Последнее слово Никиты Белых

Бывший губернатор Кировской области Никита Белых, обвиняемый в получении взяток на сумму в €600 тыс., обратился к суду с последним словом. Ранее гособвинение попросило назначить господину Белых десять лет колонии строгого режима и штраф в 100 млн руб. с запретом в течение восьми лет занимать руководящие должности в органах госвласти. “Ъ” приводит полный текст его последнего слова.

Уважаемый суд, ваша честь, уважаемый участники процесса, уважаемые присутствующие, это уже 33-е заседание суда по моему делу. Сегодня 582 дня, как я нахожусь под стражей, в тюрьме. Это 13 968 часов, или 838 тыс. с лишним минут. Каждую из этих минут я думал о том, почему это произошло, кому выгодно представить меня нарушителем, почему следствию и гособвинению выгодно руководствоваться презумпцией виновности.

Я не хочу возвращаться к юридической стороне дела. Мы делали это и при исследовании материалов, в допросах свидетелей, в прениях, на других стадиях нашего процесса. Все, кто хотел что-то понять, давно все поняли. Я думаю, признания вины от меня никто всерьез не ждет.

Однако после прений, которые прошли позавчера, было бы неправильно не остановиться на некоторых моментах, которые прозвучали от прокуроров.

Я не испытываю иллюзии по поводу мнения государственного обвинения в прениях, однако почему-то полагал, что будет хотя бы видимость обеспечения законности и обоснованности обвинения.

Итак, по нескольким моментам.

Еще раз хочу остановиться на дате 5 марта 2014 года. Почему я считаю эту тему принципиально важной? Во-первых, эта дата четко указана в обвинении. Во-вторых, якобы в этот день произошло некое формулирование требования взятки: с обозначением за что, с упоминанием «таксы», крупных купюр и иных деталей «вымогательства».

Дальше нигде, ни в каких переговорах, записях, которые мы исследовали, мы не видим ни требований, ни связки с проблемами предприятий, ни иных элементов причинно-следственных связей.

Тем более надо отметить, что во всем, что читали, слушали, изучали,— нигде нет даже намека на вымогательство взятки. Да, есть просьба. Я это подтверждаю, что есть просьба, связанная с участием в благотворительных проектах. Эта просьба озвучивается Судгаймером (Юрий Судгаймер, главный свидетель обвинения, встречался с Белых в день его задержания 26 июня 2016 года.— “Ъ”) через три дня после того, как прошло большое совещание в Кирове по этому поводу. И в рамках этой просьбы без какой-либо привязки к предприятию — мы даже не обсуждаем проблемы предприятия на этой встречи в Риге, которая также была исследована,— мы обсуждаем тему Ларицкого, проблемы залогового имущества области, а Судгаймер и обвинение считает, все требования взятки были сформулированы ранее, именно на встрече 5 марта 2014 года.

Проблема заключается в том, что этой встречи 5 марта 2014 года просто не было. Просто не было никаких контактов с этим человеком в этот день. Не было темы для встречи, поскольку все решения были уже приняты ранее и обсуждать с Судгаймером было абсолютно нечего. Не было времени для встречи. 5 марта 2014 года — это день между командировками, когда я ночью предыдущего дня прилетел в Киров, а вечером 5 марта — улетел. Весь день,— а мы, ваша честь, исследовали график,— был расписан поминутно. Судгаймер не заходил в этот день в правительство. Мы это точно установили по базе посетителей, которая сразу была изъята и от нас никак не зависела. Из всех графиков, которые мы изучали, видно, что встречи с Судгаймером не было, иначе это было бы зафиксировано в рабочем графике. Мы с вами видели все другие, даже 15-минутные встречи <...> с Судгаймером в другие периоды.

Телефонные соединения, которые мы в суде также тщательно проверили по всем номерам телефонов, которыми пользовался я, которыми пользовался Судгаймер, также однозначно указывают, что мы даже не созванивались в этот день. ФСБ сама установила,— и мы этот документ также изучали,— что Судгаймер заходил в правительство только 15 мая 2014 года. Посещение здания правительства ни 5 марта, ни примерно в этот период не происходило.

Интересно, что прокуроры в прениях ссылаются на то, что он в этот день прилетал в Киров. Это установлено транспортными документами. Прилет человека в областной центр с населением в полмиллиона человек вряд ли может свидетельствовать о том, что он обязательство встречается в этот день с главой региона. Если я прилетаю в Москву, это не означает, что я обязательно встречаюсь с президентом или председателем правительства РФ.

Вспоминается старый советский анекдот, когда человека в деревне арестовывают за самогоноварение. Когда он говорит, что не варил самогон, ему говорят, что самогонный аппарат есть — этого достаточно. На это он отвечает, что пусть тогда арестовывают за изнасилование. Его спрашивают: «Вы кого-то изнасиловали?» Он говорит: «Нет, но аппарат имеется».

То есть факт прилета человека в Киров считается убедительным доказательством с точки зрения обвинения, не подкрепленный никаким другими данными,— ни бюро пропусков, ни рапортов ФСБ, ни рабочих графиков, ни телефонных соединений,— это не принимается во внимание, считается, что встреча была.

По поводу проверки показаний Судгаймера на месте: фраза обвинения, что «такое не возможно выдумать», не выдерживает никакой критики. Судгаймер неоднократно бывал у меня в кабинете, и показать, как мы с ним якобы разговаривали, причем с ошибками,— с указанием того, что я сидел за столом, за которым никогда на рабочем месте не сидел,— не так сложно. Я понимаю, если бы Судгаймер указал, что я встречал его в красном фраке и с виолончелью, и при обыске в кабинете обнаружили красный фрак и виолончель — вот тогда такое было бы выдумать сложно. Описать стандартную рабочую встречу в кабинете, в котором человек был неоднократно, не является чем-то невозможным, но разве что — с точки зрения обвинения.

Вообще, вся ситуация по этому эпизоду напоминает диалог из «12 стульев»: «Вы зачем казенного курьера обидели?» — «Я не обижал!» — «А он пришел обиженный». «Вы встречались с Судгаймером?» — «Я не встречался!» — «А он в Киров прилетал».

Вообще показания Судгаймера, которые следствие и обвинение считают «последовательными и непротиворечащими», заставляют меня поднять протокол его допроса в суде 15 ноября 2017 года. Я процитирую его показания: «Вас интересует, что я думаю, должен ли Никита Юрьевич сидеть в тюрьме? Я скажу — не должен. Никита Белых — это добрый, некриминальный человек. Если вы таких садить будете, у вас тюрем не хватит». И вот эти показания человека считают «последовательными и не противоречащими друг другу».

Еще раз остановлюсь на датах, касающихся так называемого первого эпизода, относящихся к 2012 году. Следствие понимает, что оно никакой даты доказать не может,— указало в обвинении целый период с марта по май 2012 года. Как говорит мой адвокат, уклонились от обязанности установить время преступления. Но так сложились обстоятельства, что Ларицкий (предприниматель Альберт Ларицкий, свидетель обвинения, близкий знакомый Судгаймера, управлял предприятиями в Кировской области.— “Ъ”) так же, как и Судгаймер, не проживал в Кирове, поэтому сопоставление графиков <...> позволяет определить только три даты, когда встречи и передачи денег <...> чисто теоретически возможны. Когда, по мнению следствия, в вечернее время, при моей работе с почтой мне якобы были переданы деньги.

Мы это также исследовали. Это были даты — 15 марта 2012 года, когда я сам был в командировке в Набережных Челнах, это 16 апреля 2012 года, в этот день я улетел в командировку <...>, и это 21 марта 2012 года, день, когда тоже не было вечерний работы с почтой в связи с тем, что я был на юбилее одного из моих заместителей. <...> Во все остальные дни Ларицкий или не был в городе, или улетал утром, что противоречит показаниям всех свидетелей, которые допрашивались по этому эпизоду.

Отдельно хочу остановиться на показаниях свидетелей, а если быть точнее, к отношению к этим показаниям со стороны гособвинения, которое они высказали в прениях.

Прокуроры сказали, что к показаниям, данным в суде Ахмадуллиным, Мамедовым, Лебедевым, Галицких (свидетели по делу.— “Ъ”) и других,— к этим показаниям надо критически относиться. Я напомню, что это все свидетели обвинения, некоторых из которых я лично не знаю либо пересекался с ними исключительно на рабочих совещаниях.

Следствие и обвинение само заявило этих свидетелей. Эти свидетели с точки зрения следствия и прокуроров как раз должны были подтверждать обвинение. Эти свидетели давали на суде подписки об ответственности за дачу ложных показаний. <...> Возможно, обвинение считает, что страх перед следствием должен быть выше, чем страх перед судом, считая, таким образом, что следствие — более важный этап, уровень или элемент процесса, чем судебное заседание. Свидетели поясняли, почему появилась существенная разница в показаниях. Обвинение посчитало некоторых из этих объяснений смешными и некорректными. Пусть суд оценит, насколько смешными и некорректными являются эти пояснения.

На мой взгляд, тому есть несколько причин. Сами формулировки вопросов на следствии, которое изначально исходило из презумпции виновности и крайне однобокого понимания вопроса в целом.

Классический пример — таких примеров у нас было много в суде,— когда показания представителя департамента экономического развития (Кировской области.— “Ъ”) <...> На следствии формулируется вопрос, действовал ли губернатор в интересах предприятий. В суде (свидетель) подтверждает, что (губернатор) действовал в интересах предприятий и в интересах области. На следствии его не спрашивали, действовал ли губернатор в интересах области.

Ссылки на какие-то внутренние субъективные ограничения, предположения, что они стали давать показания на основании того, что у нас какие-то особые, теплые, товарищеские отношения, просто невозможны.

Как я уже говорил, некоторых из этих свидетелей я лично даже не знаю. По работе мы с ними никогда не пересекались. Предполагать, как это сделала во время судебного следствия прокуратура, что, возможно, они мстят за то, что их выгнали из правительства, тоже сложно. Некоторых не выгоняли, а, наоборот, они пошли на повышение. Более того, я и защита считаем, что как раз на эти показания в ходе судебного следствия и надо опираться. Это важные источники показаний, и на них изначально было построено обвинение. <...> Конечно, показания в суде более объективны, и именно на них надо опираться <...>.

Хочу обратить внимание на тех свидетелей обвинения, на которых обвинение особо акцентировало внимание. Трое из них — Ларицкий, Сысолятин и Щерчков (свидетели обвинения.— “Ъ”),— находились, а некоторые до сих пор находятся под уголовным преследованием, в том числе не связанным с рассматриваемым уголовным делом. Говорить о последовательных и непротиворечивых показаниях Щерчкова, на мой взгляд, просто абсурд. Первые четыре показания, которые он давал на следствии, противоречат друг другу <...>.

Все остальные свидетели обвинения, на которых ориентируется уважаемая прокуратура, находятся в зависимом от Судгаймера положении. Они этого не скрывают. <...> Показания этих лиц странные не только по своим формулировкам, но и по самой логике <...>.

Не хочу подробно останавливаться на личном деле комсомольца Судгаймера <...>. Показания, которые он дает, противоречат тому, что мы видим в документах. <...> Вообще сама ситуация со свидетелями выглядит очень показательно. Я напомню, следствием был заявлен 151 человек в качестве свидетелей обвинения.

Но после того как свидетели стали давать показания, которые, видимо, не устраивают версию обвинения, допросив менее 15% из заявленного списка, а именно 21 человека, обвинение неожиданно прекратило допрашивать свидетелей. Почему? Ответ, мне кажется, очень простой. Они не подтверждают ту версию, на которой настаивает прокуратура <...>.

Мы, ваша честь, видели, как исследовались материалы. Что часть документов из дела просто выкинута. Мы обращали внимание, когда исследовали материалы, что просто пропущены страницы <...>.

Теперь я хотел бы перейти к более общим, но не менее важным вещам. Что касается моей работы на протяжении семи с половиной лет в качестве губернатора Кировской области. Должен сказать, что мне абсолютно не стыдно за свою работу. Это не означает, что все, что было сделано, было сделано идеально. Естественно, что-то не получилось, были ошибки, но, как известно. не ошибается тот, кто ничего не делает. А я делал. Я работал по 12–14 часов в сутки. Вы видели мои графики. <...> Все показания свидетелей в этом вопросе точно единодушны. И все, что я делал, было направлено не на достижение личных, корыстных целей. Вообще для зарабатывания денег точно нет смысла идти работать губернатором Кировской области. У меня есть опыт предпринимательской деятельности, и достаточно успешный, чтобы не нуждаться и удовлетворять личные потребности, которые достаточно скромны.

Моей целью было показать, что власть может быть другой. Что власть может быть открытой, демократичной, направленной на решение конкретных задач населения, общественных интересов, бизнеса. Именно поэтому я старался вести деятельность, принимать решения максимально открыто и прозрачно, после многочисленных обсуждений, с учетом всех мнений <...>.

Конечно, это не значит, что все проблемы были решены. Существует огромное количество ограничений — бюджетных, нормативных, прочих.

Но, как и главный герой романа Кена Кизи, я могу с уверенностью и главное с удовлетворением сказать, что я хотя бы попробовал это сделать, черт побери.

Наверное, кому-то это не нравится. Кому-то интересно поддерживать миф, что все чиновники мздоимцы, и думать исключительно о том, как поживиться за счет других. Поверьте, это мифы из той же серии, что все правоохранительные и надзорные ведомства крышуют организованную преступность, суды принимают решения по звонку сверху. Эти и другие мифы легко позволяют управлять настроениями людей, решать тактические задачи, на самом деле закладывая мину замедленного действия под государственный фундамент. Потому что, по моему глубокому убеждению, развитие государства возможно только при наличии взаимного доверия, уважения и совместной работы населения, гражданских институтов, предпринимательского сообщества и власти. Именно поэтому значительная часть моей деятельности была направлена на повышение активности и развития самосознания всех участников процесса <...>.

Именно поэтому я занимался благотворительной деятельностью, вкладывая собственные средства, заработанные за годы своей предпринимательской деятельности. Да, я это делал публично, но не с целью пиара. Поверьте, для пиара деньги можно потратить, куда более эффективнее, а для того, чтобы подавать пример другим, и призывать к подобной деятельности, имея возможность показать, что начинать надо с себя. С этой целью я участвовал в ГТО, организовывал донорское движение, чтобы всегда иметь ответ на вопрос, а готовы ли вы делать то же самое, к чему призываете.

В этом ключе любая мысль о преследовании корыстных интересов является нелогичной и абсурдной.

Коррупционная суть — как беременность. Нельзя быть чуть-чуть беременным и нельзя быть чуть-чуть коррупционером.

Ты либо ставишь общественные интересы выше этого, либо нет. <...> Поверьте, берет ли отдельный представитель взятки или нет, людям известно. Шило в мешке не утаишь <...>.

Странно все это. И странно, что гособвинению это не кажется странным. Но видимо, что кто-то считает, что это не нужно, что не так надо работать. Как говорили римляне, я сделал, что мог, кто может, пусть попробует сделать лучше.

Я искренне желаю процветания Вятскому краю, жителям Кировской области. Очень благодарен тем людям, которые присылали мне телеграммы со словами благодарности за работу, со словами поддержки. Тем, кто не отвернулся от меня в этой ситуации, в которой я оказался. Спасибо им за это!

Меня очень сильно лично задело, что в прениях прокуратура заявила, что мои действия дискредитируют государственную власть. Марина Георгиевна (Дятлова) и Светлана Сергеевна (Тарасова), как умные дамы,— а я их действительно считаю умными дамами,— не могут не понимать, что это их действия дискредитируют госвласть. Но как они сами сказали, работа у них такая.

Как известно, есть две конкурирующие теории, объясняющие неприятные и трагические эксцессы в нашей жизни. Это теории заговора и хаоса. Я не сторонник теории заговора. Я просто хочу, надеется, что суд разберется в этом хаосе.

Сейчас у меня одно желание и одна мечта. Быть рядом с людьми, которых я люблю и которые любят меня. Быть рядом с женой, заниматься своими сыновьями, а сейчас у меня их четверо. Сейчас у них такое время, когда очень важно принимать личное участие в их воспитании. Я действительно много недодал близким людям, моей семье — и это моя ошибка. Так получилось, так расставил приоритеты еще в молодом возрасте — сначала работа, потом все остальное. А поскольку работа занимала все время, то в этих графиках и режимах, увы, не хватало места для тех, кто в этом нуждался больше всего. И чтобы дальше такого не произошло, я должен эту ситуацию исправить. Для всего этого нужно, конечно, здоровье, которое за последнее время поистрепалось. За последние месяцы в меня вкололи столько капельниц и уколов, сколько не было за всю мою прошедшую жизнь. А мне уже 42 года. При этом я понимаю, то, что происходит сейчас,— это купирование проблемы, а не полноценное лечение.

Тем не менее я еще раз хочу поблагодарить вас, ваша честь, за то, что в работе в организации судебного процесса вы шли навстречу, помогали в наиболее сложных ситуациях, связанных с моими болячками <...>.

Я прошу извинить меня тех, кто ждал сегодня политических заявлений. Я не хочу этого делать. Я хочу одного— чтобы суд разобрался в ситуации и принял справедливое решение, о чем в заключении своей речи и прошу. Ваша честь, прошу вынести справедливое решение по моему делу и полностью меня оправдать.

Спасибо!

От редакции. 1 февраля суд приговорил Никиту Белых к восьми годам колонии строгого режима и штрафу в размере 48,2 млн руб. При это суд оправдал экс-губернатора по одному из эпизодов взятки, посчитав недостаточными доказательства.