыла снова. Дед пожал плечами: все это, мол, старые сказки и старые запевки. Ввязавшись в полемику, он не хотел вызывать цепную реакцию. И в качестве иллюстрации рассказал такую историю... Как-то раз он ехал верхом по верхнедонским хуторам. В одном из них из подворотни выскочила собачонка, начала лаять, дед замахнулся на нее, и тогда со всего хутора сбежалось множество собак. Вот и получается, разводил руками Михаил Александрович, что самые злые собаки — хозяйские, а самые громкие — бродячие...
— С критикой понятно. А как Шолохов реагировал на успех. На ту же Нобелевскую премию, к примеру?
— Получить Нобелевскую премию было бы приятно любому человеку, и дед не стал исключением. В тот момент он отдыхал в Казахстане, на озере Челкар — охотился, рыбалил, но на самом деле много работал. Жил с семьей в палатках где-то на берегу. Так вот чтобы найти его, секретарю обкома пришлось облетать озеро на кукурузнике!
Сохранилась записка деда, в которой сказано: «Сегодня был очень удачный день: с утра хорошо поработал (а вставал он рано, в 3-4 утра), написал несколько страниц, на охоте двумя выстрелами сбил двух гусей, а к обеду узнал о получении Нобелевской премии». Обратите внимание на порядок перечисления — вот так он к этому относился: спокойно, с достоинством.
— Вы сказали, что «Тихий Дон» фактически спас казачество. А сегодня оно, на ваш взгляд, живо?
— О, это долгий разговор. Сколько, к примеру, споров о том, что такое казачество — народ или, скажем, сословие? Если вы говорите о казачестве, описанном у Шолохова, то есть о пограничных войсках, проживающих на определенной территории и занимающихся самообеспечением, то вряд ли такое сегодня возможно. Вспомните: казак должен был прибыть на службу на своем коне и со своей амуницией, вплоть до 28 ухналей (гвоздей для прикрепления подков.— "О")... Трудно сейчас представить военизированные формирования, живущие колхозами,— это какая-то Африка получается. Однако пограничные войска по принципу казачьих, конечно, возродить можно, тем более что казачество никогда не требовало голубой крови, зато всегда было вне политики и защищало государство как таковое.
Мне нравится, что сегодня казачья культура возрождается, я и сам принял в этом немалое участие. Тот же Крым на первых порах удержали именно кубанцы. А во время конфликта на Кавказе активно показало себя Ставропольское казачество — это, конечно, разительно отличается от тех театрализованных форм, которые мы наблюдаем в других местах. Впрочем, к ним я тоже отношусь нормально: казачество — очень соблазнительный образ, на который многим хочется ориентироваться. Как некогда писал Лев Толстой: «Народ казаками быть желает». Почему бы нет?
Пирожки со шкварками
— От глобальных вопросов хочется перейти к личным, семейным. Ваше самое яркое воспоминание о деде?
— Трудный вопрос: его не стало в 1984 году, мне тогда было 22 года и я хорошо помню его в самых разных обстоятельствах. И все же один момент мне особенно дорог. Дед всегда относился к детям как к равным, и я помню, как он учил нас с двоюродным братом (а нам было лет по пять)... курить. Было так: мы получили по папиросе, он сделал вид, что прикуривает, и вот так, с папиросами во рту, мы чинно сидели вместе со взрослыми, вели беседу. А потом он нас еще и побрил своей опасной бритвой: взял помазок, взбил пену, намылил и побрил — это был восторг! Своего рода обряд инициации. Взрослая жизнь началась.
— От вашего деда остались какие-то памятные вещи? Я где-то читал про златоустовскую шашку...
— Действительно, она хранится в семье. Эту шашку сделал мастер со Златоустовского завода к юбилею деда. Ее собирались подарить от МВД, но заиграли: к счастью, мастер сам написал деду, и шашка нашлась, а вручил ее лично Щелоков (министр внутренних дел СССР.— "О"). Уникальна она была тем, что на клинке золотом с чернением выполнены сценки из произведений деда. Но главное — с нее началась целая традиция. Хотя мы не являемся казаками (Шолоховы из мещан), в казачьих семьях шашка переходит от отца к сыну, по мужской линии. И так она сначала перешла от деда к моему отцу, а от отца — ко мне. Люблю ее рассматривать — замечательная работа!
Два поколения большой семьи: Александр Шолохов и его легендарный дед (1978 год)
Фото: из архива Государственного музея М.А. Шолохова
— А какими-то шолоховскими кулинарными рецептами можете поделиться?
— Кухня в семье была простой, традиционной, казачьей. Это объясняется просто: дед превращал любой прием пищи в настоящее застолье, с разговорами и шутками. Но были и воскресные обеды, заведенные бабушкой: все родные, оказавшиеся в Вешенской, обязательно встречались в воскресенье за одним столом. На стол выставлялись пельмени, блины... Блины делились на собственно «блины», тесто для которых надо было ставить с ночи, а есть — прямо со сковороды, пока горячие, и «блинцы», которые готовились быстро, а елись долго. Еще были картофельные котлеты с киселем, и пирожки, обжаренные в масле, с самыми разными начинками.
И все же один какой-то рецепт я вам не назову: дед вообще был человеком непокорным и на его кулинарных привычках это тоже сказывалось. Помню, врачи запретили ему есть жирное, просили поберечь печень. И он, спускаясь со второго этажа, кричал нашей поварихе: «Нюрка, печенка болит, пирожков со шкварками хочу!» А дальше ел все, что хотелось.