В 2017 году корреспондент “Ъ” обратился за комментарием к председателю комитета «Гражданское содействие», руководителю сети «Миграция и право» Светлане Ганнушкиной непосредственно в тот момент, когда у правозащитницы попросила помощи девушка из Чечни. Чеченка рассказала, что несколько лет жила и училась в Германии, но родственники обманом увезли ее в Чечню, удерживают там и заставляют выйти замуж. Тогда Светлана Ганнушкина отказалась раскрыть для СМИ подробности этой истории, опасаясь за жизнь позвонившей. Через несколько месяцев эта ситуация разрешилась возвращением девушки в Германию, но выяснилось, что история с похищением повзрослевших в Европе чеченок не единственная: правозащитники заявляют, что знают о целом ряде подобных случаев, но за десять лет смогли помочь только четырем обратившимся. По-прежнему не называя имен из соображений безопасности, Светлана Ганнушкина рассказала корреспонденту “Ъ” Марии Литвиновой о девушках, которых родственники похищают из стран Европы, чтобы сделать из них «настоящих чеченок», и о том, как на это реагируют российские власти.
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ / купить фото
— Когда в апреле 2017 года вам звонила молодая чеченка и просила помощи, что она рассказала?
— Она рассказала по телефону, что ее обманом вызвали из Германии в Чечню, родственники отобрали деньги и документы и заставляют выйти замуж за человека намного старше ее. А чтобы она вела себя хорошо, ее бьют и всячески над ней издеваются. И с ней это произошло уже не в первый раз. За шесть лет до этого, когда она была фактически ребенком, ей было неполных 15 лет, родители выдали ее замуж за чеченца, который обратился в Европе за убежищем. Его родственники увезли ее в Польшу, а потом она с его семьей переехала в Германию. Это был крайне жестокий человек, который обращался с ней чудовищным образом. Как она рассказывает, он ее избивал, душил. Ее руки и ступни покрыты шрамами от колотых ран.
— Сколько она с ним прожила?
— Около года, а потом ей удалось сбежать. Она осталась жить в Германии, просто уехала в другую часть страны.
— Кто ей тогда помог?
— Она обратилась к властям Германии, и ее как несовершеннолетнюю поместили в немецкую семью. Она призналась мне, что тогда впервые поняла, что такое родительская любовь, и к этим людям до сих пор относится с нежностью.
— Что происходило потом?
— Она поступила учиться. Тем не менее мама есть мама. В 2017 году, когда девушке было 22 года, мама уговорила ее приехать повидаться в Россию, сообщила, что у нее рак, что было ложью.
— Как эта девушка на вас вышла? Почему обратилась именно к вам?
— Обычно это происходит одним и тем же образом. Похищенные из Германии девушки понимают, что должны связаться с кем-то из немцев. Но официально немецкие посольства и консульства не могут с ними работать, требовать у Чечни их возвращения в Германию, потому что они, как правило, российские гражданки. И тогда кто-то сообщает о них нам.
— Вы общались по телефону, что происходило дальше?
— Она звонила мне несколько месяцев, плакала, просила помощи. А в августе ей удалось сбежать из Чечни.
— Как?
— Вы знаете, я не могу вам об этом подробно рассказать. Мы должны были встречать ее уже здесь, в Москве. Когда удалось выбраться из Чечни, она села в автобус на Москву в другом регионе.
— За ней гнались?
— Это целый детектив. Вообще, понимаете, сколько вещей должны были удачно сложиться? Во-первых, она все-таки нашла телефон, по которому смогла позвонить. Во-вторых, ее посадили без документов в автобус в другом российском регионе, чего не должны были делать. В автобус пришла полиция, проверять документы у всех пассажиров. У нее их не оказалось. И тогда она позвонила мне, и мне удалось полицейского уговорить, убедить, что возникла такая ситуация, когда девушке надо дать возможность уехать без документов. Он это понял.
— То есть, отпустил ее?
— Не отпустил, а не высадил из автобуса. Но чеченская полиция работала быстро, и родственники получили о ней полную информацию: на каком автобусе и как она едет. Хотя чеченская полиция вообще не должна была принимать в этом участие, это не их дело совершенно: она взрослый человек, совершеннолетняя.
Из чеченской полиции позвонили водителю автобуса и сообщили, что в его машине находится террористка. Он высадил ее у ближайшего дорожного полицейского поста. Пассажиры кричали ей вслед оскорбления.
— Где вы ее встретили?
— Когда стало понятно, что она не приехала в Москву, мне удалось найти телефон водителя автобуса. От него я узнала, где и почему он ее высадил. И мы с нашим водителем поехали за ней в другую область в полицию. Слава богу, в полиции к нам и к ее рассказу отнеслись с пониманием, и нам девушку отдали. Вообще сотрудники МВД на всем протяжении этой истории вели себя, можно сказать, более чем благородно. Через пять минут после того, как мы уехали, туда приехали ее родственники, но они, к счастью, опоздали.
— Сколько человек участвовали в вашей операции?
— Вывозили я и наш водитель. Мы были на машине, а с девушкой мы держали связь по телефону.
— Что происходило дальше? Вы восстановили документы?
— Да, совершенно официально, естественно. Что характерно: нам помогали постоянно, начиная от заместителя министра МВД и кончая рядовым сотрудником ППС.
Если наш полицейский пропускает девушку без документов, просто услышав наше объяснение о том, что она из Чечни, то из этого следует, что все отлично понимают, что происходит сегодня в Чечне. Только руководству России это почему-то неинтересно.
— А вы знаете, что произошло с ее семьей в Чечне? Они с вами связывались?
— Они несколько раз выходили на связь с нами, угрожали. Они нашли телефон, по которому она с нами иногда говорила.
— Сейчас эта девушка находится в Германии? Что с ней происходит?
— Она уже взрослая, к тому времени, как ее похитили, она получила в Германии свое жилье, ушла из приемной семьи. У нее есть молодой человек, думаю, они скоро поженятся. Я с ней не поддерживаю связь, потому что боюсь и за нашу организацию. Мы остаемся в зоне риска. Если через пять минут после нас за ней приезжают из Чечни, значит, у них очень большие возможности.
— О скольких таких похищениях вам известно?
— Четыре случая прошли через меня, а известно мне о большем числе. Мне известно, что в Чечне есть еще и сейчас такие же девушки, приехавшие из Европы, которых удерживают родственники.
— Сколько времени разделяет эти четыре истории?
— Это произошло, наверное, в течение последних восьми лет.
— Как думаете, зачем чеченцы приезжают со своими детьми в Европу, а потом возвращают их в Чечню?
— Разумеется, чеченцы, которые уезжают в западные страны, спасаясь от существующего в Чечне режима, хотят частичку своей Чечни привезти с собой. Чеченцы вообще очень любят свою землю и ценят свою идентичность. Когда они видят, что их дети, в первую очередь дочери, начинают вести себя иначе, становятся европейскими девушками, их это очень волнует. Но реагируют они на это по-разному. Вот некоторые родственники, далеко не все — тут нельзя обобщать,— пытаются вернуть девушку в Чечню, надеясь, что там у нее не будет «неприятностей». Видимо, кроме тех, которые они сами ей устроят. Обманом привозят девушку в Чечню, чтобы там из нее сделали «настоящую» чеченку. А самый простой способ, по их мнению — выдать за какого-нибудь чеченца замуж, который будет из нее эту самую чеченку лепить.
— То есть некоторые родители и сами продолжали жить в Европе?
— Последняя наша беглянка была единственной из четырех, которая жила в Германии одна. В остальных трех случаях живущие в Германии мамы обманом привозили своих дочерей в Чечню, там бросали, а сами уезжали обратно в Европу.
— Вам удалось помочь четверым?
— Да. Каждый раз это было по-разному трудно и для нас опасно. Понимаете, до того, как они сами не умудрятся убежать, я ничего сделать не могу. У всех девушек отбирали телефоны, их заточение продолжалось не один день. Долго удерживать человека, чтобы он не нашел возможности позвонить или выйти на улицу, довольно трудно. Кто-то находился добрый, кто сочувствовал девушке и давал ей позвонить, помогал бежать. При этом мы же не знаем, сколько таких случаев увенчались «успехом», когда вырваться домашней заложнице так и не удалось. У меня есть и случай, который закончился плохо. Девушка мне звонила, звонила, а потом перестала звонить. Я же не могу отправить туда местного коллегу, потому что это повлечет конфликт между семьями, что, вы знаете, в чеченском обществе опасная вещь. И ни на кого не подействует аргумент, что наш сотрудник действовал в соответствии с законом. Он и сам не может подвергать опасности свою семью, и я не могу его к этому подталкивать.
— Сколько было лет той девушке, которая не смогла бежать?
— Не знаю. Думаю, что до 30.
— Что именно она рассказывала?
— Что ее задерживает брат, не выпускает, бьет, привязывает днем.
— Ее тоже пытались выдать замуж?
— Нет, о замужестве речь не шла. Кажется, у нее был человек, за которого она собиралась замуж, но он не был чеченцем.
— Сколько продолжались ее звонки?
— Сложно сказать, это было года три назад. Она звонила мне в течение нескольких месяцев.
— Почему Вы не обратились в полицию?
— Потому что это было бессмысленно. По одной из девушек я звонила министру внутренних дел по Чечне Алханову. Тогда у нас были с ним хорошие отношения. Руслан Алханов поручил дело одному из своих подчиненных. Речь шла не о помощи в освобождении — девушка уже бежала,— а о возвращении документов. Сотрудник МВД по Чечне только все отрицал, говорил, что документы у нее. Он говорил мне: «Я выполняю поручение Алханова, но вот родственники девушки клянутся, что у них нет ее документов — они у нее. Я не могу им не верить, их тут семь поколений живет». Это вполне понятно: у полицейского тоже есть семья, ему нельзя ссориться с соседями из-за их дочери. Закончилось в том случае тем, что ей удалось уговорить мать, та позвонила родственникам, они встретились со мной и отдали мне немецкий паспорт моей подопечной. Выходит, врали, несмотря на все семь поколений. Это был наиболее простой случай, потому что она уже была гражданкой Германии. У немцев были все основания заботиться о ней и на территории России. Хотя российское гражданство у нее сохранялось, и для нашей полиции ее немецкое гражданство не имело значения.
В Германии эта чеченская девушка встретилась в аэропорту с матерью и со своими друзьями, поехала с ними домой, забрала свои вещи, сказала: «Мама, я тебе этого не прощу никогда, ты меня больше не увидишь». И уехала к друзьям. Не хотела бы я оказаться на месте этой матери, конечно, для нее это подлинная драма.
А на стадии, когда девушка еще под замком, обращаться в полицию и вовсе бессмысленно и опасно. Могут убить «во имя чести», и никто не выдаст убийц. С такими делами нам тоже приходилось сталкиваться.
— В похищениях дочерей всегда участвуют родители?
— Как правило, матери, как ни странно. Это происходит примерно одним и тем же образом: девушке говорят, что, например, нужно навестить мамину подругу в России. Не в Чечне, а в каком-то другом регионе. Дочь, ничего не подозревая, соглашается, они летят через Магас. Из Ингушетии девушку перевозят в Чечню и оставляют там.
— Такое происходит только с чеченскими семьями?
— Возможно, и нет. Но ко мне во всех случаях обращались чеченки. Сейчас я знаю о том, что в таком положении есть еще девушки в Чечне, но ничего сделать не могу.
— Как родители объясняют дочерям свои действия?
— Одна девушка рассказывала, что мать всегда была к ней равнодушна, развелась с отцом и считала, что дочь похожа на него, поэтому больше любила сына. И вдруг мама стала с ней очень нежна, стала рассказывать о своей жизни. «Я впервые почувствовала, что я ее ребенок»,— рассказывала она. Мама стала уговаривать вместе поехать на юбилей к подруге в Россию, не в Чечню. Она согласилась, полетела через Магас. И когда уже в такси дочь увидела дорожный знак с надписью «Грозный», поняла, что мама ее обманула.
— Какие-то истории после освобождения девушек имели продолжение?
— В самом первом случае, произошедшем десять лет назад, спустя год после похищения и возвращения девушки в Германию ее снова выкрали. Она шла в университет, по дороге ее посадили в машину и увезли.
Все мои знакомые чеченцы говорили, что если похитили второй раз, то это уже смертный приговор, ее везут убивать.
Мне из Москвы пришлось поднять всех, кого могла, даже депутатов Бундестага. И после этого ее нашли во Франции у каких-то родственников. Немецкие полицейские вообще работали потрясающе, они вскрыли ее аккаунт в соцсети, прочли всю ее переписку и выяснили, что у этой семьи есть родственники во Франции. Они подняли французскую полицию и уже через 10 дней ее нашли и освободили.
— Похитители увезли ее во Францию, а не в Чечню?
— В Чечню возили, чтобы сделать «настоящей» чеченкой. А через год уже было ясно, что сделать из нее чеченку не выйдет.
— От кого вы узнали, что ту девушку похитили во второй раз?
— От ее друга, немца. Собственно, из-за этого и начался весь сыр-бор в семье: у девушки появился молодой человек и не чеченец.
— Сейчас они живут спокойно?
— На самом деле этот немец — замечательный парень, который ее очень любит, и у них уже есть ребенок. Но не так давно она мне сказала, что все равно не спокойна за своего мужа и ребенка. Потому что ее родственников не судили в Германии, все на свободе. Немцы в этом смысле проявляют удивительную толерантность к такого рода «нетолерантности».
— Вы продолжаете общаться с этой девушкой?
— Конечно, мы большие друзья. Она дольше всех прожила рядом с нами. Потом мы встречались не раз и в Германии.
— Вы поднимали проблему с похищениями чеченских дочерей публично?
— С 2002 года мы каждый год публиковали доклады о положении чеченцев в России. Последний мой был опубликован в 2014 году, в нем тоже есть часть о положении женщин в Чечне.
— К российским властям обращались?
— Я докладывала об этом, кстати, Дмитрию Медведеву (в 2008–2012 году президент России.— “Ъ”). Некоторые члены Совета по правам человека при президенте России плакали, когда я это рассказывала. Реакцию Медведева я очень хорошо помню — он тогда произнес такую фразу: ну вы же видите, я меняю губернаторский корпус. Он тогда только-только поменял Лужкова на Собянина.
— Вы не планируете эту тему вновь поднять?
— Вы знаете, она всем известна. Недавно я занималась делом Рамазана Джалалдинова, которого преследовали в Чечне (Рамазан Джалалдинов — житель села Кенхи в Шаройском районе Чечни, который подвергся гонениям за то, что пожаловался Путину и Кадырову на тяжелую ситуацию в селе и чиновничий произвол. В ноябре 2016 года, после встречи с первым заместителем главы МВД Чечни Апти Алаудиновым, Рамазан Джалалдинов был вынужден покинуть республику и теперь скрывается.— “Ъ”). С нами из-за этого судится МВД Чечни, тот самый Руслан Алханов, который помогал нам с одной из девушек и в других делах не раз помогал. Тогда было другое положение. А сейчас для чего повторять? Кто этого не знает? Апелляцию по своему делу в Чечне мы, конечно, проиграли. Но мы будем дальше подавать в надзорную инстанцию. Посмотрим, как наш Верховный суд отреагирует.
Понимаете, если в этом субъекте РФ могут нашего правозащитника бить яйцами или пирожными, если можно в Москве прийти на пресс-конференцию, как это было в 2014 году, и закидать выступающих яйцами, и мы знаем, кто это сделал, сообщили об этом московской полиции — и ничего не произошло, то о чем говорить?
А сейчас нашему коллеге Оюбу Титиеву (глава грозненского офиса правозащитного центра «Мемориал».— “Ъ”) нагло подложили наркотики, об этом знает весь мир. Никто, включая тех, ради кого это делалось, не сомневается в том, что обвинение ложное. Об этом пишут во все инстанции: председатель СПЧ Михаил Федотов, уполномоченный по правам человека в РФ Татьяна Москалькова — и ничего.
Кого сейчас может заинтересовать судьба нескольких чеченских девочек, удерживаемых семьей?
— По поводу истории с освобождением последней девушки: вы писали заявление в полицию?
— Мы были на Петровке, 38, они были готовы работать, я была готова свидетельствовать. Но эта девушка не решилась требовать возбуждения уголовного дела, она испугалась. Мы были вынуждены отказаться. Я не могла подвергать ее опасности. Моей задачей было как можно скорее отправить ее домой.
— Под защитой немецкого правительства девушки в безопасности?
— Им защиту обеспечивают, но как этому можно доверять после повторных похищений? Ведь это распространяется на весь мир. Об этом говорить очень опасно, но не говорить об этом невозможно. И в первую очередь от этого страдают нормальные чеченцы, которых, безусловно, большинство. В Чечне достаточно интеллигентных высокопрофессиональных людей, которые могли бы организовать там достойную жизнь. Мне хотелось бы подчеркнуть, что мои высказывания ни в какой мере не являются античеченскими. Это только отдельные истории, а не общая практика отношения к дочерям. Многие чеченские семьи вполне интегрировались в европейское общество, гордятся своими дочерьми и их успехами, особенно успехами в науках. Но проблема в том, что когда такие вещи происходят, то жаловаться там в Чечне некому.